Анна Джейн - Северная Корона. Против ветра

Уходят в коттедж подальше от всех гостей, и там…

Там… там… там…

Она думала, он умер из-за нее.

А он жив. Господи, он жив!

Марту словно подбросило, и она распахнула глаза. Никто не ведал и не понимал, что сейчас творится с ней в эти секунды. Никто не чувствовал весь ужас и все слезы девушки, которая вспомнила все, что скрывала от нее ее собственная коварная память.

События той страшной ночи всплыли в ее голове размытыми неясными обрывками.

Звездопад – испачканное красным платье – фейерверк.

Эти три эпизода помогли Марте вспомнить практически все. А самое главное, вспомнить Сашу. Сашу, ее Сашу, Сашу Дионова, который только что подходил к ней!

Он изменился, он стал старше и жестче – Господи, он – взрослый опытный мужчина, хотя она запомнила его другим! – но зеленые глаза оставались все такими же, как и прежде, и все так же Марта любила их и их обладателя, и все так же хотела коснуться его и обнять. И если разум забыл об этом, то тело отлично помнило. Душа помнила. Сердце.

Оно никогда не забывало.

Берлинский незнакомец убрал с лица свою маску, показав такое знакомое и любимое лицо с зелеными проницательными глазами.

Скрипачка вдруг поняла, почему в ее душе есть пропасть, которую она так стремится заполнить.

Просто когда она потеряла память и забыла Александра, ее сердце стало вполовину меньше.

– Марта? – забеспокоился Феликс, глядя на белую как мел девушку, у которой тряслись губы. И глаза были, как стеклянные. – Что с тобой?

Она молчала, не слыша ни его слов, не грохота фейерверка. Для нее существовал сейчас только ее Саша, которого Марта и сейчас безмерно любила, но только скрывала это даже от самой себя.

Девушка уставилась на то место, где должен был сидеть Дионов и его друзья, но, к ужасу Марты, теперь оно было пустым.

Видимо, компания Александра только что ушла.

У Марты в животе стало холоднее, чем в Антарктиде, хотя в висках стучали огненные молоточки, и она резко вскочила.

Нет, только не это!

– Ты куда? – удивленно прокричал ей вслед Феликс, но ответ не получил. А Марта подбежала к официанту и на английском, очень волнуясь и оттого отчаянно жестикулируя, спросила, где те мужчины, которые сидели за тем вот столом?

– Они расплатились пару минут назад и ушли, – ответил официант замершей девушке, и она сорвалась с места и побежала вон из зала под удивленные взгляды посетителей.

– Марта! Вернись! Ты куда? – закричал ей вслед опешивший Феликс. – Марта!

Но та не останавливалась. Она выбежала из ресторана и бросилась к лифтам – закон подлости не сработал, и створки одного из них открылись тут же, как только находящаяся на грани истерики девушка нажала кнопку вызова. Она сейчас безумно хотела только одного – найти того, кого любила, и того, кого забыла, чтобы вспомнить через целых восемь лет. Того, кто только что подходил к ней и почти касался ее волос своей щекой. Того, кого она отвергла, причинив боль.

В голове скрипачки билась лишь одна мысль: «Господи, где же Саша?! Где он?!».

Он же не мог уехать, не дождавшись ее? Нет, не мог. Он не мог… Не мог!

А она не может потерять его – теперь уже навсегда.

Несколько минут – и Марта выбегала из здания торгового центра, оглядываясь по сторонам в поисках Саши. Ей вновь повезло – она заметила, как друг-бугай Дионова – кажется, его звали Миха – последним садится в белый БМВ последней модели.

Но на этом удача, казалось, покинула скрипачку. Роскошный автомобиль тронулся с места и медленно поехал по дороге, чтобы влиться в неспешный поток других машин.

Сердце Марты на миг прекратило биться. Неужели Саша уедет? Просто возьмет и уедет? Неужели она отпустит его?

Девушка, недолго думая, побежала следом за БМВ, громко крича, словно сумасшедшая, пугая прохожих:

– Саша! Саша! Постой! Пожалуйста!

Она не может потерять его!

Однако чуда не произошло. Белоснежный автомобиль так и не остановился, уехав прочь, не вняв ее крикам.

Марта, которую трясло от осознания прошлого и от ошибки, которую она совершила в настоящем, на ставших негнущимися ногах опустилась в своем дорогом черном платье прямо на асфальт, не обращая внимания на удивленные взгляды других людей. Ей ни до кого не было дела.

Она плакала, закрыв лицо ладонями.

Неужели ей не хватило всего лишь половины минуты, чтобы вновь встретиться с Сашей?

Девушка не могла поверить в то, что какие-то жалкие тридцать секунд смогли бы сыграть в ее жизни важнейшую роль.

Тридцать секунд стали равны восьми годам. Но как такое может быть?

Девушка давилась рыданиями. И немудрено – она только что вспомнила то, от чего ее защищала собственная память. И вспомнила единственного человека, которого любила и, как оказалось, продолжает любить, как будто бы и не было этих восьми лет…

А фейерверки все опаляли ночные облака. Огни разрывали небо на части, а сердце ее разрывалось на части следом за ними.

Марта плакала, давясь рыданиями, глотая слезы и хватая ртом воздух.

– Что случилось? – раздался вдруг над ней спокойный мужской голос.

От неожиданности Марта вздрогнула и медленно убрала руки от глаз, поняв, что прямо перед ней на корточках сидит Саша и смотрит внимательными, чуть прищуренными глазами в ее мокрое от слез лицо.

Такой взрослый… Красивый. Близкий.

Марта моментально почувствовала себя все той же двадцатилетней девчонкой, влюбившейся в крутого и опасного Дионова.

Как же давно она не видела его лица.

И как же скучала без него.

– Что случилось, что ты кричала мое имя на весь Берлин? – спросил Александр хрипло.

Она молчала. Улыбка сквозь слезы вышла жалкая.

– Вставай. Пойдем. На тебя вся улица смотрит.

Александр, который и предположить не мог, что она начнет себя так вести, явно был обескуражен. Он никуда не уехал вместе с Михой, а решил остаться и подождать Марту, которая, по его мнению, вновь сделала вид, что они незнакомы – так сильно хотел поговорить с ней. Если честно, Саша и не ожидал увидеть ее в ресторане, а когда увидел – повзрослевшую, элегантную, еще более с возрастом похорошевшую и улыбчивую, но вместе с другим мужчиной, понял, что не может не подойти к ней.

– Вставай, – повторил он тише. И про себя добавил: «Пожалуйста».

Однако встать Марта была не в состоянии – так дрожали ее коленки. Она, глядя на Дионова блестящими болезненными глазами, вдруг провела ослабевшей холодной рукой по его щеке, продолжая плакать, только уже беззвучно.

– Это ты, – проговорила Марта сквозь слезы с нежностью, боясь, что это лишь ее видение.

– Я, – зачем-то сказал Саша, растерявшись. Простое касание – а по телу словно ток прошелся. И в солнечном сплетении что-то щемило.

Может быть, душу?

– Прости меня, – едва слышно произнесла Марта, не в силах оторвать взгляда от его лица. И Саша понял: ее глаза остались такими же: наивными и светлыми.

Время их не коснулось.

Он встал на колени, совсем забыв, что они находятся посреди улицы, и осторожно обнял ее, гладя по волосам и спине, а она плакала, вцепившись в него, уткнувшись лицом в грудь. И повторяла в исступлении:

– Прости, прости меня, прости.

А он молчал и просто прижимал ее к себе.

Все фейерверки растворились в темном небе. Зато ярко светили фонари. И огни ночного Берлина играли в витринах даже тогда, когда вдруг пошел дождь.

Ранним утром, когда солнце только-только пробивалось в приоткрытое окно, Марта, лежащая около спящего Саши и неотрывно глядящая в его спокойное лицо, вдруг вспомнила, как давным-давно, будучи совсем еще наивной и маленькой, загадывала мысленно перед статуей Аполлона желание:

«Пожалуйста, пусть я выиграю на конкурсе, пожалуйста. И, прошу тебя, подари мне любовь! Взаимную!».

Конкурс был выигран – на следующий день. А второе желание златокудрый греческий бог солнца, света, искусства и наук выполнил спустя восемь лет.

Спустя долгих восемь лет.

Жертвой этому богу стал год ее жизни, но скрипачка вдруг совершенно точно поняла, что ни о чем не жалеет.

Марта часто думала, как бы сложились их с Сашей жизни, если бы с ее памятью все было в порядке. Если бы они сразу после трагических событий в коттеджном поселке остались вместе. Если бы им не пришлось узнавать друг друга заново – узнавать, понимать, влюбляться.

Были бы они вместе до сей поры? Остался бы Саша с ней из жалости и чувства вины, а не потому что разглядел в ней женщину? Смогла бы она не винить себя в том, что на его теле на всю жизнь остались шрамы? А его – смогла бы она не винить его в травме руки и расставанием с миром музыки?

Какими бы они стали? Смогли бы видеть друг друга каждый день, не вспоминая той трагедии?

Любили бы друг друга?

Кто знает, как сложились бы их отношения.

Единственное, что Марта знала точно, так это то, что сейчас они вместе и не собираются расставаться.

Каждый из них смог с достоинством пройти свою дорогу, чтобы встретиться однажды на точке пересечения. Встретиться и не упустить единственный шанс стать близкими друг другу людьми.

Марта с щемящей нежностью посмотрела на мужчину рядом с собой, коснулась кончиками пальцев предплечья, поцеловала, коснувшись кончиками волос, в щеку.

Она была счастлива, но иногда ее вдруг волной накрывало желание заплакать – от переизбытка чувств.

До сих пор она помнила тот берлинский поздний вечер, когда они, сидя на асфальте, как подростки, обнимали друг друга, и как она шептала слова прощения, и как он молча гладил ее, а после, поняв, что она почти обессилила, взял на руки и понес в машину. И уже там она сбивчиво рассказывала ему обо всем – о том, как потеряла память, как восстанавливала руку, тренировалась заново – и играть, и жить. Словно в бреду говорила что-то о бездне в сердце, о том, что никогда не любила, а он вновь молча слушал ее, крепко сжимая ладонь в своей руке. Они несколько часов катались по городу, прежде чем он привез ее в отель и пошел вместе с ней в ее номер – чтобы всю ночь просидеть с Мартой в полутемной комнате, и лишь под утро поцеловать – почти целомудренно, осторожно, нежно, словно боясь обидеть, не веря в происходящее.