– Госпожа Беатрис, мы привезли больного мужчину, – с явным смущением сказал Лукас.

Мне вдруг показалось, что время остановилось. Мои спутники, затаив дыхание, смотрели на волшебное создание, скользнувшее нам навстречу так легко, словно ноги его не касались земли. «Она не идет, а летит!» Я невольно затаила дыхание, когда ее белые руки коснулись Лиама. Минута – и я поймала себя на том, что мысленно читаю молитву. Чуть хмурясь, она ощупала его спину и виски́, потом кивнула.

– Занесите его в дом, – мягко распорядилась она.

Пэдди и Квинтон поспешно соскочили с седел. Фея с улыбкой повернулась ко мне. Если она и вправду была колдуньей, то наверняка владела тайной вечной молодости и красоты. Создавалось впечатление, что ее красивое овальное, фарфорово-белое лицо светится изнутри. Длинные светлые, почти белые волосы были распущены по плечам, а блестящие глаза были голубыми, как аквамарин. Ротик у нее был маленький и пухлый, словно у херувима. Мне в голову пришла шальная мысль, что мужчины эти, наверно, больше боятся ее красоты, нежели колдовских чар… Хотя, быть может, красота и колдовская сила неразрывно связаны между собой?

– Полагаю, вы его жена? – спросила она у меня.

– Д-да, – ответила я растерянно. – У мужа жар, и я боюсь, что…

– Болезнь у него в груди, – уверенно заявила она. – Это воспаление легких.

– Но как вы узнали?

Ее красивые губы сложились в лукавую улыбку.

– Входите в дом, погрейтесь. У нас будет время познакомиться и поговорить.


Наступила ночь. Мы сидели за столом и пили горячий настой ромашки. Лиама мы уложили на матрас у очага, и теперь он спал беспокойным сном. Пока мы раздевали и обтирали его, он ни разу не открыл глаз, хотя временами с его губ слетали бессвязные слова. Беатрис, как колдунья попросила ее называть, намазала ему грудь зеленоватой мазью с сильным ароматом камфары, а после заставила выпить с ложечки немного настоя из шандры, листьев иссопа и травы девясила.

Я наблюдала за молодой женщиной, пока она пользовала Лиама. Она управлялась со всем на удивление уверенно и быстро. Еще я заметила, что она часто прикладывает ладони к груди моего мужа. На первых порах мне было неприятно на это смотреть, но потом я вспомнила слова Лукаса: «Ее руки творят чудеса…» Надеясь, что это и вправду так, я заставила себя проглотить ревность. Лиаму было так плохо, что спасти его и вправду могло только волшебство или божье чудо.

– Тот мертвый мужчина – ваш родственник?

– Брат моего мужа. Его звали Колин.

– Мне очень жаль… Лукас, Пэдди и Квинтон отнесли тело на вершину холма и накрыли камнями. Когда земля оттает, они похоронят его достойно.

– Спасибо, – сказала я просто.

Я закрыла глаза. При мысли, что Лиам вот-вот может оказаться рядом с Колином, у меня сжалось сердце.

– Откуда вы приехали?

Ангельский голос с мелодичными интонациями отвлек меня от размышлений. Беатрис покачивала чашкой с золотистым напитком и смотрела на меня своими удивительными глазами. Манера говорить нараспев выдавала в ней чужестранку. Наверное, она приехала с континента.

– Мы ехали из Перта.

– Ну конечно, там лагерь якобитов…

Я не стала распространяться на эту тему. Мне совершенно не хотелось говорить о графе Маре и об этом «мертворожденном» восстании. Беатрис наверняка угадала мои мысли и не стала настаивать.

В комнате так сильно пахло сухими травами, что голова шла кругом. Сперва этот запах раздражал меня, но теперь казался приятным, даже успокаивающим. Беатрис машинально наматывала прядь белокурых волос на указательный палец, потом медленно опустила руки на стол ладонями вниз, по обе стороны от своей чашки.

– Что Лукас сказал вам обо мне?

– Э-э… Он сказал, что вы – колдунья, – призналась я не без смущения.

Однако хозяйку дома это ничуть не обидело. Наоборот, она улыбнулась.

– Меня зовут Беатрис Беккет. А вас?

– Кейтлин Макдональд. Вы ведь не шотландка по крови?

– Нет. Я француженка. Я знаю, акцент меня выдает. В Британии я живу последние двенадцать лет, а родилась и выросла в Альзоне, на юге Франции. Мое настоящее имя Беатрис Бакесон. Думаю, вы понимаете, почему мне пришлось немного его «подправить» на английский манер.

– Что привело вас сюда?

– Восстание камизаров[108]. Мой отец был гугенот, и жить в стране, где король признает только одно вероисповедание – католическое… Думаю, вы меня понимаете.

Я понимала ее лучше, чем она могла представить, поскольку пережила то же самое в Ирландии.

– Начались массовые гонения на протестантов. Настоящее побоище! – Ее великолепные глаза потемнели. – Отец мой сгорел на костре, потому что отказался переходить в католичество. Они объявили его еретиком. Мой отец был добрым человеком и очень любил свою семью. Трудно представить, на какие преступления способны люди во имя любви к Господу!

Несколько секунд Беатрис смотрела на меня со странным выражением, и пальцы ее нервно бегали по ободку чашки.

– Вы протестантка? – нерешительно спросила она наконец.

– Католичка, – ответила я со смущенной улыбкой. – Я ирландка. Мои родители тоже пережили немало, когда в Белфасте начались гонения на католиков.

Беатрис надолго задумалась. Потом – очевидно, придя к выводу, что наши ситуации в чем-то похожи, – продолжила свое повествование:

– Было ясно, что во Франции нам оставаться нельзя. Мать увезла нас с сестрой в Ла-Рошель, и там мы втроем сели на корабль, который плыл в Англию, – туда, где наше вероисповедание не было грехом. Мама, которая уже тогда была тяжело больна, умерла вскоре после переезда. Моя сестра Жизель – она немного старше меня, а мне в то время было тринадцать – нашла для нас место прислуги в доме судьи в Эмсбери, в Уилтшире. Мы прожили там три года, и это были мои самые счастливые годы в Англии. Я работала на кухне, Жизель была горничной. Миссис Уилсон была к нам очень добра. На наше несчастье, она заболела и умерла. Мистер Уилсон был безутешен. Все напоминало ему о любимой супруге, поэтому он рассчитал прислугу, запер дом и отправился путешествовать. Нас с сестрой пристроили к его знакомым: Жизель – в Лондон, а меня – в Кардиф, в Уэльс.

– Но ведь это ужасно! У вас с сестрой была возможность видеться?

Беатрис покачала головой, потом уткнулась в свою чашку.

– И с тех пор вы с ней не виделись?

– Нет, ни разу.

Размышляя о горькой участи Беатрис, я следила за движениями ее рук. Я попыталась представить, каково это – оказаться совсем одной в чужом краю. Мне тоже вскоре после переезда в Шотландию пришлось разлучиться с родными, но у меня, по меньшей мере, было утешение: я знала, что нас разделяет какой-то десяток километров.

Ее пальцы беспокойно двигались по столу. Я присмотрелась к ним внимательнее. Тонкие, деликатные… Неужели эти руки и вправду способны исцелять? Но как такое возможно?

– Лукас сказал, что ваши руки творят чудеса, – не сумела я сдержать свое любопытство.

Беатрис уставилась на свои руки так, словно и для нее они были загадкой.

– Чудеса – это слишком сильное слово. У людей масса предрассудков! И многим нравится думать, что мои руки наделены колдовской силой. Хотя для них, наверное, это одно и то же… Однажды кто-то из местных сказал, что у меня «зеленые руки» – что я ни посажу, все растет и зеленеет. – Увидев на моем лице замешательство, она пояснила: – У меня дар.

– Дар?

– Да. Я могу лечить.

– И как это у вас выходит?

Она засмеялась и вскинула тонкие брови.

– Честно сказать, не знаю. Мне сказал об этом один старик. Я встретила его в Эмсбери. Думаю, он был друид. По крайней мере мне так показалось. Мне нравилось гулять в месте, где были древние круги из вкопанных в землю камней, и там я часто его встречала. Он сказал, что я могу исцелять больных и что мое тело излучает особый свет. – Она снова засмеялась. – По его словам, такой же свет излучают ангелы, нарисованные на сводах церкви. Скажите, вы что-нибудь такое видите?

– М-м-м… Нет, не вижу.

– Я тоже. Но что касается моих рук, то тут он оказался прав. – Она слегка нахмурилась, сжала губы и снова посмотрела на свои руки. – Но чудеса я совершать не умею.

Она умолкла, словно о чем-то задумалась.

– Как вы научились лечить руками?

– Рандольф, тот старик-друид, знал о мире очень много, – ответила она с отсутствующим видом, – и сам был знахарем. Он научил меня налагать руки, искать на ощупь источник недуга и излечивать его. Еще он научил меня лечить травами.

И она обвела рукой открытые шкафы со множеством полок, уставленных горшками и полотняными мешочками с корешками, сушеными грибами и травами. Однако я не заметила ничего похожего на крылья летучих мышей, заячьи головы и пауков, без которых невозможно представить обиталище колдуньи. В котелке, подвешенном над огнем, булькал густой суп с бараньими потрохами и фасолью, который выглядел очень аппетитно.

– Как вы себя чувствуете? Голова еще болит?

Я провела рукой по клочку полотна, смоченному в отваре хвоща, который Беатрис приложила к моему ушибу.

– Намного лучше, спасибо.

Рана оказалась неглубокой, но на месте удара образовалась огромная шишка, и она сильно болела. И все же я понимала, что мне очень повезло.

Я с беспокойством посмотрела на Лиама, на его блестящий от пота лоб. Жар не спадал, и в забытьи он беспокойно ворочался и что-то бормотал.

Беатрис тоже посмотрела на Лиама.

– Думаю, он поправится, – сказала она, желая меня утешить. – Он у вас очень сильный.

Она ласково посмотрела на меня и накрыла мою руку ладонью. Я ожидала, что почувствую нечто необычное, но ничего подобного не произошло. Рука была теплой и мягкой, не более. Это меня озадачило.

– Я попросила Пэдди привезти к нам доктора Мэншолта, – сказала она. – Думаю, он приедет завтра.

Мне вдруг подумалось: возможно, она колдунья не больше, чем я сама…


На следующий день, ближе к полудню, Пэдди появился на пороге хижины с отличным куском оленины и еще теплой тушкой зайца. Следом за ним вошел низенький и тучный пожилой мужчина с усталыми, но очень добрыми глазами. При виде Беатрис лицо его расплылось в улыбке, явив миру крупные, выступающие вперед зубы.