Я положила руку ему на плечо для устойчивости, а он нежно поднял мою правую ногу и помыл ее до лодыжки. Потом Ажулай опустил ее, а когда он взялся за мою левую ногу, я крепче схватилась за его плечо, пытаясь удержать равновесие на своей короткой правой ноге. Его плечо под моей рукой было сильным и твердым. Я задержала пальцы на нем еще на несколько секунд, после того как он уже закончил мыть мою левую ступню, и я стояла в корыте на обеих ногах.

Тогда он подал мне руку, и я вышла из корыта, а он жестом показал, чтобы я села на стул. Он наклонился и поочередно вытер мои ноги.

— Принеси Сидонии чулки и ботинки, — велел он Баду; мальчик побежал, поднял их и принес Ажулаю.

Ажулай надел на мои ноги чулки, затем ботинки, зашнуровал их. Все время, что он стоял, склонившись над моими ногами, я смотрела на его макушку. Мне хотелось протянуть руку и прикоснуться к его волосам, пробежаться пальцами по его голове, коснуться мочки уха, шеи.

Я сидела, сложив руки на коленях, пока он не закончил.

Мы шли мимо небольшого оживленного базара, расположенного недалеко от Шария Сура. Ажулай и я шли бок о бок, а Баду — в нескольких футах впереди нас. Я ощутила, как синий рукав Ажулая случайно коснулся меня, и посмотрела на него. Каких слов я ждала от него? Я знала, что он чувствует то же, что и я. Знала, что он хотел меня так же, как я хотела его.

— На этой неделе мне нужно поработать над тремя полотнами, — наконец сказала я, нарушая приятную тишину. — Я отнесла одну из моих картин в отель, и там мне сказали, что возьмут все написанные мной, а еще акварели. — Я улыбнулась ему, но он молчал, глядя прямо перед собой, как будто сконцентрировавшись на чем-то другом.

— Ажулай! — окликнула я его, и когда он снова не повернулся ко мне, проследила за его взглядом.

Темноволосый мужчина с костлявыми плечами, выпирающими из-под полотняного пиджака, свернул за угол впереди нас. Я смогла разглядеть только его бледный профиль. Но я знала. На этот раз я знала. Это было не так, как в прошлые разы, когда мне только казалось, что я видела Этьена в Марракеше.

Я на мгновение остановилась, а затем, уронив сумку, бросилась сквозь толпу, свернула за тот же угол, что и он, но там была широкая улица с базарными рядами, полная людей и животных.

— Этьен! — крикнула я в окружающую меня толпу. Я сдвинула с лица покрывало, чтобы мой голос звучал четче. — Этьен!

Головы ближайших людей повернулись ко мне, но Этьена видно не было. Я пробиралась сквозь толпу, выкрикивая его имя, но мой голос терялся, смешиваясь с другими звуками. Задыхаясь, я наконец остановилась посреди улицы, опустив руки и растерянно глядя на море людей и животных, колышущееся вокруг меня. Переулки расходились от этой улицы во всех направлениях; Этьен мог пойти по любому из них.

Ажулай коснулся моей руки. Я посмотрела на него.

— Это был Этьен, — сказала я. — Ты видел его. Я знаю, ты видел. Он здесь, Ажулай! Он в Марракеше.

Он потянул меня за руку, уводя в сторону, и мы стали в тени запертых ворот, где было не так шумно.

— Баду, — сказал он, доставая из складок своего одеяния несколько монет, — сходи и купи лепешку. Вон в том ларьке. — Он указал пальцем.

Баду взял деньги и убежал.

— Я должен тебе кое-что сказать, — негромко произнес Ажулай.

Только теперь я заметила, что моя сумка висит у него на плече.

Я кивнула; все мои мысли были об Этьене. Он здесь, в Марракеше!

— Когда я зашел за тобой, чтобы ехать в деревню… — Ажулай медлил. — Мне следовало сказать об этом, хотя ты и просила меня не делать этого. Сидония, посмотри на меня. Пожалуйста.

Я все еще пристально всматривалась в толпу.

— Сказать о чем? — спросила я, повернувшись к нему.

— Когда я пошел к Манон забрать Баду, перед тем как зайти к тебе, — он взглянул на Баду, стоявшего перед ларьком, — Этьен был там.

Он произнес последние три слова быстро. Я открыла рот, но сразу же закрыла.

— Мне следовало тебе сказать. Хотя ты и просила меня ничего не говорить о Манон и Шария Зитун, мне следовало тебе рассказать.

Я отошла от ворот.

— Этьен у Манон? — спросила я.

Он кивнул.

— А я не сказал тебе, потому что…

Я ждала, глядя на его губы.

— Потому что я хотел, чтобы ты поехала с нами в блид. Со мной. Я знал, что, если бы я сказал тебе, что Этьен здесь, ты бы не поехала. И… и кое-что еще.

Я не двигалась. Когда он замолчал, я тихо спросила:

— Что еще?

— Я не хотел, чтобы ты сама пошла к Манон и встретилась там с Этьеном. Я не хотел уезжать из Марракеша, зная…

— Зная…

Но тут подбежал Баду, прижимая к себе круглую лепешку. Я взглянула на него, а он смотрел то на меня, то на Ажулая.

— Он знает? Он знает, что я здесь? — спросила я Ажулая.

Ажулай кивнул.

— Но он не знает, где именно я нахожусь, — сказала я скорее утвердительно, чем вопросительно.

Ажулай снова кивнул.

— Ты ему не сказал.

Он промолчал.

— Но если бы он знал, что я здесь, он стал бы расспрашивать тебя или Манон обо мне. Как я. Где я. Разве он не пытался найти меня до нашей поездки в деревню?

И снова Ажулай не ответил. Я никогда не видела его таким.

— Ажулай, он ищет меня?

— Я не знаю, Сидония. — Он глубоко вздохнул. — Я говорю правду. Я не знаю.

— Пойдем, Oncle Ажулай, — Баду потянул его за руку. — Я отдам эту лепешку Maman.

— Ты должен был мне сказать, — заговорила я, не обращая внимания на Баду. — Ты предложил мне уехать с тобой, зная с самого начала, что именно из-за Этьена я оказалась в Марракеше. Выходит, ты… ты предал меня, Ажулай, — я повысила голос.

— Нет, Сидония. Я не предал тебя. — Ажулай говорил спокойно, но его лицо выражало, как мне показалось, страдание. — Я… я хотел защитить тебя.

Я потянула свою сумку к себе, и он отдал ее мне.

— Защитить меня от чего? — спросила я громче, чем следовало, затем перекинула сумку через плечо и, резко развернувшись, зашагала одна в Шария Сура.

Войдя в свою комнату, я легла на кровать. Этьен здесь; я могла бы догнать его, когда увидела, если бы поторопилась. Но почему я испытывала скорее страх, чем волнение? Как я недавно сказала Ажулаю, он был единственной причиной моего приезда в Марракеш. И я ждала его все это время. Почему я так рассердилась на Ажулая? Был это гнев или что-то другое?

Я поднялась и посмотрела на себя в зеркало.

И снова отметила, что похожа на Манон.

Все изменилось. И все так запуталось! То, что произошло недавно между мной и Ажулаем…

Я не могла пойти в Шария Зитун прямо сейчас. Мне нужно было немного времени, еще одна ночь, чтобы подготовиться к встрече с Этьеном.

Конечно же, я вообще не смогла уснуть. Я то вспоминала о поцелуе Ажулая, о его прикосновениях к моим ногам, то думала об Этьене, о том, что я сказала бы ему. Что он сказал бы мне.

Я промучилась всю бесконечную ночь и была рада, когда наконец услышала утренний призыв к молитве. Я помылась в бочке в своей комнате, вымыла голову. Достала из чемодана свое лучшее платье — из зеленого шелка, с коротким рукавом — и надела его. Я зачесала, как обычно, назад влажные волосы, туго их связала и стала изучать себя в большом зеркале.

Платье было измято и плохо сидело на мне. И хотя я никогда не выглядела бледной из-за своей темной кожи, у меня был такой вид, как будто я недавно перенесла тяжелую изнурительную болезнь. А из-за зачесанных назад волос мое лицо казалось слишком строгим и каким-то угловатым.

Я села на кровать, развязала волосы, и густые волны упали на мои плечи. Я сняла платье и надела кафтан. Взяла покрывало и хик и сошла вниз. Я попросила у Мены ее краску для век и подвела глаза. Затем позвала Наиба, и мы пошли в Шария Зитун.

Глава 37

Я сосредоточенно посмотрела на хамсу на синих воротах. Закрыла глаза и постучала.

Через несколько секунд отозвалась Фалида, спрашивая, кто там.

— Мадемуазель О'Шиа, — спокойно ответила я.

Она открыла дверь. Я стояла, не в силах сделать ни шага.

— Мадемуазель? — сказала Фалида. — Вы войдете?

Я кивнула и, глубоко вдохнув, шагнула во двор. Из дома раздавались громкие голоса, хотя я не могла разобрать, о чем там говорят. Баду сидел на нижней ступеньке крыльца.

— Bonjour, Сидония, — сказал он, но остался на месте, а не подбежал ко мне, как он обычно делал.

— Bonjour, Баду. Фалида, мсье Дювергер дома?

Девочка кивнула.

— Пожалуйста, пойди и скажи ему, что пришла мадемуазель О'Шиа, — попросила я.

Она вошла в дом, и голоса внезапно умолкли.

Я стояла, ощущая легкую дрожь, и вдруг появился он. Этьен. Мой Этьен. Сначала я поразилась его виду: он был намного худее, чем я его помнила, а костлявость его плеч, которую я вчера отметила, еще больше бросалась в глаза. Его лицо было каким-то отекшим и очень бледным, а может, я просто уже привыкла видеть более темные лица?

Он внимательно смотрел на меня.

Я говорила себе, что люблю его. Но, видя его здесь, такого… безжизненного, я не ощущала ничего похожего на любовь. Я испытывала к нему ненависть. Я вспомнила все, через что прошла, разыскивая его, вспомнила, что была вынуждена иметь дело с Манон. Вспомнила, как ждала его.

Я не думала, что наша встреча будет такой. Я представляла, как он раскроет объятия, а я подбегу к нему. Или я буду рыдать, а может, он разрыдается или мы оба. Я создавала в своем воображении столько картин!

Вместо этого мы просто стояли, глядя друг на друга.

Он сделал несколько шагов мне навстречу. В одной руке он держал стакан; даже на расстоянии я слышала запах алкоголя. Я мимоходом подумала, что его лицо, должно быть, отекло из-за злоупотребления спиртным.