– Мы с Франсес уехали в Дальнесс помочь ей устроиться в новом доме. Твой отец решил остаться в Карнохе. Когда я вернулась домой, то застала его с… Маргарет Макдональд.

По мере того как смысл сказанного укладывался в сознании Дункана, губы моего сына кривились в гримасе отвращения.

– У меня не хватает смелости сказать вслух, что я думаю! – выдохнул он.

– Лучше и не говори.

– Мама, а ты точно уверена? Может, ты что-то не так поняла?

– Я больше чем уверена, Дункан. Я застала их вместе… и в нашей постели.

В горле у меня встал комок. Я быстро смежила веки и стиснула зубы. Нет, это была плохая идея – снова перетряхивать эти противные воспоминания! Дункан сначала опешил от неожиданности, но потом взял себя в руки и посмотрел туда, где отец с братьями Макдонеллами заканчивали строить очередной шалаш.

– Мама… Отец и Маргарет? Не могу поверить! Но почему?

– Почему? Я тысячу раз спрашивала себя об этом. Понимаешь, есть события, которые сплачивают супругов, а есть такие, которые их друг от друга отдаляют. Потеря Ранальда стала для меня горем, в котором я позабыла о твоем отце, и он нашел утешение у другой.

– Но ведь он еще и переспал с ней! – с возмущением вскричал Дункан.

– Не осуждай его.

– Но, мама…

Дункан снова посмотрел на отца, только на этот раз лицо его уже ровным счетом ничего не выражало. Но что он думал о нем? Обо мне?

– Вы по-прежнему вместе?

– Я его люблю, – сказала я, касаясь руки сына. – Он оступился, но я это переживу, потому что без твоего отца я жить точно не смогу. В дни, когда он был на волосок от смерти, я на многое посмотрела другими глазами. И я его простила. Но забыть намного труднее, чем простить, Дункан. Мы все делаем ошибки, и я тоже не безгрешна. И ты тоже будешь ошибаться, вот увидишь. Все мы люди и уже поэтому слабы…

Ощутив прикосновение чего-то теплого к макушке, я вздрогнула. Лиам склонился надо мной и погладил меня по щеке.

– Идем спать? – шепнул он мне на ухо.

Несколько секунд Дункан смотрел на отца с явным ожесточением. «Не злись на него, Дункан! Это мое дело, не твое!» Сын правильно истолковал мой взгляд, изобразил на лице улыбку и встал.

– Пойду-ка и я к Марион. Доброй ночи!

Лиам проводил его настороженным взглядом, потом присел на корточки и обнял меня.

– О чем вы говорили? – спросил он с тревогой в голосе. – Мне показалось, он чем-то взволнован. Что-то не ладится у них с Марион?

– Понимаешь, твой сын уже не ребенок, Лиам. И он замечает куда больше, чем мы привыкли думать.

– Ясно. Идем спать!

* * *

Восходящее солнце окрасило снег в пастельные тона. Крупинки кварца в гранитной породе ослепительно сияли, отбрасывая цветные отблески на укрытые снегом окрестные деревья. Было удивительно тихо, и эта тишина успокаивала душу…

Этой ночью Дункан спал мало. Признание матери взволновало его до глубины души. Отец изменил ей с другой женщиной? Разве такое возможно? Как известно, для ребенка все люди делятся на три группы: взрослые, дети и его собственные родители. Родителей дети склонны обожать, идеализировать, считать не похожими на других взрослых. Даже заставая их целующимися, дети не видят в происходящем ни намека на сексуальность. А уж тем более представить их занимающимися любовью… Но Дункан не ребенок. Он был мужчиной, и в отце своем видел мужчину, такого же, как остальные, – ранимого и временами не способного устоять перед искушениями плоти.

Как много мужчин из их клана, счастливых в семейной жизни и любящих своих супруг, которые остались дома, в Гленко, далеко от жестокой реальности войны, искали эфемерных удовольствий в объятиях других женщин! Быть может, они нуждались в утешении и сочувствии? Разве объятия женщины – не то единственное место, где так приятно отрешиться от действительности, забыть все свои страхи и горести? Страх смерти, этот неизменный спутник военных действий, заставляет человека поддаться своим слабостям. В Перте он застал Калума с девушкой и много раз ночью слышал женское воркование и смех там, где спал Дональд, который искренне обожал свою Дженнет.

В военном лагере женщины легко задирали юбки за краюшку хлеба или просто чтобы забыть о несчастьях и отчаянии, их окружавших. Некоторые девицы заигрывали и с ним, но эта «плоть по дешевке» не казалась ему соблазнительной. Все его мысли занимала Марион. Но что будет лет через десять? А через двадцать, когда на смену страсти придет спокойная любовь, лишь время от времени будоражимая вспышками былого пыла?

Его отец не устоял. Потерялся на перекрестке дорог. Хотя в лагере он ни разу не видел его с легкодоступными женщинами. Он вернулся в Карнох к той, кого искренне желал, но за утешением обратился почему-то к другой. Дункан всем сердцем сочувствовал горю матери, и все же она была права: он не имеет права осуждать отца, не пережив всего, что выпало на долю Лиама.

Что его угнетало и пугало, так это опасение, что и у него есть свои слабости и что однажды он тоже может выбрать неверную дорогу. Как поступит Марион, узнав о его неверности? Дункан предпочел не думать об этом. Ему очень хотелось, чтобы такое никогда не случилось.

Из-под ног его выскочила полевка и беспечно потрусила прочь. Дункан увидел, как к ней бесшумно подкрадывается хищник. Затаив дыхание, он наблюдал за маневром ловкого охотника. Тот тихо скользил по снегу, а потом прыгнул на мышку, которая закричала от страха у него в зубах. Держа в пасти свой завтрак, дикий кот посмотрел Дункану в глаза и в следующую секунду исчез в зарослях.

Думая о своем, Дункан какое-то время смотрел на место, где исчезло животное.

– Очень красивый кот!

Дункан даже подпрыгнул на покрытом мхом пеньке.

– Марион, ты меня напугала!

Но тем приятнее было услышать ее смех. Дункан понял, что она больше не дуется.

– Без тебя я чуть не замерзла до смерти! Ты почему так рано сюда пришел?

Она приподняла уголок пледа, который Дункан набросил себе на плечи, забралась под него, присела рядом и прижалась потеснее. Она и вправду была как ледышка. Дункан поежился от холода и удовольствия.

– Мне не спалось. И надо было… подумать.

– Я мешаю тебе думать?

Он крепче обнял ее и поцеловал в макушку. Она смотрела на него влюбленными глазами.

– О чем таком неприятном ты думаешь, Дункан?

«Спрашиваю себя, что ты сделаешь, если застанешь меня с другой женщиной…»

– Так, о разном.

Сойка присела на ветку прямо у них над головами и принялась громко его распекать: «Ты врешь! Ты ей врешь!» Дункан мрачно посмотрел на дерзкую птицу. Покричав еще немного, она улетела.

– Марион, я должен перед тобой извиниться…

– Tuch! Все в порядке. Я знаю, ты испугался и подумал…

– Я не должен был на тебя кричать, особенно перед остальными.

Она молча обхватила его рукой за талию, прижалась еще теснее и принялась поглаживать ему спину.

Вспомнив ее с окровавленными по локоть руками, Дункан вздрогнул. Это правда: когда в лесу громыхнул выстрел, он едва не обезумел от тревоги. И представил себе… Нет, об этом лучше не думать. Марион в луже крови! Слава богу, что та кровь, которую ему довелось увидеть, была кровью козы, чьим мясом они отлично поужинали.

– Марион, я тебя люблю!

Нет, с ним точно такого не случится! Никогда не сможет он изменить жене, предпочесть ей другую!

* * *

На пятый день нашего путешествия погода, похоже, решила: порадовались, и довольно! Небо затянуло тяжелыми тучами, ежеминутно грозившими обрушить нам на головы всю ярость и все горе, накопленные небесами при виде людских безумств. Мы могли промокнуть до костей, что для Лиама было чревато рецидивом. Он, конечно, пытался скрыть от меня свою слабость, но, прислушиваясь к его натужному, неровному дыханию по ночам, я осознавала, что болезнь только и ждет возможности взять реванш. И напряженная скачка тоже заставляла его дышать чаще обычного.

Обогнув наконец гору Кернгорм, мы выехали к небольшой ферме. Хозяева разрешили нам переночевать на подстилке из соломы в хлеву. От лошадей, коровы и нескольких коз нас отделяла тонкая, изъеденная насекомыми перегородка, но здесь мы, по крайней мере, были защищены от непогоды. Утром, позавтракав вязкой кашей, которая подозрительно хрустела на зубах, мы поехали дальше. Нам предстояло преодолеть последний отрезок пути. Принимая во внимание отвратительную погоду, перед воротами Инвернесса мы рассчитывали оказаться еще до наступления ночи.

Я заметила, что отношение мужчин клана, нас сопровождавших, к Марион переменилось. После той комичной сценки с пистолетом они то и дело заговаривали с ней и держались намного любезнее с дочкой человека, которого привыкли считать своим заклятым врагом. Дункана это не могло не радовать: я заметила, что он стал чаще улыбаться.

Мы проехали узкий перевал Слох-Мор, когда мой живот возопил от голода. Я надеялась, что в одной из прилепившихся к склону горы деревушек нам удастся разжиться провизией. Внезапно, словно из воздуха, перед нами появился мужчина. Волосы и борода у него были взъерошенные, взгляд – как у загнанного зверя. Он воззрился на нас с изумлением и страхом.

Несколько секунд все молчали. Стая воронов пролетела над голыми кронами деревьев и скрылась за холмом. На мужчине была красная форменная куртка солдат Короны. Один рукав ее едва держался, второй был сильно изорван. Его белые фланелевые штаны явно знавали лучшие времена, а сейчас были все в пятнах засохшей крови и грязи.

– Да это же один из sassannach, черти его задери! – громыхнул голос у меня за спиной.

Я услышала скрежет металла, с которым меч покидает ножны, и обернулась. Лиам не сводил с дезертира глаз. Он был мертвенно-бледен, под кожей конвульсивно ходили желваки. У меня мороз прошел по коже.

Мужчина уже успел осознать, что сила на стороне шести вооруженных до зубов хайлендеров, и попятился. Рука его дернулась к кинжалу на поясе – вероятно, единственному его оружию.