Солнце еще не село, но уже тяжелым оранжевым шаром дрожало над рекой, а скалы серели в тумане, и казалось, что в закатных лучах они покрыты легкой позолотой. Домики, окруженные оливковыми и мандариновыми деревьями, были удивительно милы — аккуратные, белые, крытые красной черепицей, с темными балками и пышными клумбами под окнами, в которых уже загоралось пламя заката.

Марианна шла по улице, глазея на редких прохожих — женщины в юбках с воланами, мужчины в рубашках необычного покроя, с широкими рукавами — а те в ответ любопытно смотрели на нее, такую необычную со своей светлой кожей и волосами. И среди смуглых черноволосых людей этой глубинки было странно увидеть такую туристку.

— Зря она согласилась выпустить тебя за пределы сада, — хмыкнул Энрике. — Они все запомнят тебя, ты слишком отличаешься от местных. А что это значит? Значит, старуха больше не боится, что о тебе узнают.

— Ты думаешь, эта загадочная донна сегодня приедет за мной? А не просто с проверкой? — сердце Марианны стало биться сильнее от волнения. — Я боюсь. Ты же не оставишь меня?

— Нет, не оставлю, — он взял ее за руку. — Я знаю, что ты не слишком доверяешь мне, и в этом только моя вина, но я докажу. Докажу, что теперь все иначе.

Так и подмывало спросить — и неужели деньги, которые могут ей достаться, здесь ни при чем? Но Марианна молча рассматривала реку и деревья, в тени которых гуляла парочка и отчаянно завидовала этой девушке и ее кавалеру. Они так трепетно смотрели друг на друга, были так молоды! Девушка — тонкая и маленькая, с длинными черными волосами, заплетенными в косу, а парень — худой и жилистый. Они очень красиво смотрелись. И, наверное, были счастливы.

— Главное, чтобы она при виде меня не натворила бед, — Энрике нахмурился. — Вдруг мы знакомы? Я не думаю, что она придет без оружия или телохранителей… Мне нужно будет как-то притаиться… так что не бойся, если я придумаю что-то… чтобы наблюдать из тени.

Марианна ничего не ответила. Она все еще не доверяла ему. И было очень страшно. Кто такая эта донна? Зачем она похитила Марианну? Не захочет ли сегодня под дулом пистолета заставить ее написать отказную от наследства?.. И будет ли такая бумага иметь юридическую силу?.. А может, от Марианны просто-напросто решат избавиться? Но почему тогда сразу не сделали этого? Зачем тратились на содержание и оплату услуг сторожихи?.. Сколько вопросов! И голова сейчас разорвется!..

— Прости, что я не смог защитить тебя, — Энрике попытался обнять ее.

Марианна поняла, что пока мысленно хоронила себя, они успели скрыться от любопытных глаз за скалой. Здесь было безлюдно и стояло несколько скамеек, чтобы любоваться закатом над рекой.

— Нам же запретили заходить за скалу, — сверкнула она глазами, но руки мужчины с плеч не сбросила. Почему-то хотелось почувствовать себя живой и настоящей. Ощутить вкус жизни. Радость жизни.

— Я знаю… Но разве ты не любишь нарушать правила? У нас есть час… свободный от всего…

И она решила послать все к черту.

И первая начала целовать его.

ГЛАВА 12

Дом старухи Санчес встретил их таинственной тьмой во всех окнах и странной тишиной. Впрочем, Альберто разбил свою гитару, и больше не будет терзать ее стонами синие теплые вечера. Марианна шла рядом с Альмавивой, ощущая себя безмерно далекой от него. Несмотря на то, что только что дала волю чувствам, она все еще была зла и из-за того, что сейчас произошло, злость эта стала лишь сильнее и яростнее. Околдовал он ее, что ли, этот… этот… Она мысленно чертыхнулась, не зная, как назвать Энрике, к которому ее все так же тянуло, как с той самой первой встречи, когда они танцевали на улице фламенко.

Она вспоминала, как сама же вешалась ему сегодня на шею и лезла целоваться, как прижималась к нему, а потом, оседлав, мчалась навстречу своей страсти, забыв о том, что их могут увидеть, забыв, что он — предатель и лжец. Потом опомнилась, когда он шептал ей своим хриплым голосом о любви, кричала, что не верит ни единому его слову!

Но кто поверит ей, если она только что с таким жаром отдавалась ему, будто уличная девка?.. Стыд снова охватил Марианну, и она ускорила шаг, чтобы не идти рядом с Энрике. Чтобы не видел ее вспыхнувших щек. Чтобы не понял, какие эмоции ее охватили.

— Погоди, — он схватил ее за руку, развернул к себе, заставил посмотреть в свои глаза, приподняв подбородок двумя пальцами. — Погоди же, упрямая! Погоди… Ты хоть понимаешь, что это может быть опасно? Что мы на волосок от гибели? Я, конечно, вооружен, — он похлопал себя по скрытой под пиджаком кобуре, по широкому поясу, где явно спрятал нож, — но мы не знаем, сколько их сейчас явилось сюда, и что они за люди. Может, они хотят тебя убить и спрятать в ущелье. Вовек никто не найдет, разве что заблудившийся пастух года через два… И я должен быть начеку. Понимаешь? Значит, я не должен волноваться о том, что ты мне нож в спину воткнешь. Я должен всецело доверять тебе, а ты — мне. И ты должна беспрекословно делать то, что я скажу. Скажу — беги, значит, беги. Молчи — значит, молчи. Если я не буду в тебе уверен, нас тут же поймают, едва мы дернемся. Они сразу поймут тогда, что мы заодно. Они увидят твои чувства. А ты не должна выдавать их. Я для тебя — просто охрана. Не более того. А у тебя глаза горят так, что сразу понятно, что я тебе не то враг, не то любовник.

— А чего ты от меня ждешь? — огрызнулась Марианна, дернувшись. Вырвалась из его рук, потерла запястье — он слишком крепко схватил ее. — Что я буду тебе оды петь в благодарность за спасение? Так сначала спаси! Ты сам виноват, что это все произошло. Если бы я хоть что-то знала о своей настоящей семье, если бы могла хоть на минуту представить… да разве я ходила бы в одиночестве по городу, зная, что на меня идет охота? — и тут ее осенила одна догадка. Она широко распахнула глаза и стукнула Альмавиву по груди, разозлившись еще сильнее. Изо всех сил пыталась говорить тихо, чтобы никто не услышал. — Так ты понимал, что мне грозит опасность, да? Поэтому увозил то в Ронду, то еще куда-то тащил, прятал как будто… И в тот день, когда ты должен был уехать, ты же просил оставаться в гостинице. Я вспомнила!

— Да, я догадывался, — вынужден был признаться он. — Но даже предположить не мог, что кто-то пойдет на кардинальные меры. Дальней родни у твоего деда хватало, у тебя есть кузины и кузены, и они… — он вдруг задумался о чем-то, словно бы вспомнил какую-то деталь, мелочь, на которую прежде не обращал внимания.

— Что — они? — уже более спокойно спросила Марианна. — Могли желать моей смерти?

— Нет, это слишком фантастическая версия, — отмахнулся Энрике. — Слушай. Я сяду под лестницу, чтобы меня в тени не слишком было видно… Эта таинственная заказчица может знать меня. Я-то знаком почти со всеми твоими родственничками… И запомни. Что бы ни случилось — молчи. И беги, если скажу бежать. Беги так быстро, как сможешь. От того, как ты будешь действовать сегодня, наверняка будет зависеть твоя жизнь. А может, и моя, и старухи с ее сыном…

— Мне страшно, — призналась Марианна и посмотрела на дом.

На первом этаже, в маленькой гостиной, зажегся свет, и на крыльцо скользнула тень, в которой без труда можно было узнать старуху Санчес. Она явно волновалась, куда запропастилась ее пленница. Вглядывалась в сумерки и ругалась себе под нос. Марианна с усмешкой подумала, что за эти недели, проведенные с бандиткой, она пополнила свой словарный запас испанских ругательств, кои оказались весьма колоритны и цветисты. Прежде девушка думала, что русский мат сложно чему-то превзойти, но звучание некоторых слов в таком вот контексте… Это было неподражаемо, особенно для слуха русского человека, ведь даже простые слова на этом языке звучат очень любопытно и похожи на ругань.

— И если ты думаешь, будто случившееся у скалы означает, что я тебя простила, — шепнула она Альмавиве, бросив на него полный ярости взгляд, — то ты ошибаешься. Я ненавижу тебя и никогда не прощу! Никогда!

И она приложила парочку фраз, что слышала от сеньоры Санчес. Они вызвали у Эрике удивленный возглас. Видимо, он даже предположить не мог, насколько хороши ее познания в испанском.

— От любви до ненависти — один шаг, — философски заметил он тут же и белозубо улыбнулся.

— Тело иногда важнее души и разума, оно честнее и справедливее. И оно одно не лжет. Мы, испанцы, легко относимся к любовным связям, не спорю. Нас считают ветреными и непостоянными. Но если мы любим, то до последнего вздоха, до последнего стука сердца, и ради любви можем убить или умереть. Недаром именно у нас прижилась коррида, а наши стихи! Ты читала наши стихи? Ты слышала наши песни? В них наша любовь и страсть, наша жизнь и смерть. И я умру, если понадобится, но вытащу тебя отсюда. Я клянусь тебе, Марианна.

У девушки внутри что-то дрогнуло, будто бы он этими словами коснулся чего-то тайного, разбудил в душе то, о чем она и сама не догадывалась. Будто бы зазвучали в ней гитарные струны, которых коснулась рука музыканта. Будто реки потекли по венам. Будто розы расцвели в сердце или дикие ирисы, цветы тоски и разлук… Она любит его? Да, любит.

Но никогда не скажет об этом. Никогда. И никогда не простит.

— Пройдем в дом, пока это не стало слишком подозрительно, — потянул ее за руку Энрике, и она покорно пошла следом, жалея, что вообще когда-то узнала этого мужчину. Ведь это принесло ей только боль и разочарования.

— Где вы так долго были? — ворчливо спросила старуха. — Я просила вас погулять, но не так же, до самой ночи! — она буравила взглядом Марианну и ее спутника, будто поняла, чем они только что занимались.

— Вы сказали — до заката, — спокойно ответил Энрике, проходя вперед и пытаясь не смотреть ни на кого — явно просчитывал, как ему проскользнуть под лестницу. — Может, мне не отсвечивать, чтобы ваша донна не наказала вас с сыном за самоуправство?