В тот день, когда после очередной драки, закончившейся его безоговорочной победой, нокаутом одного соперника и разбитым носом второго, Ник в полной мере осознал свою непохожесть на нормальных детей.

Мать пострадавшего парнишки, решившего нарваться на Кларского, женщина достаточно обеспеченная и работающая в городском управлении образования, долго квохтала над сыночком, а после, уже в кабинете директора, разразилась громовыми воплями по поводу того, что обидчика и драчуна нужно наказать. Она ведь не знала, что зачинщиком был ее сын, мальчик не только избалованный, но и достаточно сильный и жесткий. Парнишка занимался в секции бокса, а одноклассник Никита Кларский, у которого и так была плохая репутация, нехило его раздражал.

Мама третьего участника драки, которого Никита ловко отправил корчиться после ловкого удара под дых на пол, тоже этого не знала, правда, и не кричала, а тихонько выговаривала сыну за то, что он встрял в драку.

– И что вы теперь будете делать? Да в вашей школе произвол происходит! Настоящий про-из-вол! – кричала женщина. Завуч и классный руководитель стояли рядышком, пытаясь сгладить ситуацию, но у них ничего не выходило. Инспектор по делам несовершеннолетних сидела и стучала пальцами по столу. Немногословный мальчишка Кларский, если честно, ее уже порядком достал. Он уже находился на учете в детской комнате милиции – драк с его участием было достаточно.

– Детей избивают посредине дня, а вы и в ус не дуете! Моего ребенка избили! Второму мальчику тоже досталось, – женщина кивнула на мать второго пострадавшего после драки с Ником. Сам Кларский, в отличие от одноклассников, один из которых поехал в травмпункт, а второй ушел обратно в класс, стоял в кабинете, за спинами завуча и классной, в тени, и хмуро молчал, пялясь в окно. За ним светило майское солнышко, кричащее о том, что всего через недельку начнутся школьные долгожданные летние каникулы. Ему в драке тоже досталось, но никто, кажется, этого не замечал.

– Куда вы смотрите, когда у вас такое происходит?! Я спрашиваю, куда? – рявкнула женщина в лицо директору. – Я этого просто так не оставлю! Вы знаете, где я работаю!

– Давайте успокоимся и все обсудим, – торопливо заговорил тот. – Вы ведь понимаете – это мальчишки, в таком возрасте драки – дело обычное…

– Ах, обычное? – взбеленилась женщина. – Мой сын – в травмпункте… это, по-вашему, дело обычное?! Куда учителя смотрели, пока моего сына избивал этот мерзавец? – И она ткнула пальцем с длинным ярким красным ногтем в сторону Никиты. Тот поднял на нее глаза, не по-детски серьезные, но ничего не сказал.

– Что, молчишь, стыдно стало? Или просто боишься? – спросила его женщина, уперев руки в боки. – Других бить не боишься, кто слабее, а как ответ держать, то и сказать нечего?

Кларский продолжал молчать.

– Трус ты, – вынесла ему вердикт мать одноклассника. Никита подарил ей мрачный взгляд.

– Вы посмотрите, как он на меня смотрит! Звереныш! Трусливый звереныш!

– Не надо так говорить, – попыталась остановить ее классная руководительница – молодая учительница, недавно закончившая педагогический институт. Мама второго паренька, женщина, видимо, неконфликтная и добродушная, тоже поддержала ее, но не была никем услышана.

– А я с ним сюсюкаться не собираюсь. С трусом.

– Я не трус, – сами собой открылись губы Никиты и выдали эту фразу. Выдали довольно-таки дерзким тоном уличного хулигана. Он даже и не ожидал. Женщину это невероятно разозлило.

– Кларский! – нахмурилась завуч. – Рот на замке подержи.

– Так, все, сейчас мы на него заявление напишем. Мой сын сейчас как раз в травмпункте со старшим братом, там все побои засвидетельствуют!

Ник закатил глаза к потолку, вдруг представив, как он с Андреем тащится в травмпункт, и ему стало смешно. Это разозлило маму его одноклассника еще пуще. Классная вновь попыталась угомонить мать своего пострадавшего ученика. Она-то подозревала, что Кларского, мальчика неразговорчивого и, в общем-то, спокойного, явно спровоцировали – такое уже не раз бывало. Однако у классной руководительницы ничего не вышло, как, впрочем, и у директора с завучем и инспектором, которым все-таки хотелось решить дело полюбовно, без заявления в милицию.

– Как вы детей воспитываете? Почему такие выродки вырастают?

– Мы – учим, воспитывать в семье должны, – напомнил директор.

– Ах, в семье?! Все правильно, нынче школы не способны воспитывать! Да и учат из рук вон плохо! Ну, и где тогда его мать? – рявкнула женщина. – Хочу в глаза посмотреть! Вырастила такого сыночка!

У Никиты от злости сузились глаза.

– У Кларского нет матери, – встряла инспектор по делам несовершеннолетних.

Женщина самую капельку растерялась. Мама второго мальчика жалостливо глянула на Никиту.

– Отец тогда где?

– Сидит, – негромко проинформировал ее директор.

– Кларский – подросток из неблагополучной семьи, – добавила со вздохом инспектор. – Отец сидит, старший брат. Его дедушка с бабушкой воспитывают.

– Они уже совсем старенькие, – ловко вклинилась в разговор классная руководительница, желающая хоть как-то защитить ученика. – Больные, их тревожить не надо. Давайте уж так с Никитой разберемся. И без заявления.

Пыл воинственно настроенный матери подостыл. Мать второго участника драки еще более жалостливо посмотрела на Никиту, и даже руки к груди прижала. Жалостью было пропитано все ее румяное круглое добродушное лицо, как ромовая баба – ромом.

– Им живется не слишком хорошо, – продолжала классная. – Давайте войдем в положение мальчика. Конечно, его поступок – отвратителен, но все же примем во внимание тот факт, из какой он семьи.

Никита, услышав это, словно окаменел. Тогда, наверное, и произошло полное его осознание себя и своей семьи, как неблагополучной. Он возненавидел это слово. Так же сильно, как и жалость. Кларский с ненавистью смотрел на тех, кто посмел его жалеть, а в его совсем еще юной душе клокотала злоба. Жалеют ущербных. А он – нормальный! Такой же, как все!

Они все стояли на солнце, а он – в тени.

Они все были белыми, а он – черным.

– Да, давайте, – сказала родительница второго избитого Ником парнишки. – Мальчику и так тяжело, давайте без заявления. К тому же все трое виноваты, раз кулаками махать стали. Я своего Ваньку знаю – он у меня в драки не прочь влезть.

Дело кончилось тем, что в душном, опаленном солнцем кабинете директора Никиту сначала долго по очереди ругали, а после так же долго и нудно наставляли на путь истинный, оставив после уроков. Потом уставший от всего этого балагана директор пригрозил Кларскому вылетом из школы и отпустил восвояси.

Тем майским солнечным днем Никита, понявший, что он далеко не такой, как все, долго сидел на крыше ярко-красного гаража, изредка прикрывая глаза от лучей ладонями с разбитыми после драки костяшками и сам себе твердя, что слезятся глаза именно из-за солнца.

Он всем своим сердцем не желал быть неблагополучным.

Никита сделал все, что мог, чтобы не казаться таким в университете. И да, пусть это была ложь – в первую очередь самому себе, но в то время он был счастлив. Только по-прежнему недолюбливал солнце. Возможно, оно ассоциировалось у него с жалостью?

* * *

Никита смотрел на Нику, вспомнив, как давным-давно целовал ее, и у него в груди что-то болезненно сжалось.

«Прощай, глупая. А, знаешь, ты мне нравилась», – мысленно сказал он, последний раз посмотрев на невесту – не его, а чью-то, какого-то гипотетического недоумка, после поднялся с лавочки под заинтересованными взглядами молодых мамочек и неспешным прогулочным шагом пошел прочь со двора, повернувшись к окнам Ники Карловой спиной. В лицо ему дул ругающийся ветер.

А Ника, делающая вид, что усиленно дышит воздухом, просто смотрела в небо, и ее взгляд опустился на грешную землю только тогда, когда Никита покидал двор. Ника лениво скользнула по нему взглядом, не узнав, и, наконец, решилась вернуться в зал, где Саша с кем-то отрывисто говорил по мобильнику – потому и не пошел за ней на балкон, поскольку ему позвонили.

Правда, уже оказавшись в комнате, Ника вдруг подумала, что видела там, внизу, какую-то очень знакомую фигуру в белой рубашке.

«Может быть, это Никита?» – робко предположил внутренний голос Карловой. Но девушка сама себя обругала. Нет, естественно, это не он. Это всего лишь расшалившаяся фантазия, которая делает подставу за подставой. То ей чудится, что Никита приходил к ней ночью, то мерещится, будто он стоит в ее дворе. Пустые иллюзии!

Ника хотела пойти в свою комнату, чтобы переодеться, однако, вопреки здравому смыслу, девушка вдруг развернулась и вновь оказалась на балконе, где принялась отчаянно оглядываться, ища глазами светловолосого парня в белой рубашке в и темных джинсах. А, вот он! Стоит под деревом!

Ника перегнулась через перила, стремясь получше разглядеть молодого человека. Словно бы почувствовав взгляд невесты, тот, кто подпирал плечами толстый ствол тополя, отлип от него, сделал пару шагов по направлению к центру двора и поднял голову вверх. Карлова вздохнула. Нет, это был не Ник, совсем не Ник. Какой же это Ник? И как же она только приняла этого незнакомца с печальным худым скуластым лицом, черты которого словно были вырезаны из светлого камня, за господина Укропа?! Совсем ведь не похожи! Идиотское воображение!

«Хватит цепляться за прошлое, дура», – сама себе сказала совсем уже обессиленная Ника и вернулась в зал, чтобы больше не выходить из него.

Девушка не поняла, что просто-напросто перепутала Ника с другим парнем в белой рубашке. Она не видела, как этот человек усмехнулся, второй уже раз увидев на балконе будущую жену того, кого ненавидел, и его светлые глаза с сумасшедшей злой поволокой, которую так легко было спутать с артистичностью оригинального человека, на мгновение закрылись, представляя, как вкусно будет блюдо под названием: «Месть за содеянное». Такое же, как бифштекс с кровью. А кровь на белом платье будет выглядеть весьма и весьма своеобразно. Красное и белое смотрятся красиво и по отдельности, а уж когда они вместе…