В который раз посетовав, что при Марте жили куда «разнообразнее», субъект завздыхал, закуривая новую сигарету. Ему, честно говоря, было фиолетово на всех них – и на Макса, и на Сашу, и на Радика, если уж на то пошло, но работа есть работа, даже если она такая специфическая. Хотят, чтобы он исполнял их клоунские приказы, – пожалуйста.

– А организуйте-ка музычку, – велел он одному из своих подручных амбалов. Водитель послушно включил радио. Тут же загрохотала электронная танцевальная музыка, которая явно пришлась по вкусу обоим парням. Однако вот усатый дядька эту музыку не оценил, как, впрочем, и мелодии, играющие на следующих нескольких станциях. Он, презрительно покачав головой и сказав пару скверных слов, вновь и вновь велел переключать станции. И улыбка на его губах расцвела только тогда, когда он услышал хорошо знакомую мелодию известного мастера современного русского шансона – даже подпевать принялся, развалившись на своем заднем сиденье, как царек. Правда, его расслабленность казалась обманчивой – темные цепкие глаза все так же наблюдали за дорогой. Не едет ли кто за Александром? Никто не ехал.

* * *

Тот, кто следил за Сашей, в этот момент находился вовсе не в дороге, а стоял около окна в комнате с желтыми шторами – в той самой комнате, где в мае была Ника. Пятно крови так никто и не отстирал, и теперь оно зловеще темнело на тонкой ткани под лучами восходящего сонного оранжевого солнца, на котором желто-красными пятнами играли недобрые и чем-то недовольные блики-вспышки.

Этот человек со светлыми глазами, в которых застыло какое-то странное глумливое выражение, водил длинным пальцем с коротко обломанным ногтем с запекшейся под ним кровью по слабо нагретому лучами стеклу, рисуя то прерывистые полосы, то резкие зигзаги, и думал, изредка дергая уголком сухих тонких губ.

Если бы тот, кто умел читать мысли, заглянул в его голову, он бы неприятно поразился и поспешил покинуть сию ментальную обитель. Месть, злость, жестокость, обида, навязчивость, приправленные толикой самого настоящего, горького, как полынь, сумасшествия, – вот что было в них. А еще в его мыслях был план. План самой настоящей вендетты, которая, как и полагается быть настоящей вендетте, – была кровавой. И чуточку изощренной.

Обладатель страшных мыслей, оставив стекло в покое, резко развернулся и подошел к столику, стоявшему не на своем месте, а посредине комнаты, и опустился на колени. Перед ним лежала поздравительная свадебная открытка – большая, светло-розовая, с изображением белоснежных лебедей и нежных лилий. Евгений, сидящий на полу, со страхом и ненавистью смотрел на гостя, который приходил к нему тогда, когда хотел.

– Когда ты оставишь нас в покое? – спросил он тихо.

– Когда все закончится. Молчи, не серди меня.

Молодой мужчина взял ручку в длинные худые пальцы с ярко выраженными узлами и принялся писать: неровно, некрасиво, но очень старательно, с твердым нажимом, как первоклассник: «Поздравляю с бракосочетанием, Ника и Александр!»

Едва только он дописал последнее слово до конца, как двумя грубыми движениями перечеркал имя жениха крест-накрест – так, что бумага даже порвалась. Лицо светлоглазого человека при этом искривилось от отвращения и ненависти, хотя еще пару минут назад оно было совершенно спокойным, даже непоколебимым.

Его не приглашали на это торжество, но он все равно планировал прийти на него и стать самым главным гостем бракосочетания того, кого хотел уничтожить.

За содеянное нужно платить, ведь так? Пара лет тюрьмы не искупит вины Александра Дионова – так думал этот молодой человек, решивший свадьбу превратить в похороны. Желательно двойные.

Оранжевое солнце продолжало плавно двигаться по небу, не обращая внимания на то, что творится под ним.

* * *

Ника первой вылезла из припаркованной машины и огляделась по сторонам с замершей на вишневых губах легкой полуулыбкой. Она давно уже не была в аэропортах, этих шумных, многолюдных и никогда не спящих местах, да и вообще на самолетах летала только дважды в жизни. Правда, Саша обещал исправить это, сказав, что на следующее утро после свадьбы они полетят на самолете в то самое свадебное путешествие, дабы за границей, у теплых вод Средиземного моря, омывающего гостеприимную испанскую землю, провести медовый месяц, о котором грезят многие девушки. Когда-то Ника тоже мечтала о таком, а сейчас ей было как-то все равно. Поедут – классно. Не поедут – ну что же, не получилось, значит, получится в следующий раз. Девушка сама удивлялась, почему она стала такой равнодушной к своим прошлым мечтам. Может быть, потому что будущий супруг, как бы это банально ни звучало, не был любим Никой? Конечно, можно было бы спросить у девушки, почему же она выходит замуж за того, кто ей безразличен, но однозначного ответа на этот вполне логичный вопрос Ника Карлова все равно бы не дала.

Во-первых, Саша был ей не безразличен. Да, она не любит его, но, положа руку на сердце, могла бы сказать, что он ей нравится. Любила она его в прошлом, а сейчас просто привязалась и чувствовала себя рядом с ним достаточно комфортно. Ника любила, когда ее желания исполнялись и когда о ней заботились. Она, как и почти любая девушка, находила свою прелесть в том, что рядом с ней находится сильный, уверенный и способный защитить ее мужчина – а Саша казался ей именно таким. Хоть они оба никогда и не признавались друг другу в любви, Нике казалось, что Саша испытывает к ней глубокие чувства – такие же, как и несколько лет назад. К тому же теперь она не сомневалась в нем – ведь она знала, что Дионов никогда не бросал ее ради какой-то там девки, из ее жизни он пропал совсем по другой причине. Не самой приятной, конечно, но зато теперь у Ники не было чувства, что Александр может вновь ее предать.

А во-вторых, отвечая на вопрос о том, почему же Ника согласилась стать женой Саши, никак нельзя было не упомянуть о том, как ей было сделано предложение руки и сердца. Его молодой человек делал хоть и без романтических изысков вроде лирических серенад под балконом или на набережной, в окружении тысячи огней рассыпающихся в воздухе величественных фейерверков, но очень серьезно, даже как-то традиционно, придя домой к родителям Ники с изысканным букетом темно-алых роз, завернутых в дорогую бумагу, и с кольцом, покоящимся в бархатной, под стать розам, бордовой коробочке. Он, словно представитель аристократической семьи позапрошлого или начала прошлого века, имел недолгую, но весьма плодотворную беседу с отцом и матерью Ники, которые, как и она сама, не ожидали, что субботним дождливым днем, когда сердящееся серое небо рассекают то тут, то там стремительные яркие молнии, к ним заявится представительный молодой человек с просьбой отдать за него их единственную и любимую дочь Нику. Владимир Львович и его супруга Людмила Григорьевна с удивлением внимали негромким, чуть отрывистым, но ладно сложенным, уверенным словам Саши о том, что их отношения с Никой более чем серьезны и должны стать официально узаконенными. Карловы-старшие были несколько ошарашены подобным заявлением молодого человека их дочери, да и сама она с огромнейшим удивлением, за которым таились испуг и злость, таращилась на него со своего места на диванчике в уютной гостиной. Ника, которая, конечно же, знала, что Александр уже готов к свадьбе, никак не подозревала, что парень припрется к ней домой именно в этот день и действительно попросит ее руки у предков. Если бы знала – наверное, не пустила бы в дом. А когда он уже начал, не могла выгнать. Ника, еще не полностью отошедшая от правды, которую она узнала о Саше всего пару дней назад, едва не рухнула, когда Дионов, устроившийся рядом с ней на диване, вдруг завел разговор о женитьбе. Ее сложно было чем-то смутить, но в тот день Саше это отлично удалось сделать, произнеся всего лишь одну фразу:

– Я хотел бы попросить у вас разрешения на наш с Никой брак.

После этих слов у девушки слегка закружилась голова, как будто бы она была глобусом на подставке, который с довольным видом вертел указательным пальцем Александр. Она неестественно заулыбалась, повернулась к гостю и легонько хлопнула его ладонью по плечу.

– Саш, ты что, шутишь?

– Нет, – коротко ответил он, глядя прямо ей в глаза. – Я хочу, чтобы твои родители одобрили наш брак.

– А больше ты ничего не хочешь? Может, им бананы в уши вставить и попрыгать на одной ножке? – почти прошипела Ника, в светловолосой голове которой смешалось множество чувств: от острого удивления до злости. Какого черта Дионов вытворяет перед ее предками? Почему он ее даже не предупредил? Возомнил себя богом, что ли?

«Ага, Дионисом, тем самым», – проронила фарфоровая кукла, не раскрывая пухленьких губ-вишенок.

– Ника! – одернула девушку мама. – Саша, простите, просто это так неожиданно… Мы с Володей даже и не думали что сегодня вы, – тут женщина перевела несколько ошарашенный взгляд с потенциального зятя на пышный букет бордовых роз, лежащих на журнальном столике перед семьей Карловых, – придете к нам с таким…м-м-м… предложением. И наша Ника, кажется, тоже немного… недоумевает.

Ника нервно хмыкнула.

– Понимаю, – все так же серьезно, без улыбки сказал Александр. – Но все-таки хочу знать ваш ответ.

– А мой ответ тебе не интересен? – вновь спросила Ника своего молодого человека. Всякий раз, когда он заговаривал о возможном узаконивании отношений, она уходила в сторону, а сейчас этого сделать девушка не могла.

– Думаю, я его знаю, – позволил себе улыбку Саша.

Девушка рассмеялась, но замолчала, наткнувшись на осуждающий взгляд матери.

– Мы одобрим все, что захочет Ника, – вдруг решительно заявил глава семейства Карловых. – Если Николетта хочет свадьбы, мы с Людой руками и ногами «за»! А? Что скажешь? – И он с хитринкой в голубых добродушных глазах уставился на дочь.

Девушка видела, с каким восторженным ожиданием смотрит на нее папа и как одобрительно, едва заметно, кивает мама, которая хоть и предпочитала Саше давнего Никиного молодого человека по имени Никита, все же хотела, чтобы ее взрослая дочь нашла свое личное счастье. Людмила Григорьевна чувствовала, что, говоря эти слова, Александр искренен, и ей нравилось это. А еще Ника понимала, что, возможно, отказавшись от такого супруга, как Дионов, она очень многое потеряет. Вдруг ее вообще больше никто замуж не возьмет? Да и вообще… с ним бывает очень хорошо. Конечно, Никита – совсем другое дело. Он, хоть и невоспитан, туп, подозрителен, нагл, да и вообще невыносим, вызывает совершенно другие чувства – те самые, которые мучили Нику в ее смутном сне. Нежность, тоска, чувство полета и что-то такое, что невозможно описать словами.