— Ты прекрасна и должна знать это. И очень не похожа на других леди из высшего света.

Плечи Бекки невольно напряглись. Ей всегда доставляли неловкость разговоры о ее внешности. Она никогда не ощущала себя хозяйкой собственного тела и часто, смотрясь в зеркало, видела лишь напуганную одинокую женщину, которая выглядит гораздо старше своих лет. Женщину, наделавшую в своей жизни множество трагических, ужасных ошибок и едва не погубившую этим всех, кого она когда-нибудь любила.

— Тебе не нравится, когда говорят о твоей красоте. — Это не было вопросом. Джек мягко усмехнулся и горько добавил: — Мне тоже.

Бекки промолчала.

— Вот видишь? Я чувствую связь с тобой, какой у меня не было до этого ни с одной девушкой. Между нами есть какие-то узы, гораздо более важные, чем простое физическое влечение.

Если бы сейчас в ее голове загудели сотни набатов, это утешало бы лучше, чем его слова. Джек был так серьезен. И говорил о гораздо более глубокой связи, чем вожделение…

— Никто из нас не знает, что преподнесет будущее, но я не оставлю тебя беззащитной, и не важно, что нас ждет впереди.

Бекки прижала ладонь к его груди:

— Благородный Джек.

Повисла короткая напряженная пауза, после которой Джек сказал очень тихо:

— Никогда не делай эту ошибку. Не думай, что мне присуще это качество.

Что-то он темнит. Сначала излагает самые рыцарские (во всяком случае, насколько это позволяют предлагаемые обстоятельства) намерения, а потом отрицает свое благородство. Бекки прищурилась:

— Значит, ты мне солгал.

— Нет.

— То рассказываешь о своем благородстве, а потом вдруг говоришь, что это вовсе не твоя черта. Как такое возможно?

— Есть две простые вещи. Я хочу обладать тобой и доставлять тебе удовольствие, обладая. Хочу уберечь тебя от бед. Все остальное во мне куда более сложно и, уж конечно, менее благородно.

Она кивнула, вновь обвила его стан руками и, с новой силой ощутив тепло, которое разливалось по телу от близости с ним, удовлетворенно вздохнула.

— Но ты увлекла меня слишком далеко, — тихо молвил Джек. — С каждой секундой мои страдания нарастают.

— Вовсе ты не похож на страдальца.

Достав из-за спины руку Бекки, Джек втиснул ее между ними, так чтобы она ладонью ощутила его возбуждение.

— Ты искушала меня с самого первого вечера, который мы провели наедине. А теперь вот это происходит всякий раз, когда я с тобой. И если ты далеко, я все равно не могу перестать о тебе думать. — Он взглянул на нее с подобием раздражения. — В конце концов, это становится просто неудобно.

Бекки выдавила улыбку.

— Вынуждена просить прошения за то, что моя испорченность не позволяет мне с восторгом слушать твои признания.

Сильно сжав твердый член, Бекки услышала приглушенное рычание Джека — почта стон — и тут же почувствовала себя чуть ли не виноватой.

— Пойдем со мной, — сказал Джек, и в голосе его прозвучала волнующая смесь мольбы и приказа.

Бекки крепко прижала ладонь к его четко обрисованной грудной мышце и, закрыв глаза, молвила:

— Да, отнеси меня в постель.

Джек встал с дивана и поднял ее так, будто она была легче перышка. Платье свисало, драпировкой ниспадая с талии и обвивая бедра. Джек приблизился к дверям спальни и, толкнув их ногой, вошел.

Комната была красиво обставлена. На стенах висели картины с пейзажами континентальной Европы. Лиловый ковер был расшит золотой нитью — в цвет обоев. Свечи медных настенных канделябров отбрасывали золотистые лучи, освещавшие всю комнату. В центре стояла кровать. Золотые витые шнуры с кистями поддерживали складки бархатного балдахина столь глубокого синего цвета, что в полумраке он казался черным. Из-под него виднелась богатая резьба дубового изголовья. Многочисленные подушки светло-пурпурного, черного и золотого цветов были разбросаны по вышитому темно-синему покрывалу.

Эта комната была будто нарочно создана для таких свиданий. Бекки старалась не думать о том, что мистер Шеффилд постарался специально, но мысль не покидала ее и она даже вспыхнула от смущения.

Откинув покрывало вместе с одеялом, Джек уложил свою ношу на мягкую простыню, предупредительно подсунув ей под голову одну из подушек. Бекки поняла, что он собирается снять с нее платье, и сразу же забыла о мистере Шеффилде.

— Я не собираюсь разрывать его, — сказал Джек, осторожно стягивая платье с бедер.

Бекки подняла ноги, и мягкий муслин соскользнул с пояса по бедрам, по коленям — совсем прочь, оставив ее совершенно обнаженной.

Она старалась дышать ровно, видя, как он расстегивает брюки. Сжав губы, вцепившись пальцами в простыню, Бекки смотрела, как он сбрасывает ботинки, как штаны соскальзывают с узких бедер. Наконец, сняв также и чулки, Джек забрался на постель подле нее.

Он устроил ее рядом, так что они были полностью прижаты друг к другу — от головы до ног, лицом к лицу. Его внушительный твердый орган упирался ей в бедро.

— Я не буду торопиться, — проговорил он, словно самому себе. — Пусть я умру от желания, но торопиться не буду. — Он взял ёе лицо в свои ладони. — Помни о том, что я тебе сказал раньше.

— Помнить?.. — еле слышно переспросила она.

— Я никогда тебя не обижу. Помни это.

— Я… о да! — выдохнула Бекки. — Я запомню.

И он поцеловал ее нежно, упиваясь сладкой амброзией ее губ. Она крепко держалась за широкие плечи Джека, голова у нее кружилась, почти болезненное желание распространялось по всему телу точно сладкий яд.

Тем временем его ладонь заскользила: покинув щеку, погладила шею, очутилась на груди, сжимая ее и нежно массируя, тогда как пальцы дразнили сосок, и Бекки вскрикивала и ахала, а он ловил эти звуки ртом.

Затем, обхватив крутой изгиб ее бедра, Джек крепче прижал ее, и она, лишенная всякой самостоятельности, могла лишь слегка шевелиться, стараясь как можно крепче прижаться к его телу, желая большего.

— Вот так хорошо, — промолвил он. Рука его скользнула ниже, между ног, прямо к центру, и Бекки чуть не выскочила из постели. — Что? Слишком скоро?

— О нет, — прошептала она, — нет.

Его пальцы остановились на бугорке, над самым входом в ее лоно, и она ахнула. Ее словно озарило изнутри промчавшейся яркой кометой, от хвоста которой рассыпались вокруг искры удовольствия.

Джек углубился, и Бекки готова была отдать все на свете, чтобы только он продолжал это медленное скольжение по чувствительной влажной коже ее сокровенной пещеры.

— Ах! — И вся она выгнулась к нему навстречу.

Бекки не закрывала глаз, постоянно глядя ему в лицо, несмотря на то что так хотелось сомкнуть веки. Он тоже смотрел на Бекки, твердо и решительно.

— Хочу, чтобы ты пришла ко мне.

Она ответила что-то нечленораздельное. Она готова была к этому раньше, когда он расточал ласки ее груди. Теперь же просто не понимала, сможет ли сделать что-либо. Ощущения были слишком сильными. Почти безумными.

Его взгляд, такой внимательный, такой решительный… Его член, все больше твердеющий возле ее бедра… Бекки извивалась, словно искала его — точно так же раньше она пыталась прижаться к Джеку всем телом как можно плотнее. Свет от свечей плясал на его широких плечах, и они отливали бронзой.

Он был так прекрасен! Глаза его сильно потемнели от желания и блестели вожделением. Губы приоткрылись в ожидании, шумное дыхание резко вырывалось из груди, и в нем тонули ее собственные сладострастные стоны. Казалось, вся комната наполнялась их обоюдным восторгом.

И все же он не подмял ее под себя, чтобы овладеть ее телом так примитивно. Он трудился над ней не спеша, терпеливо, пока она не застонала. Острые ноготки уже царапали ему плечи, все ее тело вздрагивало с головы до пят. Это чувство… О, оно было так прекрасно, и так порочно, и так кружило голову… Бекки подумала, что может не выдержать. Внутри ее разрастался сияющий шар солнечного удовольствия, распространяя восхитительные языки пламени.

Бекки стонала, продолжая лепетать ему что-то непонятно-ласковое.

Пальцы Джека стали еще решительнее, проникновеннее. Он добрался уже до самого чувствительного возвышения, и тут она не выдержала и, резко вдохнув, вскрикнула:

— Слишком сильно.

Она бы выпрыгнула из собственной кожи, если бы он продолжал, но он остановился. Пальцы стали мягче, обводя окружности возле этого сверхчувствительного местечка. Но он не перестал внимательно наблюдать за нею, пристально изучая эмоции на ее лице.

Бекки поняла, что таким образом он познает ее тело. Запоминает, что заставляет ее стонать, а что — вскрикивать от восторга. И что сильнее всего возбуждает.

Вдруг его палец скользнул вглубь — она с шумом втянула воздух и прижалась к его плечу лбом. Она вздрагивала, пока он двигался внутри, пока изучал самые сокровенные ее глубины, самые невысказанные желания, те уголки, от прикосновения к которым она даже всхлипывала, мечтая дать волю страсти.

— Приди ко мне, дорогая моя. Приди, когда будешь готова.

Он ритмично погружал пальцы в глубину. Она поняла, что может не выдержать этой сладкой муки: или закричит что есть мочи, или взмолится. Пусть он либо остановится, либо, наоборот, делает это решительнее, быстрее, пусть только скорее освободит ее, снимет это немыслимое напряжение, которое даже пощипывает кожу.

Она слышала, как шумит кровь в ушах, слышала собственные хриплые вдохи и его резкие выдохи, как бы дополняющие друг друга.

И с душераздирающим стоном она словно взорвалась. Горячий тугой комок, до сих пор все время сжимавшийся внутри, внезапно рассыпался миллионами искр, которые помчались по каждому нерву, неся с собой тающее удовольствие. Она замерла, не в состоянии ни двигаться, ни говорить, ни дышать. Она прислушивалась, как это физическое наслаждение, самое острое из всех, что ей приходилось пережить, пронизывает все ее естество.