Соня Мармен - Сезон воронов

– Мисси Уилсон знала, что вы пытаетесь ей помочь?

– Трудно сказать. Почти все время она была в глубоком забытьи. Но однажды ее сестра Мадлен застала меня возле кровати. Она наблюдала за мной, пока я пыталась лечить хозяйку руками, через щель в двери. Потом, когда миссис Уилсон не стало, она обвинила меня в ее смерти и сказала, что это я ее прокляла. Разумеется, мистер Уилсон не стал слушать «этого бреда», как он выразился. Но Мадлен, которая, уж не знаю почему, терпеть меня не могла, поделилась своими соображениями с супругой Дэниела. Моя хозяйка к тому времени поняла, что мы с ее мужем испытываем друг к другу нежные чувства, и стала распускать слухи, что из-за моих злых чар у нее все время скисает молоко. Она тайком подливала уксус в чаны с молоком, а потом посылала девочку-служанку его проверить. Глупая гусыня! Портить хорошее молоко только для того, чтобы доказать правдивость своих обвинений! Потом она стала рассказывать, что я подливаю ее мужу в вино приворотное зелье, поэтому он на меня заглядывается. – Поставив нож острым краем поперек хребта, она нажала на незаостренное его ребро ладонью, и кость переломилась. – В этих ее словах, конечно, была доля правды, хотя я ничего ему не подливала. Мы с Дэниелом были любовниками, – сказала она грустно. – И любили друг друга по-настоящему. К тому же я понятия не имею, как готовят приворотное зелье.

Глаза Беатрис на мгновение закрылись, а щеки порозовели – несомненно, она вспоминала свою потерянную любовь. Потом она вернулась к работе, причем с внезапным ожесточением.

– На мое несчастье, эта ослица забеременела. Дэниел был так счастлив! Не потому, что любил ее, нет, но ему так хотелось иметь детей…

– Но ведь она была его супругой… – не сдержалась я.

– Знаю. Но он говорил, что… – Она помолчала, растревоженная давними воспоминаниями. – Словом, я была слишком наивна и верила всему, что он обещал. Роды начались раньше положенного, и на свет появился мальчик. Он был очень слабеньким, и Дэниел так боялся его потерять, что я решила попробовать ему помочь. Это была самая большая ошибка в моей жизни. У ребенка не было шансов остаться в живых… Я знала, что Аманда, супруга Дэниела, не спускает с меня глаз. Однажды я утратила бдительность, и она застала меня у колыбели. Малыш умер через два дня. Слухи сыграли ей на руку, и Аманда обвинила меня в том, что я уморила ее младенца.

– А что же сам Дэниел?

Беатрис разрезала последний кусок, бросила мясо в миску и вытерла окровавленные руки о фартук.

– Он перестал приходить ко мне ночью. Я до сих пор не знаю, поверил ли он наветам, или побоялся, что жена следит за ним. Аманда не задумываясь обвинила бы его в соучастии… Однажды, в дождливое серое воскресенье, на рассвете, они пришли за мной. Я была нечесаная, в ночной рубашке. Стук в дверь меня разбудил, и я отворила дверь, даже не подумав прикрыться. Это тоже было истолковано как доказательство моего ведовства: мол, я всю ночь развратничала с дьяволом на шабаше. Думаю, затем они и явились так рано.

– Но ведь это же смешно! – воскликнула я, не веря своим ушам.

Беатрис сгребла крупно нарезанный лук и отправила его в котел с мясом. Добавила три веточки чабреца, щепоть соли, залила все пивом и прибавила с полкружки воды.

– Готово! Доктор Мэншолт подвесит котелок над огнем, когда вернется.

Она помыла руки, подошла к буфету и достала бутылку старого портвейна.

– Угощайтесь! – сказала она, наливая вина в мою кружку. – Я держу его для особых случаев. Но, как вы могли уже догадаться, достаю я его нечасто. Предлагаю выпить за здоровье вашего супруга!

– За здоровье Лиама! – сказала я, и на сердце у меня стало тяжело.

Наши стаканы со звоном соприкоснулись. Беатрис села на место и озадаченно посмотрела на меня.

– Вы когда-нибудь видели, как судят ведьм?

– Нет. Здесь, в Хайленде, такое случается нечасто.

– Где вы живете?

– В Гленко. Это в графстве Аргайл.

– Я слышала о тех местах…

Беатрис пригубила рубиновое вино и прищурилась. После недолгого молчания она продолжила свой рассказ:

– Так знайте, что когда человека обвиняют в ведовстве, то обвинителям плевать, виновен он на самом деле или нет. С них довольно уже уверенности, что они избавили мир от частички зла, его населяющего. И еще они верят, что в день Страшного суда им воздастся за то, что они сожгли еретичку, любовницу дьявола! Все те бедные женщины, которых возвели на костер, не делали ничего «ведьмовского». Мужчины просто навесили на них грехи всего мира, свои грехи. Странный способ искупления собственных прегрешений, верно? Единственное, что им нужно, – это зрелище, представление. Мне обрили голову и прилюдно раздели. Потом заставили надеть платье из грубой шерсти, выстиранное в святой воде с солью. Очищенная от всякой скверны ткань не оставила на моем теле ожогов, но разве это доказательство невиновности? Они заявили, что я заколдовала платье. А потом у меня спросили, верю ли я в дьявола. – Ее красивый рот скривился в гримасе отвращения, пальцы нервно барабанили по столу. – Это вопрос-ловушка, Кейтлин. Как бы вы на него ответили?

Она не мигая смотрела на меня.

– Не знаю. Разве можно сказать наверняка?

– Вот-вот. Можно долго размышлять, какой ответ они желают получить, но разгадка в том, что как бы вы ни ответили – ваши слова обернутся против вас. Если вы ответите: «Нет!» – это будет ошибка, поскольку о дьяволе говорится в Святой Библии, значит, в него надо верить. Ну, а если вы отвечаете: «Да», то тем самым признаетесь в своих злодеяниях.

– И что же ответили вы?

– Ничего. Я молчала все время, пока судьи рассматривали мое дело. Надо признать, им это очень не понравилось. На суде выступали свидетели, которых я видела в первый раз. Оказывается, я уморила чью-то скотину, подмешав в корм толченые ракушки, и вызвала шторм, во время которого утонула лодка с шестью рыбаками. Рассказывали даже, что я заключила сделку с дьяволом, чтобы получить красоту, и теперь мне приходится приносить ему в жертву младенцев мужского пола, чтобы ее сохранить.

– Все это ужасно!

Я уткнулась носом в стакан с вином. Мне было стыдно. О чем я сама подумала, увидев ее в первый раз?

– Охотник за ведьмами, который вел мой процесс, прославился тем, как быстро ему удавалось вырвать у своих жертв признание. И методы у него были весьма убедительными. Но ведь любой под пыткой признается в чем угодно, лишь бы умереть поскорее, зная, что спасения ждать неоткуда, верно? Но мне повезло. В дело вмешался доктор Мэншолт. Он пришел на заседание суда. Судья был его друг. Он разгадал злобный план Аманды Морган. «Суд Божий» назначили на следующий день. Сначала мне предстояла пытка испанским сапогом, потом – дробление пальцев, а если не признаюсь – дыба. Потом, неизбежно, костер… Жители города уже начали его складывать, громко распевая псалмы из Библии. Пение было слышно в моей камере, и я вдруг поймала себя на том, что напеваю вместе с ними…

Я вздрогнула, представив, что может чувствовать жертва, когда палач поджигает факелом костер.

– Доктору Мэншолту удалось убедить судью Колдуэлла, человека по натуре доброго, но призванного по должности блюсти закон, меня освободить. Они вдвоем организовали мне побег, чтобы не вызывать всеобщего недовольства. Дэниел им помогал, поскольку чувствовал себя виноватым. Это был последний раз, когда мы с ним виделись. Потом доктор Мэншолт привез меня сюда. Эта хижина принадлежит ему, но сам он предпочитает жить в своем доме в Ахаладере, на дороге в Бремар. Доктор считает меня своей приемной дочерью.

Дверь распахнулась, и вошел доктор, словно он дожидался конца повествования. Доктор поставил на укрытый соломой и еловыми ветками пол два кувшина с водой и отряхнул плащ и сапоги.

– Бр-р-р! – Несколько его подбородков заколыхались над кружевным жабо. – Что-то я задержался у источника, вы не находите?

– Что же вы там делали? – спросила Беатрис, изящными руками поднимая тяжелый котел.

Для своего роста она была очень сильная. Доктор поспешил к ней на помощь, подхватил котел и повесил его на крюк над пламенем очага.

– Выкурил трубочку доброго табаку, – признался он с улыбкой. – А вы о чем беседовали?

– Обо всем и ни о чем, – ответила Беатрис и подмигнула мне. – Мы выпили по капельке портвейна, который вы подарили, и познакомились поближе.

Лицо доктора озарила улыбка удовлетворения.

– Это славно, мои хорошие, это славно!

Он тоже присел к столу, и скоро в бутылке не осталось ни капли.

Три дня, на протяжении которых доктор Мэншолт оставался с нами, истекли. Чтобы хоть на время забыть о страхе и тоске, я много помогала Беатрис по дому, ведь забот с нами у нее прибавилось. Остаток времени я проводила с Лиамом, который так ни разу и не встал со сделанного наспех ложа. Я обмывала его, поила бульоном и травяными отварами. Он перенес еще несколько кровопусканий, но, невзирая на все усилия доктора, состояние его оставалось неизменным, без очевидных признаков улучшения. Жар не спадал. Я чувствовала, что доктор начинает беспокоиться.

В те несколько часов, когда Лиам приходил в себя, он держал мою руку, поглаживая ее большим пальцем, смотрел на меня и молчал. В первые два дня я пыталась с ним разговаривать, однако в ответ слышала лишь невнятное бормотание. Я знала, что он тяжело переживает смерть Колина, и пыталась его утешить. Что еще я могла сделать для мужа в этой ситуации? Поэтому я решила разделить его горе и его молчание, надеясь, что мое присутствие рядом станет для него утешением.

Тревожилась я и о нашей Франсес. До Инвернесса было слишком далеко, и я отказалась от мысли отправиться на поиски дочери в одиночку. Да разве могла я оставить Лиама? У него состояние безразличия ко всему происходящему то и дело сменялось бредом, и я опасалась, что он окончательно перестанет бороться за жизнь, если я уеду хотя бы на день.