Соня Мармен - Сезон воронов

Джон Кэмпбелл присвистнул и усмехнулся.

– Я никогда не говорил, что ты ничего не стоишь, сестренка! Я хотел сказать, что ты не можешь дать своему супругу ничего, кроме своего… Ну, ты ведь понимаешь, о чем я?

И он окинул ее фигурку насмешливым и красноречивым взглядом. Марион покраснела как маков цвет.

– Джон!

– Думаешь, если я – твой брат, это мешает мне видеть тебя глазами мужчины? Думаешь, я не слышал, что мужчины говорят о тебе?

– А что они говорят?

Увидев ошарашенное выражение лица Марион, Джон расхохотался в голос.

– Не переживай так! Какие бы скабрезности они о тебе не говорили, никто из наших не осмелится к тебе и близко подойти! Они тебя боятся!

Девушка онемела от изумления.

– Парни говорят, что проще приручить дикого кабана, чем тебя!

– Так они обо мне думают? – удивилась Марион и тут же с испугом подумала, что такое же мнение, возможно, сложилось о ней и у Дункана.

– Ну, может, не все, но многие. Хотя я узнал, что нашелся один, который не побоялся взять зверя за рога!

– А ты? Что ты обо мне думаешь, Джон? Я такая, как ты сказал?

Юноша улыбнулся еще шире.

– Я твой брат, Марион! Мое мнение не в счет.

– И все-таки скажи! Что ты обо мне думаешь?

– Что думаю? Нет, ты вряд ли хочешь это узнать.

– Хочу!

– Ну что ты ждешь, чтобы я сказал? Что ты можешь быть несносной, когда захочешь? Что еще? Что ты – женщина, но думаешь и говоришь, как мужчина? Это сбивает с толку, Марион. Счастье, что ты не носишь штанов! Хотя, если научишься сдерживать свой длинный язык, то, наверное, сможешь сойти за весьма миловидную девицу, и найдутся желающие подойти к тебе поближе и даже поухаживать…

– Я – миловидная девица? Если верить тебе, мне нужно молчать, чтобы стать миловидной? Глупости! Я не хочу быть миловидной! Красотой я похвастаться не могу, так не хватало еще, чтобы я была дурочкой! Ты всегда обзывал меня гадким утенком и…

– Ты давно смотрела в зеркало, Марион?

– Перестань насмехаться! Я знаю, что я даже не хорошенькая, и не надо мне об этом напоминать…

– Какая же ты бываешь упрямая! – заметил Джон, поднимая очи к небу. Взяв с комода зеркало, он подошел и вложил его сестре в руки. – Посмотри на себя хорошенько и скажи, что ты видишь. Каждый раз, когда я на тебя смотрю, я вижу маму.

– Мама была красивая, Джон! – тихо сказала Марион, сдерживая слезы.

Она шагнула к комоду, чтобы поставить зеркало на место, но Джон выхватил его у нее из рук и поднял так, чтобы оно оказалось у Марион перед глазами.

– Посмотри на себя! Цвет твоих глаз, очертания губ, рисунок скул… Я не издеваюсь над тобой. Маленький гадкий утенок преобразился! Ты… Ты красивая, Марион! Красивая и умная. Изворотливый ум Кэмпбеллов в симпатичной оболочке! – добавил он, по привычке разбавив похвалу ноткой сарказма.

Держа зеркало обеими руками, Марион внимательно рассматривала свое лицо, как если бы видела его впервые.

– Ты до сих пор не поняла, что и отец это видит? За это он прощает все твои дьявольские капризы, а меня порет ремнем за малейшую провинность! Отец тебя обожает! А меня… меня он почти не замечает.

Повисла тягостная тишина. Сумерки наполнили собой маленькую комнату, освещаемую только огнем в очаге. Хриплый вздох вырвался из груди Марион. Плечи Джона поникли, и он смущенно сказал:

– Извини, я не хотел тебя обидеть.

– Ты мне завидуешь?

– Да! – воскликнул Джон в отчаянном порыве фрустрации. – Я тебе завидую! Ты говоришь правду в глаза, а я – нет, ты умеешь доходчиво выражать свои мысли и заставлять людей тебя слушаться. Разве ты не понимаешь, что ты – всё то, чем я не являюсь? Отец это прекрасно понимает! – Он шумно выдохнул, выругался и оперся локтем на каминную полочку. – Подумай, Марион! Мне, наследнику Гленлайона, постоянно ставят в пример младшую сестру! Это же унизительно!

Марион виновато уставилась на оборку своей юбки.

– И из-за этого ты меня терпеть не можешь?

Брат посмотрел на нее с выражением душевной боли, глубоко вздохнул и только тогда ответил:

– Я не сержусь на тебя, Марион. Ну, по-настоящему не сержусь. Ты же не виновата. Но когда отец начинает меня отчитывать и ставит тебя в пример… Временами… мне стыдно говорить это… но мне хочется, чтобы ты не была моей сестрой.

– Это я привыкла думать, что ни на что не гожусь! – сказала Марион, всхлипнув. – Я давно так думаю. Папа всегда так грустно на меня смотрит. Я думала, что я не такая, как он хотел бы, что для него лучше было бы иметь еще одного сына, а не такую уродину, как я, которой еще придется давать большое приданое, чтобы ее взяли замуж… И я решила, что буду как мальчик! Думала, что он забудет…

– Что забудет? Если отец и грустит, когда смотрит на тебя, то это потому… потому что ты – вылитая мама! Ты же знаешь, как он ее любил! С тех пор, как она умерла, он живет только воспоминаниями и думает лишь о том, как раздать эти проклятые долги!

– Да… Наши долги… Поэтому Бредалбэйн и дал мне приданое.

– По-моему, он торопится выдать тебя замуж. Тебе не кажется? Всем известно, что ради своих целей он готов на все. И что он ничего не делает даром.

– Он говорит, что делает это ради моего блага.

– Не смеши меня! Надеюсь, свадьба назначена не на следующую неделю?

– Он что-то говорил о марте или апреле…

– В стране восстание, а этот старый пройдоха решил поиграть в сваху! Хотя… Марион, надеюсь, ты не скомпрометировала себя? Ну, с этим Стретмором?

– Джон, как ты можешь…

– Почему же тогда Бредалбэйн так торопится с этим браком?

Марион передернула плечами, давая понять, что не знает. Что ж, говорить брату правду она не обязана. Тем более что свадьбе со Стретмором не бывать, это она для себя решила твердо. Конечно, отцу придется расплачиваться за упрямство дочери, но он поймет… По крайней мере Марион на это надеялась.

Марион быстро оседлала маленькую кобылку. Джон уехал два часа назад, увозя под камзолом драгоценный документ. За это время она успела организовать свой собственный «отъезд», назначенный на завтрашнее утро. Методы, которым отдавал предпочтение Бредалбэйн, временами не грех и позаимствовать… А деньги и вовсе творят чудеса! Марион щедро заплатила Хитер, горничной, которую приставил к ней старый граф по приезде в замок, и та всегда подтверждала слова молодой госпожи о том, что ей очень плохо (Марион притворялась больной, чтобы оттянуть отъезд в Гленлайон). Теперь Хитер предстояло отправиться в Финлариг переодетой в господское платье и в накидке Марион и там попросить аудиенции с секретарем графа, чтобы не вызвать подозрения у сопровождающих ее солдат. У секретаря она спросит, не нужно ли передать какое-нибудь послание в Гленлайон. Оттуда она поедет в Честхилл и передаст Амелии письмо с приказом приютить девушку, дать ей отдохнуть с дороги и отправить ее обратно в замок Драммонд, прихватив некоторые личные вещи для мисс Марион.

Она осмотрела двор. Он был пуст. Марион вскочила в седло и выехала на дорогу. Она еще раз проверила, спрятан ли в лифе кинжал, а в голенище сапожка – ее верный sgian dhu. Ощутив прикосновение металла к теплой голени, она пришпорила кобылку и нырнула в ночь. Путь ее лежал на юг, в Ардох, к лагерю якобитов.

Живые ленты, ярко-красные на фоне белесого неба, вились по покрытым инеем холмам Шерифмура: армия герцога Аргайла выстраивалась в боевой порядок, образуя «кровавые капли», которые медленно стекали вниз по склонам и застывали на холоде, так и не достигнув позиций противника.

Герцог Аргайл гарцевал на белом скакуне в некотором отдалении от войск. Отголоски барабанов sassannachs заполнили долину. У Дункана, наблюдавшего за перемещением сил противника, от этого звука мороз шел по коже.

Слухи о том, что сражение случится в считаные часы, подтвердились. Последнюю ночь армия мятежников провела в Кинбуке, на промерзшем берегу речушки Аллен. Граф Мар отдал приказ постоянно иметь при себе оружие и готовиться к бою. Палаток ставить не стали. Враг был совсем рядом. Если бы у него спросили, спал ли он в эту ночь, Дункан бы не знал, что ответить. Тело его занемело от лежания на холодной земле, сердце стиснуло страхом. Мысли путались с обрывками сновидений. Впрочем, может, пару часов он все-таки и поспал. Хотя разве может человек мирно почивать с мечом в одной руке и кинжалом в другой, да еще зная, что в ближайшие несколько часов ему если и придется еще прилечь, то этот отдых может растянуться на целую вечность?

Армия якобитов снялась с лагеря на рассвете, прошла вдоль реки почти до самого Данблейна и остановилась в километре от городка. Предполагалось, что здесь она должна встретиться с силами Аргайла. Граф Мар выслал вперед эскадрон разведать обстановку. Конники вернулись быстро, закусив удила, и принесенная ими новость поразила всех: Аргайл уже на равнине Шерифмур! Это означало, что он готов дать им столь ожидаемую и вселяющую такой страх битву.

Мар спешно созвал военный совет, чтобы решить, принимать вызов или отказаться от сражения. Несколько недель ожидания и бездеятельности дали себя знать. «В бой! В бой!» – скандировали солдаты. Воинственные крики взлетали над лесом воздетых к небу двуручных клейморов, мечей и мушкетов. Решение было принято. Мар лично командовал размещением армии на боевых позициях, и все маневры были произведены со скоростью и эффективностью, которые сделали бы честь любому генералу. Передние позиции заняли отряды хайлендеров генерала Гордона, насчитывавшие около четырех тысяч солдат. Кэмероны, Макдугалы, Макрэ, Стюарты из Аппина, Маккиноны, Макгрегоры и Макферсоны образовали левое крыло, заканчивавшееся эскадроном из Пертшира. Макдональды из Слита, Гленгарри, Кеппоха и Гленко, Маклины и Кэмпбеллы из Гленлайона заняли свое место в правом крыле, заканчивавшемся эскадроном из Стирлинга. На вторых позициях оказались пехотинцы, представители знатных фамилий: Маккензи из Сифорта, Гордоны из Хантли, Мюрреи из Тулибардина, что в Атолле, Драммонды, Страталланы, Робертсоны и Моулы из Панмура. Им сопутствовали эскадроны Ангусов и Китов из Маришали. В общем в распоряжении Мара оказалось порядка восьми тысяч человек и более четырехсот человек резерва, которым было приказано держаться в арьергарде. К этим четыремстам причислили и Макгрегоров.