— Федор, — я обогнала его и преградила двери, — а не раскроешь загадку твоего срочного и очень важного дела вызвавшего меня и Шаха в пустующий кабинет.

— В этом нет необходимости.

— Не поняла.

— Мы все решили.

— Вы все решили — это ясно. А меня хоть как-то предупредить или просветить?

— Шах тебе все расскажет. — Хитро воззрился на меня Фельдмаршал.

— Но…

— Так будет лучше, а я спешу. Веселись детка, — нагнулся, поцеловал в лоб и, аккуратно сдвинув меня с дороги, пошел на выход. — Веселись.

— Зволочь!

— Знаю, — раздалось в ответ.

— Редкостная!

— И это тоже знаю. — Долетело из-за угла.

В приемной Федора послышался шорох, поворачиваюсь и встречаюсь с удивленным взглядом Марии Ивановны, которую мы с боссом чуть не застигли за курением. Видимо Фельдмаршал так был зол с утра, что она решила вспомнить застарелую привычку. Туша сигарету Мария Ивановна улыбнулась:

— У вас получилось?

— Как видите, пригодился опыт встреч тет-а-тет в закрытых клетках со львами.

— Когда вы успели?

— В Донецке журналистом посылали, куда душе угодно и ко львам в том числе. Весело было не то, что сейчас… всего один огнедышащий басовитый дракоша. — Она улыбнулась, что я расценила как верный знак к следующему действу.

— Вы не в курсе, что произошло вечером во вторник? Он так спешил нас собрать, говорил о важности. Теперь отмалчивается как партизан. Будь проект маленький и глазом бы не моргнула. А с большим — жди всегда осложнений.

Посмотрела на нее с ожиданием, но секретарь под стать Фельдмаршалу не меняя выражения лица, спокойно глядела на меня. Хоть бы попыталась что-либо разъяснить или прониклась сочувствием. Но, нет — старая школа сразу видно.

— Что переживать совсем не стоит? — моя детская непосредственность вызвала у нее еще одну улыбку. — О чем хотя бы речь шла? Я вижу, вы знаете, ну же не томите! Он меня тут оставит или пора паковать чемоданы?

— Об актерах, — сдалась Мария Ивановна.

— Но мы еще не утвердили проект, толком не разработали что к чему. И как можно думать об актерах? — моему возмущению не было предела. Секретарь лишь пожала плечами, в приемной раздался звонок. Она поспешила приступить к своим обязанностям. Что уж делать выхожу, чтобы вспомнить о моих должностных.

Собственно, стоило о них вспомнить, как уже мой мобильный зазвенел мелодией незнакомого входящего.

— Анна слушает.

— Добрый день, — поздоровался Шаген, — узнали?

— Что-то припоминаю… — улыбка сама собой расцвела на лице. А вот и мужчина чужой мечты. Снедает любопытство, кто ж такого в мечтах подробно нарисовал? Подавив желание завопить: «Здравствуй свет мой, Фельдмаршал», поинтересовалась:

— Это не вы вчера предлагали почку для пересадки?

— Вряд ли, у самого с ними проблемы. — Очередная шутка растаяла, не успев сформироваться. К общей информации прибавился пунктик в его графу «здоровье». Шах воспользовался молчанием. — Хочу увидеть, что вы уже наработали.

— Да? А вы хотите увидеть сырые наброски и пустые идеи или адекватный запросам продукт?

— Я хочу поучаствовать в обсуждении…

— Актеров? — недоверчиво спросила я.

— И не только, — сообщил довольный Шах. — Все от начала и до конца, когда это будет уместным? И как мы это организуем?

— Если честно месяца через два. В настоящий момент креатив в процессе острой ломки по новым идеям.

— Недостаточно информации?

— Недостаток есть, но к информации он не относится. — Мысленно прикинула, сколько потребуется времени на обработку идеи. — Скажем, через неделю мы познакомим вас с общим видением.

— Идея рождается в муках? — поинтересовался Шах.

— Да, не все скорострелы.

— Это вы к чему? — другим голосом спросил он. То ли удивление в нем проскользнуло незаметно, то ли предупреждение.

— К вдохновению. Наша группа креатива обременена очень своенравной музой. И периодически муза решается проявить свой нрав.

— Забавно это слышать от музы во плоти.

— Опаньки! — память услужливо подсказала, где я успела подобное сказать и все же любопытно, что ответит Шах? — Кто меня сдал?

— А вас можно сдать?

— Да, — не гнушаясь анекдотических историй, тут же ответила. — В ломбард. Во мне два таланта золотом.

— Пятьдесят шесть килограмм. — Подсчитав, улыбнулся Шах.

— Не так громко, — пришикнула я. — Могли бы и скосить пару десятков.

— В возрасте или в весе?

— И вы еще спрашиваете? — ущемленная гордость возобладала над рациональностью.

— И там и там, — понял Шах.

— Вот именно! И без подсказок от прекрасных дам.

— Я запомню.

— Я надеюсь.

Кажется, в повисшем молчании мы улыбались оба. Я успела добраться до кабинета, открыть ключом двери и «разбудить» свой ноут. В телефонной трубке было отчетливо слышно, как Шах отстукивает новый незатейливый мотив. Перебрала в памяти все ранее услышанное и не нашла прототипов. Может быть он сам сочиняет?

— Когда? — вопрос Шагена оборвал мои размышления и стал аккордной нотой в его стуке.

— Что когда?

— Когда мы с вами встретимся в эту пятницу, и все обсудим. — Здесь он подчеркнул обстоятельство времени.

— В эту пятницу? — ну, и торопыги тут некоторые.

— Как я понял, дай вам волю и муза во плоти растянет процесс на два месяца.

— Муза не виновата ее вынуждают обстоятельства.

— Хорошо. Соберемся в эту пятницу вечером вместо летучки.

— А… — от такого напора мой словарный запас попросту иссяк. — Но…

— Там же обсудим сложившиеся обстоятельства и половину отсечем. Муза должна летать необременительно.

— Я учту.

— До встречи. — Деловито завершил он.

— До встречи.

Получив заряд мотивации, я безвылазно просидела в кабинете, ломая голову над его проектом. Голову сломать не удалось, а вот пара идей все же появилась. Записав их, я сбросила клич монстрам креатива и сообщила о предстоящей встрече. С учетом того как потом весь вечер горели мои уши, матом крыли добросовестно и с душой.

* * *

Рабочий день подходил к концу, а она все еще не придумала, что и как расскажет Ванечке.

Терять его. Нет, она не хочет его терять. Выросшая в Черкасской области под крылом мамы без отца, братьев и далеких дядь, она впервые за долгие годы обрела крепкое и надежное плечо. Мало зная о нем лично, лишь короткие сведения из представленного досье, прониклась доверием, затрагивающим исковерканную душу. Еще не смея назвать «Своим» в мыслях уже звала уменьшительно ласкательным вариантом имени — Ванечка. Еще не смея рассказать о себе, была признательна за его настойчивость и умение держать слово. И сегодня надеясь, что он услышит и поймет ее мотивы, не отступится от ранее произнесенного: «Я с тобой… Я всегда буду рядом».

Все о чем она попросит — это временно прекратить встречи и сыграть по правилам Акчурина. До тех пор пока она не будет готова нанести ответный удар, благодетель должен оставаться в неведении.

— Агата, — незаметно вошедший Алексей позвал ее, а затем приблизился вплотную. — Ты помнишь, что я тебе сказал?

Глупое выдуманное имя, придающее экзотику ее образу, раздражает с той же силой что и руки, нагло разместившиеся на ее бедрах. Эту кличку для покорной домашней суки он придумал сам, как только на лице прошли шрамы от второй волны пластических правок. Как впрочем, и первое «Эвелина», полученное двумя годами раньше.

— Помню. — Ответила она.

— Сделай это сегодня. — Его руки поднялись к груди и до боли сжали полушария. — Приласкай хорошенько для начала, а потом брось. Поняла?

— Да…

— Не слышу, — усмехнулся он, оставляя жесткий поцелуй на шее.

— Да!

— Вот и умница! — увесистый шлепок и наставление, хрипловатым голосом. — Завтра меня не будет, так что, — она обернулась, чтобы уловить плотоядный взгляд, скользнувший по телу, — жду в пятницу вечером в своем кабинете.

Выдавив улыбку, пообещала:

— Я буду.

Довольный собой Акчурин скрылся за дверью. Когда звуки его тяжелых шагов растаяли в пространстве коридора. Людмила рухнула в кресло и подняла холодные руки к мокрым щекам. Вот и пришел конец ее свободе.

Нужно срочно уходить, если кто-нибудь ее увидит в таком состоянии, слухов не оберешься. Панцирь ледяной королевы дал трещину. Она собралась в считанные минуты, закрыла кабинет и вылетела на улицу.

Ванечка! К нему срочно. В его крепость, в его руки, в его тепло, в свет его зеленых глаз за чувством защищенности, и спокойствия. Хотя бы на минуту, хотя бы на мгновение… Такси привезло ее по адресу быстро, а все казалось, будто бы она теряет драгоценные минуты. Не ожидая сдачи, бросилась к подъезду, сломя голову взлетела по лестнице на третий этаж, словно и не на каблуках весь день. Нажала звонок и только сейчас поняла, что все это время плачет.

Он так и встретил ее, утирающей слезы с холодных щек, смущенно улыбающейся. Впервые проявив слабость при Ване, она несмело осталась стоять перед открытой дверью. Босой в брюках и светлой рубашке заколдованный принц был таким домашним и таким нереальным.

— Ванечка… Я…

— Шшш… — он ввел ее в прихожую и, не отпуская руки, закрыл двери на ключ. — Все разговоры после. Иди ко мне. — Мягко обнял, и прошелся губами вверх по шее, упиваясь ее запахом.

Целовать, да он умеет целовать так, что сердце уходит в пятки и холодный озноб чувственного потрясения, сменяется жаркой волной радости. Ждал, очень ждал. И пока она виснет на нем, успевает вскружить лаской голову, сбить ее дыхание и обезоружить — в считанные минуты, разоблачив до белья и ботиночек.