Франсес тоже пришлось нелегко. Она ощущала напряжение между отцом и мной, а потому приняла мудрое решение уехать в Дальнесс, чтобы обосноваться в хижине Тревора, которая отныне стала и ее домом. Я не пыталась удержать дочь. Она поступила правильно: нам с Лиамом нужно было побыть наедине. Может быть, тогда мне удастся заставить его заговорить, удастся изгнать мучивших его демонов?

Дверь открылась, и вместе с порывом холодного ветра в дом вошел мой муж. В руке у него была тушка зайца.

– Держи, a ghràidh. Сделаешь на ужин рагу. И положи туда побольше лука!

Он перебросил тушку зверька через мое плечо на разделочный стол – огромный, исполосованный ножом дубовый кругляк, и встал так, что я оказалась между его продрогшим телом и этим столом. Он поцеловал меня в щеку и стер муку с моего подбородка.

– Лиам!

– Что?

Он снял куртку, повесил ее на гвоздь в стене, рядом с дверью, и тяжелыми шагами направился к большому буфету, где мы хранили бутылки с виски. Я вздохнула.

– Франсес решила вернуться в Дальнесс.

Он взял с полки початую бутылку, оглянулся, чтобы посмотреть на меня, и потянулся за стаканом. С громким стуком поставил стакан на стол и ногой подтащил к себе лавку.

– Ясно. И когда уезжает?

– Завтра.

Он открыл бутылку и налил себе драм.

– Я еду вместе с ней.

Рука его на мгновение застыла над стаканом.

– Вернусь дня через два-три.

Он взял стакан и залпом выпил содержимое.

– Если ты так решила, значит, так надо, – серьезно сказал он негромким голосом.

Я вытерла дрожащие от волнения руки о фартук.

– Ты можешь поехать с нами. Я просто хочу помочь ей обустроиться.

Странное дело, но мне почему-то становилось не по себе при мысли, что придется оставить его наедине с виски и горем.

– Нет. Я прекрасно справлюсь здесь сам. Все нормально. Мне все равно пора возвращаться в лагерь.

И он налил себе еще виски.

– Нет, Лиам! – почти крикнула я в порыве паники. – Нам нужно поговорить! Тебя целыми днями нет дома, и я не знаю, где ты! Ты почти со мной не разговариваешь. Я беспокоюсь! Когда я вернусь…

Он вздрогнул и отвел взгляд. Потом схватил стакан с виски и опустошил его.

– Не о чем беспокоиться. Я ухожу на охоту, и ничего больше.

– Лиам, не увиливай! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду! Думаю, пришло время рассказать…

Он посмотрел на меня, и в глазах его была такая тоска, что у меня сжалось сердце. Я шагнула было к нему, но остановилась, увидев, как он напрягся.

– Дальше так продолжаться не может. Ранальд умер, и ничто не вернет его назад. Но я не могу позволить тебе уйти вместе с ним!

Он спокойно смотрел на меня, покручивая в пальцах бутылку, которая с надоедливым ритмичным стуком ударялась о стол. Я тряхнула головой, пытаясь сохранить самообладание.

– Mo rùin, пообещай, что дождешься моего возвращения! Знаю, со смертью Ранальда тяжело смириться, но, думаю, мы должны это сделать. И если мы поговорим о том, как он умер, то нам обоим станет легче.

– Я и так слишком долго откладывал отъезд, Кейтлин. Не беспокойся, со мной все хорошо. Просто мне нужно больше времени, чем тебе.

– Подожди еще два дня, Лиам! Обещай!

Он окинул меня долгим взглядом и вздохнул. А потом улыбнулся.

* * *

Дальнесс – поселок, затерянный в просторах величественной долины Глен-Этив, раскинулся в тени Биден-нэм-Биан. По ту сторону горы находился наш край – долина Гленко. Постороннему глазу вполне могло показаться, что все долины Хайленда похожи между собой. Но для местных жителей ландшафты, образовавшиеся после прохождения в этих краях ледника много тысяч лет назад, были такими же особенными и разными, как лица людей.

Дальнесс находился на южной границе земель Макдональдов и, соответственно, северной границе края Макинтиров из клана Кэмпбелл. Много поколений обитателей поселка платили ренту Макиайну и присягали ему на верность. Однако расположение их долины способствовало некоей изоляции от основного клана. Путь в Дальнесс был неблизок и труден, потому что вел через горы, через перевал Лаириг-Ейлид.

На лугу между поселком и рекой Этив паслось стадо черных длиннорогих коров, рядом с которыми бродили несколько овец с темными мордами. Оттепель здесь началась на два дня раньше, поэтому снег местами уже успел сойти. Лучшей погоды для путешествия нечего было и желать.

Дверь громко заскрипела. Перепуганная полевка поспешила спрятаться в щели.

– У тебя будет компания, – заметила я с улыбкой.

Домик был маленьким, всего на одну комнату, посредине которой, прямо под отверстием в крыше, располагался очаг. Стены были крепкие, толстые, из камня, глины и соломы. В той, что выходила на улицу, имелось единственное окошко, затянутое по зимнему времени простым куском промасленной коровьей кожи. Я с удовлетворением отметила, что крышу недавно поправили. «По крайней мере в доме будет сухо!»

Разложив на столе пожитки, которые мы привезли с собой, я осмотрела содержимое посудного шкафа и этажерок – хотела убедиться, что моя дочка ни в чем не будет нуждаться. С собой мы привезли немного съестного: кусок вяленой оленины, пряные травы, свежее сливочное масло и яйца. Тревор уехал из дома два месяца назад, поэтому я была уверена, что свежие продукты в доме появятся нескоро. Хоть его родня и признала Франсес своей, она еще долго будет чувствовать себя здесь чужачкой. Однако, похоже, ее это нисколько не заботило. Франсес чувствовала себя в этом доме хозяйкой, и ей это нравилось.

Я помогла дочке разложить продукты и одежду, и мы вместе занялись ужином. После долгого путешествия и уборки мы проголодались, а потому с удовольствием поели говяжьего бульона с репой и капустой и запили его пивом.

Помыв и убрав на место посуду, мы уселись у растопленного торфом очага. В комнате было немного дымно. Франсес уставилась на огонь, лицо у нее было безмятежное. Я смотрела на дочь с гордостью: у нее сильный характер, у моей Франсес! Высокая, сильная и красивая настолько, чтобы заставить любое мужское сердце биться чаще одним только взглядом… У нее было все, чего мог желать хайлендер от женщины.

Почувствовав на себе мой взгляд, она подняла глаза. На мгновение мне показалось, что это Лиам смотрит на меня. «У нее его взгляд». От отца Франсес унаследовала и рыжеватую гриву, отливающую медью в свете очага.

– У меня есть для тебя подарок.

Я отыскала среди складок юбки карман и вынула маленький предмет, завернутый в старинный льняной платок с вышивкой, перевязанный тонкой голубой ленточкой.

– Я хранила это для тебя, – сказала я, протягивая сверток Франсес. – Это твой свадебный подарок.

– Мама! Не нужно было… – начала растроганная Франсес.

Она положила сверток себе на колени и развязала ленточку. Платок раскрылся, и показалась прекрасная брошь – дракон, сплетенный из тонкой серебряной нити. Франсес охнула, прикрыла рот ладошкой и подняла на меня мокрые от слез глаза.

– Мама, это же бабушкина брошка!

– Да, это она, – подтвердила я с улыбкой. – Тебе не довелось увидеть свою бабку Фиону. Я тоже не очень хорошо ее помню. В памяти остались только туманные картинки… Я не смогу рассказать тебе ничего интересного. Мне было всего семь, когда она умерла. Но все-таки она твоя бабка, и я решила, что брошь ее должна перейти к тебе.

Брошь в руке у Франсес поблескивала серебром.

– Твой дед Кеннет подарил ее своей невесте в день свадьбы. Он сам ее сделал. Эта брошь – единственное, что у меня осталось от родителей, и я ею очень дорожила. Это твое наследие, доченька. Береги его!

– Ох, мамочка, не знаю, что и сказать! – пробормотала она, утирая слезы.

– Теперь тебе не придется рыться в моих вещах, чтобы ею полюбоваться!

– Так ты знала?

Я улыбнулась.

– Иной раз ты забывала завязать ленточку. А иногда пачкала мои рубашки вареньем.

– Она мне ужасно нравилась! И я только раз видела ее на тебе – в день свадьбы дяди Мэтью и тети Джоанны, в Эдинбурге.

– Я очень боялась ее потерять.

Франсес еще немного полюбовалась брошью, потом приколола ее к корсажу.

– Я буду очень беречь ее, мама. И если у меня родится девочка, в день ее свадьбы я подарю брошку ей и расскажу ее историю.

– И она будет жить долго-долго!

– А может, даже переплывет через океаны!

– И совершит путешествие вокруг земли!

– Но потом снова вернется в Шотландию.

Мы засмеялись. Я подбросила в огонь кусок торфа, и он сразу стал потрескивать и дымить. Едкий запах повис в воздухе.

– Ты точно хочешь остаться здесь одна?

Она улыбнулась, притянула колени к подбородку и уперлась пятками в край стула.

– Да, мама. Теперь это мой дом. Пришло время обустроиться здесь и стереть все следы той… той, что жила здесь до меня.

– Ты хочешь сказать, что Тревор жил с другой женщиной? В этом доме?

Франсес попыталась улыбнуться и пожала плечами.

– Ну да.

– Он был женат?

– Нет, мама.

– Вот как… И она из местных?

– Нет. Ее зовут Кэтрин Уокер, она родом из долины Глен-Кринан. Они прожили вместе три года, и однажды она просто взяла и уехала.

– Почему?

– Тревор говорит, что им стало не о чем говорить друг с другом. Они жили вместе по привычке. Никогда не задумывались о том, чтобы пожениться. И она ни разу не забеременела, поэтому…

– И он сам, по своей воле, тебе все это рассказал? Я хочу сказать…

– Тревор не хочет, чтобы между нами были секреты. Он сам завел этот разговор. Хотел, чтобы я все о нем знала. Он говорит, что крепкий брак нельзя строить на лжи и недомолвках.

И она внимательнее, чем обычно, посмотрела на меня.

– И я думаю так же. У супругов не должно быть тайн друг от друга. Это разъедает сердце, и со временем становится только хуже.

Она заправила непослушную прядку за ухо и посмотрела на меня, словно сомневаясь в чем-то.