– Мы уплываем! – объявил Дункан. – Малькольм боится, что начнется гроза, и грозится оставить нас тут на всю ночь с блуждающими духами, если мы не поторопимся.

Лиам, вздохнув, встал.

– Иди и скажи этому старому ворчуну, что если он меня тут забудет, то я забуду принести ему с охоты оленя.

Дункан усмехнулся и ушел. Я посмотрела на Лиама, который как раз надевал рубашку, и деланно возмутилась:

– Ты же не позволишь бедняге Малькольму побираться среди зимы?

– Позволю, a ghràidh, если он нас тут оставит, – заявил мой муж смеясь.

Малькольму Макдональду, нашему столяру, недавно исполнилось семьдесят, и с некоторых пор руки и ноги слушались его с трудом – он не мог ни работать, ни ходить по горам и равнинам с ружьем в поисках дичи. Каждый год перед сезоном холодов Лиам дарил ему тушу упитанного оленя. И даже если бы Малькольм оставил нас мокнуть тут на целую неделю, мой муж все равно не отступил бы от традиции, в этом я не сомневалась.

Лиам помог мне подняться на ноги и зашнуровать корсаж. На губах его при этом играла улыбка, так украшавшая загоревшее на летнем солнце лицо. Он заправил рубашку под килт и пристегнул плед брошью, в центре которой посверкивал синий агат прямоугольной формы. Когда одежда была в порядке, он привлек меня к себе и нежно поцеловал.

– Хотя, скажу честно, идея остаться тут наедине с тобой мне нравится!

Я вздрогнула при мысли, что придется провести ночь на острове, населенном духами – пусть даже и тех, кого мы любили. Я всегда боялась привидений.

Я посмотрела на озеро, на глади которого отражались черные огромные тучи, закрывшие лазурное небо. Рассказывали, что иногда по ночам люди, которые плавали по озеру на лодках, замечали на острове пятна света. Их называли в народе танцующими огоньками. Я прекрасно помнила истории о шаловливых домовых и злых духах, которые рассказывала мне в детстве тетушка Нелли в Ирландии, и совсем не горела желанием познакомиться с этими существами поближе.

Я закрыла глаза и потрясла головой, прогоняя воспоминания о злобных гномах и духах. «Сколько у тебя предрассудков, Кейтлин! Прибереги сказки о феях и эльфах для своих внуков!»

– Ты идешь или остаешься?

Лиам уже стоял на тропинке и протягивал мне руку.

– Иду!

Я задержалась еще на пару секунд, любуясь нашей величественной долиной и озером. Вид отсюда открывался прекрасный. На фоне деревьев высилась крытая сланцем крыша усадьбы Джона Макиайна. Были видны и крыши нескольких домов деревни. Клан был в безопасности. По крайней мере пока.

Поражение оставило после себя горький вкус разочарования, но не отняло у хайлендеров надежду, что однажды им все-таки удастся добиться своего. Бесспорно, англичане будут следить за нами, но придет день, и в долину снова принесут пылающий крест. И тогда кланы очнутся от летаргии, заточат мечи, отполируют мушкеты. Воинственные кличи зазвучат в пурпурно-охряных долинах Хайленда, и встрепенутся спящие воины Финна Маккумала! Кровь гаэлей вскипит в их венах. Англичанам впору бояться «тихого омута»: шотландцы так же несгибаемо упрямы, как и гранит их гор. Они никогда не сдадутся!

Ветер обвевал меня, нашептывая что-то мне на ухо. На мгновение мне показалось, что я слышу свое имя. Я почувствовала холодок, вдруг окутавший тело и словно обнявший меня. «Мама…» Волосы зашевелились у меня на голове, по телу прошла дрожь. «Ранальд? Это ты, сынок?»

– Кейтлин, ты белая как полотно! Ты в порядке?

Я поморгала, словно просыпаясь. Странное ощущение унеслось прочь вместе с ветром. Удушающая летняя жара снова обрушилась на меня.

– Да.

– Ты как будто привидение увидела!

Я слабо улыбнулась и пошла вверх по тропинке.

– А ты… ты почувствовал? – все же не сдержалась я.

– Что?

– Холод… Он окутал меня, и мне почудилось, что рядом кто-то есть…

Лиам посмотрел на меня, и лицо его осветилось улыбкой.

– Ты привыкнешь, a ghràidh, и убедишься, что иногда они приходят напомнить, по-своему, конечно, что они все еще рядом с нами. И придет день, когда ты начнешь говорить с ними. Они ведь всегда остаются частью нас, родная.

– Ты и раньше чувствовал этот холод?

– Иногда, – сказал он. – Они приходят неожиданно и так же быстро уходят.

Он взял меня за руку и улыбнулся так радостно, что открылись белые красивые зубы. Небо заворчало где-то далеко, над горами.

– Идем, не будем искушать дьявола! Малькольм действительно может нас здесь бросить. Ведь и правда надвигается гроза.

– Лиам! – Я была обескуражена. – Ты хочешь сказать, что это был…

– Призрак? Ну конечно! Идем!

Я снова поскользнулась на камне, и муж подхватил меня, чтобы я не свалилась в воду.

– Мы все – дýши, – пояснил он, – души, заключенные в оболочку плоти. Мы посланы сюда, чтобы исполнить… ну, в общем, исполнить то, что Господь поручил нам сделать на этой земле. И когда Он видит, что наши труды закончены, он освобождает нас через смерть. А душа… она может лететь туда, куда ей хочется.

– Как ты можешь так легко рассуждать о жизни и смерти?

Лицо его стало серьезным. Он помог мне подняться по тропинке с другой стороны утеса через заросли кустарника на самый верх. На острове теперь никого не было.

– Я видел многие грани смерти. Я видел, как она наносит удар, столько раз, что стал относиться к ней по-другому. Жизнь призрачна, Кейтлин. Судьба наносит удар жестоко, без предупреждения, и ты сама это прекрасно знаешь. Это неотвратимо…

– Я не хочу говорить об этом.

– Смерть – часть нашей жизни. Это цикл. И не надо ее бояться. Я ведь побывал там, на другой стороне жизни, помнишь?

– Да, помню, – ответила я тихо и опустила глаза.

Разве такое забывается? Видя мое смятение, Лиам поцеловал меня в лоб и пальцем приподнял мой подбородок.

– Но я не спешу уходить, a ghràidh. Господь дал мне хороший повод побыть здесь, пусть жизнь и не всегда будет для меня легкой. И этот повод – ты. Я люблю тебя, Кейтлин. Однако наступит день, я это знаю, и наши тела расстанутся. Но мы встретимся на другой стороне, и тогда уже будем вместе целую вечность. Ad vitam æternam[123].

Он замолчал. Ветер поднимал и надувал мою юбку, обвивал ею мои ноги. В руках я вдруг почувствовала такую легкость, что мне показалось, будто вместо них у меня теперь крылья. К несчастью, кто-то позвал меня, и с неба закапал дождь. Лиам отстранился от меня и посмотрел туда, откуда доносились нетерпеливые призывы.

– Мы и так заставили их ждать! И есть уже хочется. Дома осталось что-то пожевать?

– Обжора! – пожурила я его и ущипнула за живот под рубашкой. – У тебя на уме только еда и плотские утехи!

Лиам сделал вид, что устыдился, а потом засмеялся и бодрым шагом направился вниз по тропе.

– Это все из-за тебя, – принялся оправдываться он. – Разве не ты твердила, что мне надо поправиться? А что до остального… Я стараюсь наверстать упущенное.

Я бросилась за ним следом.

– Лиам Макдональд!

Я налетела на него, сбила с ног, и мы вместе, хохоча и путаясь в моей юбке, покатились по траве.

Дождь все усиливался. В горах грохотал гром – так небо Шотландии выражало свой гнев. Оно оплакивало умерших, своего короля в изгнании… Но уже завтра оно благословит то, что живет в округлившихся животах женщин, – плод, который даст новое дыхание и новую мощь этому дикому, непокорному народу, вечно сражающемуся за свою свободу.

«Вот и закончилась старая песня!» – печально воскликнул один лорд в 1707 году, когда шотландский парламент был окончательно распущен. Конец? По-моему, напев свободы по-прежнему витает над нашей землей и слышится в плеске горных рек, которые текут в наших долинах. Он задает ритм нашей жизни. Мои дети ему подпевали, и их дети подпоют тоже. Со времен вторжения легионов Юлия Агриколы безуспешно пытаются поработители заглушить эту песню сердца Хайленда. Я не могу знать, что будет дальше, но одно ясно: если нас лишат свободы в этих горах, то наш народ отправится искать ее на иных землях. Наша история – история без конца, и написана она будет нашей кровью на лице этого мира.

Отсмеявшись, мы полежали немного, глядя друг на друга. Веселье уступило место грусти. Лиам медленно склонился надо мной.

– Скажи, a ghràidh, почему мне все время хочется тебя целовать? Почему я всегда так сильно хочу тебя?

Он погладил меня по волосам, окутал взглядом.

– Потому что ты меня любишь… и я тебя люблю, – нежным шепотом отозвалась я.

– Потому что я тебя люблю… – повторил он так же нежно и принялся напевать мне на ухо: – B’òg chuir mi eòlas air leannan mo ghràidh, ‘s a rinn mise suas ri’sa ghleannan gu h – àrd; a gnuis tha cho aoidheil, làn gean agus bàigh, is mise bhios cianail, mur faigh mi a làmh… Gur tric sinn le chéile gabhail cuairt feadh an àit’, ‘s a falbh troimh na cluaintean gach bruachag is màgh; na h – eoin bheag le smudan a’ seinn dhuinn an dàn, ‘s toirt fàilte do’n mhaighdinn d’an d’thug mi mo ghràdh…[124]

Посмотрев в сторону пристани, Лиам наклонился и страстно меня поцеловал. Я закрыла глаза и позволила волне чувств, нараставшей во мне, накрыть себя. Его дыхание меня опьяняло, его ласки и поцелуи питали мою душу. «Лиам, любовь моя, двадцать лет ты делишь со мной жизнь, двадцать лет я тебя люблю!» Эти слова я запечатлела у него на коже пальцами и губами. Наши тела говорили то, что словами не выразишь. Наши души упивались ощущениями, которые дарили им наши телесные оболочки. Я целовала мое счастье так пылко, как умела, и обнимала его, сколько хватало рук. Сердце мое пело «Te Deum», благодаря небо за милость, которая была мне в очередной раз ниспослана.

Любовь моего мужчины.