Молодой человек кивнул.

– Я вас… не узнала, Никита, простите.

Испуг из ее выразительных, широко распахнутых, как и у дочки, только не голубых, а серо-зеленых глаз прошел. Сначала девушка подумала, что это кто-то из криминальных дружков Андрея, которые только рады были, когда его не стало. Потому и испугалась. Мало ли что им взбредет в голову, когда они увидят ее с дочкой?

Но это оказался его брат – младший брат, о котором Андрей почти не говорил, но которого, кажется, любил. Она видела его всего лишь пару раз, и, кажется, с тех пор он почти не изменился – только стал еще крепче и шире в плечах. А вот светло-грифельные, обрамленные светло-коричневыми ресницами глаза еще больше повзрослели, и в них появилось что-то неуловимо мартовское: жесткое, настороженное, ожидающее отовсюду подвоха и готовое нападать, чтобы защититься. Правда, в глазах Никиты было и еще кое-что – в них до сих пор оставался юношеский максимализм, смешанный с дерзостью, и толика отлично скрываемой печали: то ли тоски по дому, то ли усталости, то ли желания быть кому-то нужным. А впрочем, может быть, ей это просто показалось.

– Ничего страшного, переживу, – без доли юмора ответил Насте Ник. – Это ты ухаживаешь за могилой?

Рыжеволосая девушка кивнула. Никита удовлетворенно покачал головой.

– Думаю, он доволен, – словно сам себе сказал Кларский и похлопал ладонью по граниту памятника. – Неплохо смотрится. Незнакомые люди, видя этого парня, – он указал глазами на ангела, – будут думать, что его поставили хорошему человеку.

Он понимал, что несет бред, но ничего умнее придумать не мог. К тому же Ник начал все сильнее осознавать, что Марта нет в живых и что из-за своей подземной двери он никогда не выйдет. Разве что только в день Страшного суда.

– Андрей был хорошим человеком, – мягко сказала Настя, осторожно, с нежностью опуская бордовые розы на могилу. – Не всегда, но… Я не могу по-другому судить. Не хочу. – В ее голосе была жалость. Не к себе, не к Андрею, а к их больным, как изломанные ледяные цветы, чувствам.

– Мама, – позвала ее дочка, до этого с любопытством разглядывающая Ника из-за ее спины.

– Полина, потом, – поспешно сказала рыжеволосая. – Я разговариваю с дяденькой.

Дяденька едва заметно поморщился. Его так пока еще никто не называл.

– Мама, я папе тоже хочу цветочки дать, – деловито сказала девочка, чуть-чуть шепелявя, и протянула вперед руку с зажатыми в ней двумя белоснежными лилиями. Они отлично гармонировали с нежно-розовым сарафанчиком.

– Папе? – поднял бровь Ник. Само слово «папа» было для него каким-то незнакомым, неприятным даже.

Настя замешкалась, и в серо-зеленых глазах опять появился испуг. Она никогда и не думала, что родственники отца Полины встретятся с девочкой.

– Серьезно? – продолжал изумленно Никита. – Он что, – парень в который раз кивнул на зеленый холмик, как на живого человека, только молчащего, – ее отец?

– Отец, – не стала ничего скрывать девушка.

Никита давненько так не удивлялся. На какое-то мгновение у него даже дар речи пропал. Чего? Март – папа? Что она несет? Как это вообще случилось? У таких, как его старший брат, детей не может быть априори. Откуда у него дочка? Как у грубого, жесткого Андрея могла родиться маленькая хорошенькая голубоглазая девочка в милом розовом сарафанчике? Бред же? Полный бред. Может, рыжая лжет ему? А какая ей с того выгода? Да и малявка сама сказала: «Папа», он не ослышался.

– Да, он ее отец, – повторила девушка, видя, как снежным комом растет в серых глазах Никиты недоверие.

* * *

Андрей так и не узнал, что стал отцом. Да она сама слишком поздно узнала об этом, а потом, не веря в беременность, ревела как сумасшедшая. Сначала хотела избавиться от ребенка – все подружки, да и сестра советовали ей это сделать. «На фига тебе ребенок от непонятно кого?» – твердили Насте одни. «Как ты будешь одна его воспитывать?» – горячились другие. Мама осталась нейтральна, сказав, что будет уважать любой выбор дочери, отец был жутко недоволен и хоть не кричал, не упрекал, но смотрел так, что Настя чувствовала себя какой-то дворовой девкой, нагулявшей ребенка непонятно от кого. Единственным человеком, поддержавшим девушку, была ее начальница, в адвокатской конторе которой работала Настя.

– Это, конечно, целиком твое решение, – сказала она задумчиво, глядя в окно на дождливое низкое серое небо. – Но знай, дорогая, что ребенок – собственный ребенок – это кое-что особенное. Я не знаю, как объяснить тебе это, Настя. Возможно, меня поймут лишь женщины, ставшие матерями, поэтому не буду распинаться по поводу того, что свое дитя – это частичка тебя, твое счастье, твоя кровиночка и прочее, прочее, прочее. Скажу только одно. Когда-то давно я тоже думала о том, рожать мне или нет. В результате родила двух близняшек, девочек. Хоть я почти не занималась ими, выбрав карьеру, я очень любила их. Очень, Настя, поверь. И ни разу не пожалела о своем выборе.

– Но у вас же только одна дочка – Оля… – вспомнилась Насте высокая симпатичная спокойная девушка, изредка приходящая к матери в контору.

– Уже одна, – подозрительно спокойно сказала ее начальница. – Вторая умерла, когда ей было семнадцать. Но не про это я хотела сказать тебе. А про то, что когда это случилось, я в полной мере осознала: смерть ребенка – это страшно, безумно страшно. И неважно, сколько ему лет – семнадцать или месяц. Ты об этом помнить всю жизнь будешь. Да-да, я уверена, что будешь.

– Почему же?

– Потому что ты колеблешься, – устало ответила начальница. – Не было бы сомнений, сделала бы все нужное сразу, как узнала. А ты думаешь. К тому же это будет твоя последняя связь с ним. – Настя сразу поняла, что женщина имеет в виду под «ним» Андрея.

Кажется, этот разговор был для девушки решающим, и она все же оставила ребенка. И ни капли не жалела – как и говорила ее начальница.

Эта женщина словно чувствовала за собой вину, потому как именно на месте своей работы Настя и познакомилась с Андреем Мартом, приехавшим, чтобы устроить разнос адвоката, и всех тогда здорово перепугавшим. Настя тогда тоже испугалась – особенно тогда, когда Андрей, внезапно успокоившись, подошел к ней и положил ее руку к себе на грудь, а после поцеловал, пообещав найти ее. Начальница посоветовала Насте в срочном порядке уехать отдохнуть, чтобы Март, по ее словам, жуткий уголовник, действительно не нашел девушку, но это не помогло. Андрей приехал к ней через несколько дней…

Так в жизнь спокойной, совершенно обычной девушки ворвалось безумство по имени Андрей, которое и пугало ее, и восхищало, отталкивало и притягивало, злило и заставляло млеть в объятиях жесткого, но временами бывающего неожиданно нежным человека, которого окружающие боялись до боли в мышцах.

И да, Полина стала последней и единственной нитью, которая связывала Настю и Андрея. И Настя была рада, что не обрезала эту нить.

Рыжеволосая девушка знала, что лучше не приводить маленького ребенка на кладбище, и обычно ходила к Андрею одна, ранним утром – приносила цветы, убиралась на могиле, высаживала растения, ухаживала за ними, просто сидела рядышком, на скамейке за столиком, мысленно разговаривая с Андреем и рассказывая ему о том, что с ними происходит. Насте казалось, что он слышит ее, и ей от этого почему-то было легче. Когда появилась Полина – дочка, ходить часто к Андрею Настя не могла, потому как вся была в заботах о младенце, но когда Полина подросла, вновь стала бывать на кладбище чаще, иногда беря ребенка с собой. Никого из так называемых друзей Андрея Настя ни разу не встретила, хотя иногда видела на могиле, под памятником, венки или букеты, все, как один, дорогие и шикарные. Да и памятник ему поставили без ее участия – но кто, рыжеволосая девушка не знала. Когда Настя пришла сюда и увидела печального темного ангела с одним крылом и скорбно вытянутой кверху рукой, то не сдержалась и разрыдалась, впервые в жизни обняв холодный черный и безучастный ко всему мрамор.

Но сегодня ей пришлось прийти сюда вместе с дочкой, и не потому что, как это часто бывало, ее не с кем было оставить, а потому что Насте вдруг подумалось, что Андрей хочет увидеть ее. По крайней мере ей приснился такой сон, а им девушка почему-то доверяла. Вот и приехала как дурочка, столкнувшись с братом Андрея.

* * *

Никита недоверчиво поглядел на стесняющуюся голубоглазую девочку, которая глядя на взрослого дяденьку, вслед за мамой положила свои лилии на могилу, отошла на пару шажков назад, полюбовалась на цветы, поправила их по своему разумению и снова спросила у мамы серьезным голосом:

– А папа за ними придет?

– Да, придет, – ласково улыбнулась Настя дочери и обняла девочку. – Ее зовут Полина, – сказала она Нику отстраненно. – Ей два с половиной года. Она у нас очень умненькая. Ходит в садик. Полина, поздоровайся. Это твой дядя, – несколько запоздало попросила она дочку. Та, не отрывая от Ника восхищенного взгляда, сказала громко:

– Здравствуй.

Сколько себя Никита помнил, с маленькими детьми он никогда не общался, а поэтому невнятно буркнул, рассмешив Настю:

– Привет.

– Я – Полина! – И ребенок уставился на молодого человека, ожидая, когда тот представится. Кларский, которого факт того, что у старшего брата есть ребенок, сильно радовал, недовольно взглянул на рыжеволосую. Та поспешно сказала дочке:

– Этого дядю зовут Никита.

– Ты к папе пришел? – продолжал ребенок с интересом.

– Да.

– Папа спит, – доверительно сообщила Никите маленькая Полина. Она громко вздохнула и печально добавила: – Мама сказала, папа будет спать долго. Правда? – И голубые глаза с надеждой уставились на парня. Полине хотелось, чтобы Никита сказал, что недолго. Тот ожиданий ребенка не оправдал.

– Правда, – сказал он. – Долго.

«Вечность», – добавил он про себя ехидно, но ребенку это вслух не сказал.

– Ты тоже принес папе цветочки? – продолжала Полина, разглядывая венок, который Кларский все еще держал в руках.