– Какие у него шансы? – спросила я у доктора, когда он приподнял веко Патрика и мы увидели глаз с расширенным зрачком.

– Не знаю, – тихо ответил он, считая у раненого пульс. – Трудно сказать. У меня не было возможности его как следует осмотреть. Нужно было торопиться, а в камере было слишком темно, чтобы я смог хоть что-то рассмотреть.

Он вынул из кармана маленький нож, рукоятка которого посредством цепочки была соединена с золотыми карманными часами, осторожно надрезал чулок, а потом и вовсе разорвал его, чтобы обнажить рану. По выражению его лица я поняла, что дела плохи.

– Уф! Боюсь, ногу придется оперировать, много гноя. Молитесь, чтобы все обошлось малой кровью, иначе придется ампутировать!

Сара тоненько вскрикнула и побелела как полотно. Мэтью успел подхватить ее, не дав упасть, и положил на солому в повозку. В себя она пришла через пару минут и снова стала плакать. Неудивительно: она очень устала и вся изнервничалась. Хотя, надо признать, то же самое можно было сказать и обо всех нас. Повозка медленно двинулась по западной дороге, вдоль реки Форт.

Тимоти, доктор Квинлан и Малькольм Маршалл сняли красные английские мундиры и натянули старые крестьянские куртки. Нам предстояло найти место, где можно переправиться через Форт на северный берег. Нужно было как можно дальше уйти от лагеря роялистов, расквартированных в окрестностях Стирлинга.


Курлосс – маленький портовый городишко, одно время процветавший благодаря добыче каменного угля, выработке соли и торговле с голландцами. Однако расцвет торговли с американскими колониями положил конец былому благоденствию. Деловая активность городка, спускавшегося по пологому склону к самому устью Форта, стала хиреть, а потом и вовсе пришла в упадок.

Добрались мы вполне благополучно. Не составило труда найти паромщика, который за умеренную цену помог преодолеть пять километров, отделявших нас от северного берега.

Пришлось остановиться на несколько минут перед шумной таверной «Арк» на Уэй-Козвей: доктор Квинлан Артур решил справиться у владельца о своем университетском товарище, который жил здесь, в Курлоссе. Вкуснейший аромат свежеиспеченных булок напомнил мне, что мы уже много часов ничего не ели. Сара дремала в повозке, обняв Патрика за плечи. Состояние его с момента отъезда не изменилось ни в лучшую, ни в худшую сторону.

Взгляд мой затерялся в щели меж двумя домами, которые некогда были белыми. Каждый венчала островерхая крыша с коньком, украшенным зубчатым орнаментом, крытая красной фламандской черепицей. В лучах заходящего солнца воды Форта сверкали тысячами огоньков. Мимо меня прошли двое подвыпивших моряков и в дверях таверны столкнулись с нашим осанистым и полным доктором, который как раз выходил на улицу. Один моряк упал на пыльную мостовую. Грязно ругаясь, он плюнул под ноги доктору Артуру. Я спряталась за свою лошадь и затаила дыхание, опасаясь драки. Однако доктор вежливо извинился, сославшись на свою рассеянность, и протянул обиженному монету. Тот сразу же встал и, улыбаясь во весь рот, побрел со своим товарищем в таверну. Я вздохнула спокойно. Все правильно, сейчас не время для ссор и выяснения отношений.

– Он живет в двух шагах отсюда, на улице Бэк-Козвей, – сказал хирург, подойдя к нам.

Он взял лошадь, запряженную в повозку, за поводья и пошел вперед, указывая дорогу. В этом городке, похоже, до любого дома рукой подать…

Патрика положили на кухонный стол в доме Тома Росса, того самого университетского товарища доктора Артура, ныне практикующего в Курлоссе, чем вызвали переполох в его семействе. Кухарка поспешила поставить на огонь огромную почерневшую чугунную кастрюлю с водой, потом достала из шкафа чистые простыни и положила их на лавку возле стола. Квинлан открыл свой чемоданчик и разложил на столе стальные инструменты. Представив, какие манипуляции ему обычно приходится производить с их помощью, я вздрогнула от отвращения. Том Росс открыл опухшую ногу Патрика и внимательно ее осмотрел. Сара, которой вручили чашку горячего сидра, прижалась ко мне и красными от слез глазами взирала на происходящее.

Росс пощупал ногу, отчего Патрик вскрикнул. Сара сжалась и отвела взгляд.

– Держите ее крепко! – сказал доктор Мэтью, который поддерживал ногу брата.

Доктор обильно смочил гноящуюся рану спиртом и взял скальпель.

– Ваше мнение? – спросил у него Квинлан.

– Нужно очистить рану от гноя, вырезать отмершие ткани, чтобы остановить распространение инфекции. Как он получил эту рану?

– Упал со стены, – ответил Квинлан, но не стал пускаться в более обстоятельные объяснения.

С Россом они дружили еще в бытность студентами, но приверженцем которой из ныне противоборствующих политических сил он является, Квинлан не знал, а потому предпочел промолчать.

– Перелом? – предположил Росс, аккуратно рассекая кожу больного.

На простыню хлынул липкий коричневатый гной, и в комнате запахло разложением. Патрик застонал, я вздрогнула.

– Да, вероятно, – подтвердил Квинлан. – Сосед по камере вправил ему перелом. Забойщик скота, который вообразил себя хирургом! Но я подозреваю, что в ране остались осколки, поэтому она гноится.

Росс со всей предосторожностью погрузил палец в разрез. У меня голова пошла кругом, волосы встали дыбом. Патрик снова издал стон. Он был пугающе бледен, на лбу выступили капельки пота. Квинлан посмотрел на него, очевидно размышляя, что предпринять.

– Нужно открыть рану, чтобы извлечь из нее осколки кости, – объявил он через секунду. – Будем надеяться, что еще не слишком поздно.

Патрик открыл глаза и посмотрел на нас. Растрескавшиеся губы сложились в улыбку, которая тут же превратилась в гримасу, и он издал протяжный, леденящий кровь крик – доктор Росс только что сделал второй разрез.

Квинлан вынул из чемоданчика бутылку.

– Приподнимите ему голову! – приказал он Мэтью и влил больному в рот несколько глотков спиртного.

Мэтью подождал, когда Патрик проглотит, и осторожно опустил его голову на стол.

– Все обойдется, Пат! – сказал он тихо, хотя лицо его омрачилось от острейшего сострадания.

В свое время Мэтью прошел через ужасы ампутации, потеряв левую кисть, а потому лучше всех понимал, каково сейчас его брату. Я испытала нечто похожее на гордость, глядя, как он нашептывает слова утешения вцепившемуся в его куртку Патрику. Мэтью пришлось пережить многое. Несколько лет после ампутации он топил свою боль в чарке, но в одно прекрасное утро решительно покончил со спиртным. Мистер Кармайкл, на которого работал наш отец, взял Мэтью к себе в мастерскую. Когда же он умер и управление ювелирной мастерской перешло в руки нашего отца, Мэтью стал вести книги записей и заниматься счетами, освободив отца от бумажной работы и предоставив ему возможность посвятить себя работе с драгоценными камнями и металлами.

Одно время дело процветало. Мэтью женился на племяннице Кармайкла, и она родила ему двух очаровательных дочерей – Розалинду и Фиону. Молодая семья поселилась в съемной квартирке на улице Адвокейтс-клоз, поближе к моему отцу, который в конце концов женился на своей заботливой квартирной хозяйке.

Однажды зимой, в холодную морозную ночь, мой отец умер от лихорадки. Мэтью пришлось закрыть мастерскую и лавку. Мы опасались, что он вернется к бутылке, но он устоял. По рекомендации графа Маришаля, друга и нанимателя Патрика, и к тому же пламенного якобита, Мэтью поступил на службу к герцогу Гордону. В итоге, сам того не желая, он оказался вовлеченным в хитросплетение якобитских интриг, целью которых было воцарение в Великобритании наследника из дома Стюартов.

– Господи! – прошептала Сара, подавляя позывы к рвоте.

Доктор Росс отошел от своего опьяненного опийной настойкой пациента, уступая место Квинлану. В ране глубиной в несколько сантиметров видны были участки омертвевшей плоти. Квинлан вычистил гной и со всеми предосторожностями удалил некротизированные ткани, складывая кусочки в стоявшую тут же, на столе, миску.

Лампы, которые включили, чтобы облегчить хирургам труд, отбрасывали на стены вселяющие беспокойство тени. Лицо доктора до такой степени исказилось от напряжения, что на него было страшно смотреть. Со стороны казалось, что пациент уже мертв, а доктор с демоническим сладострастием ковыряется пальцами в теплой еще ране на трупе, из которого он уже успел вычистить все внутренности. Те самые внутренности, которые скоро выбросят на помойку, где ими полакомятся бродячие собаки и крысы…

Ходили слухи, что в Эдинбурге и в Лондоне находились естествоиспытатели, которые, за неимением подходящих объектов для исследования, выкапывали на кладбищах трупы и разрезали их на кусочки. После такой процедуры останки попадали прямиком в выгребные ямы, словно речь шла не о человеческом теле, а о скелетах домашней скотины. Бродячие животные объедали с костей мясо, а эти кости оказывались в руках детей, и те забавлялись с ними, словно с игрушками.

– Есть! – воскликнул торжествующе Квинлан, показывая нам окровавленный осколок кости. – Он тормозил образование костной мозоли и не давал ране затянуться, – пояснил доктор, поливая рану спиртом и аккуратно стягивая края. – Придется надолго обездвижить ногу, чтобы рана зажила скорее, а кости срослись. Только бы не вернулось воспаление!

Сара была теперь так же бледна, как и Патрик.

– Мне нехорошо…

– Идем, Сара, – сказала я, вставая.

Я загородила спиной доктора, который уже начал зашивать рану, и отвернулась сама. Надо признать, запах в кухне стоял весьма неаппетитный. Я направилась к двери, ведя за собой невестку, зажавшую рот рукой.


Через несколько часов мы собрались за тем же самым столом, чтобы поужинать сочным запеченным паштетом из говядины с луком, к которому подали прохладное пиво и ржаной хлеб. Все еще очень бледная, Сара вяло ковыряла в тарелке, прислушиваясь к разговору двух коллег, обсуждавших свои самые впечатляющие успехи на поприще медицины. Мой желудок принял пищу весьма благосклонно – я съела все, что положили мне на тарелку, подобрала крошки кусочком хлеба и запила добрым глотком пива.