Саша, удивленно подняв бровь, махнул головой, разрешая Михе отпустить молокососа-наглеца. Тот, глядя себе под ноги, пошатываясь, добрел до отца и встал к нему полубоком, не глядя в глаза. Второй юноша, который, как оказалось, был его двоюродным братом, тоже вмиг очутился позади дяди и также предпочитал смотреть в стену, а не на его покрасневшее пятнами лицо.

– Все, как вы просили, – хмуро отозвался Александр, закрывая собой девушек. Не то, чтобы он горел желанием их спасать от всего на свете, просто в нем включилось что-то собственническое, инстинктивное, заставляющее не отдавать так легко то, на что он имел права.

– Что вы не поделили с моим сыном? – прогудел мужчина густым басом. Казалось, его просто-таки разрывала хорошо сдерживаемая злость. Кажется, он всерьез обозлился на Сашу за то, что тот посмел поднять руку на его отпрыска, который, кстати говоря, был единственным.

– Мою сестру.

– Что ты сказал, Александр? – не понял Леон Сергеевич.

– К моей сестренке ваш сын клинья бил.

– Не только клинья, – справедливости ради заметил Миха. – Ударить хотел по лицу. Не хотели наша сестренка и ее подружка с вашим мальчиком идти никуда. Если не доверяете, думаю, камера вам покажет интересные кадры. – И он глазами указал на средство слежения, находящееся под самым потолком.

Глаза хозяина «Трех сосен» полезли на лоб. Красные пятна поползли вверх по лицу. Теперь он гневно уставился на сына, дыша так яростно, что его широкие ноздри затрепетали.

– Ты что, – прошипел он зло, – с ума сошел, сопляк неблагодарный? Опять меня подставить решил? А ты, щенок, – мужчина, шумно дыша от негодования, перевел пристальный взгляд на племянника, – ты какого… вытворяешь?! Что молчите? Опять наркотики, да? Оба будете… наказаны, черти. Так, – обратился Леон Сергеевич к одному из сопровождающих его людей, – отвези этих двоих за город. И проследи, чтобы никуда не делись до моего прихода.

Дионов смерил обоих юношей неодобрительным взглядом. Хозяин бара, понимая его состояние, выдавил:

– Рик, Алик, попросите… прощения. Александр, они не хотели обидеть твою сестру. Недоразумение, г-хм. Сопляки, чего молчите?

– Простите, – выдавил из себя племянник Леона Сергеевича, а вот сын продолжал молчать, так и не поднимая синих глаз. Он лишь медленно кивнул – и было видно, что даже это тяжело дается ангелоподобному парню с жутким характером и тяжелыми вредными привычками.

– Все, уводи обоих! – рявкнул своему помощнику Леон Сергеевич и проводил сына пылающими холодным огнем глазами, явно сделав для себя какие-то собственные выводы. Кажется, он придумал наказание. – Что же за ситуация дрянная? Саша, отведи свою сестру, и давай, поговорим уже, – предложил он Александру, стараясь сгладить неловкость, хотя на самом деле на каких-то девиц мужчине было все равно – так же безразлично ему было и на то, что могли бы сделать с ними его родной сын и племянник. Главное, их поведение могло повредить сотрудничеству с этими людьми. Нужными людьми. Хоть Пристанские сейчас и не на коне, но все же Макс потихоньку прибирает к рукам то, что было потеряно после ухода Марта, и его нельзя игнорировать. – Поговорим в отдельном кабинетике, за коньячком с лимончиком, расслабимся.

Александр кивнул.

– Конечно. Миха, отвези девочек по домам, – обратился он к другу. Тот покачал головой в знак согласия, а Саша подошел к Марте и шепнул ей на ухо:

– Не бойся, тебя больше никто не обидит. Поняла меня, сестренка?

– Поняла, – пересохшими губами вымолвила девушка. – Только не рассказывай никому…

– В смысле?

– Не рассказывай, что тут произошло, пожалуйста. Мне стыдно, – добавила Марта, смущаясь. – И Нике не говори. Никому. Хорошо?

– Хорошо. Хорошо. Никому ничего не скажу, – пообещал Александр, которому все это уже порядком надоело. Приехал, называется, на деловую встречу. Макс, видать, в восторге будет. – Все, идите.

Марта и Надя скрылись за дверями ставшего им противного бара. Надежда, перед тем как выйти, кинула на черноволосого парня больной странный взгляд, словно запоминая его лицо, опустила голову и пошла следом за Мартой.

– Отлично. Не хочу с тобой ссоры из-за такой вот мелочи с моими недоумками, – продолжал Леон Сергеевич все более и более добродушным тоном, куда капля по капле вливалось ядовитое угодничество. – Я ведь тебе и Максу доверяю. Раньше мы отлично работали с Мартом – пусть земля ему будет пухом. Он спец был на такие вещи, и чутье у него звериное было. И на людей, и на события. Страшный конечно, он человек, но г-хм… талантливый в своей области. Но доверял он мне. Доверял. Присылал братишку своего даже пару раз. А тот хоть и юнец совсем, но, как и брат, да и как отец – и ему земля тоже пухом пусть будет, сгноили его все же на зоне, с-с-сволочи, – был не промах. Все на лету схватывал.

Услышав про младшего братишку Марта, Саша только поморщился, а в его зеленых глазах мелькнуло что-то похожее на глубокую нелюбовь, но он ничего не сказал, а пошел следом за ставшим жутко разговорчивым Леоном Сергеевичем в отдельный, как и было обещано, кабинет для приватной беседы, связанной с нелегальным игровым бизнесом.

Поздно вечером, когда Александр уже был дома, куря сигарету за сигаретой и вспоминая того, вернее, тех, кто так резко изогнул его жизнь и вывернул ее наизнанку, на его мобильник пришло сообщение. Сначала Саша думал, что эсэмэску ему прислала Ника, потому что никто почти текстовые послания ему не слал, предпочитая звонить, но это оказалась не его первая вредная любовь, а ее двоюродная сестра:

«Я так и не поблагодарила тебя. Саша, спасибо большое, что спас меня и Надю! Спасибо! Правда, большое спасибо… Мы очень тебе признательны! Марта».

Прочитав сообщение, в конце которого был смайлик, молодой человек откинул мобильник на кожаное кресло и задумчиво потушил сигарету в бронзовой пепельнице, выполненной в виде изящного цветка. Она была едва ли не до краев заполнена окурками и пеплом, но Сашу это не смущало. Его слегка смущало нечто совершенно другое: почему, получив сообщение от девчонки, ему захотелось рассмеяться, как будто бы она прислала ему не искренние слова благодарности, а похабный анекдот?

Александр, встав с кресла, босыми ногами прошел к окну, за которым царствовала великолепная снежная зимняя ночь, накинувшая на себя темно-фиолетовое парчовое одеяние, заменившее людям небеса, и открыл створку. Почти сразу же в теплую прокуренную комнату хлынул холодный свежий воздух, попытавшийся завоевать каждый квадратный сантиметр пространства и с восторгом окутавший бледную кожу Саши, облаченного по привычке в одни только джинсы.

Марте он, естественно, не написал, хотя она, дурочка, надеялась на это, а просто смотрел в темное небо, разрешая себе ни о чем не думать и наслаждаться моментом. Ему было смешно, что две мелкие девчонки считают его – да-да, вы не ослышались, его! – почти героем. Это ведь так забавно. Только вот небольшая часть души Александра не находила происходящее забавным. Этой части его души было грустно, как ребенку, наблюдающему за гибелью молодой собаки-дворняги, попавшей под машину.

И Марте тоже было грустно. Повод для чувств был дан, и девушка медленно начала влюбляться в Александра, сначала боявшись признаться в этом даже самой себе.

Взращенный на кристаллах лотос пустил чересчур глубокие корни в ее солнечном сплетении. И, кажется, они даже касались ее души.

Часть вторая

Andante Mosso

Год назад, декабрь – май

Время резво, как свежий ветер, летело вперед, а вместе с ним по заснеженной светлой дороге жизни вперед мчались и чувства Марты, облеченные в форму благородного, но сторонящегося людей юного единорога. Он, белокожий и златогривый, скакал вслед за очаровывающими звуками скрипки, боясь остановиться хоть на минутку. Потому что как только волшебное создание разрешало сделать себе передышку, вместо музыки Страдивари или Баха оно начинало слышать голос Саши, после чего бежать вперед единорогу более не хотелось. Тогда он мечтал только об одном – припасть на колени, закрыть слезящиеся глаза и провалиться в омут беспамятства, чтобы звуки голоса Александра пропали вместе с его смутным, но навязчивым образом, стоявшим перед внутренним взором. Терять сознание единорогу не удавалось, и он вновь начинал сосредоточенно скакать вслед за звуками музыки, пытаясь найти утешение в них.

Душа Марты, пытавшейся игрой на скрипке отрешиться от своих глубоких симпатий к Саше, не находила покоя. Она понимала, что не имеет никакого права что-либо чувствовать к этому человеку, но также и знала, что сердцу приказывать она не в силах, и действительно страдала.

Невзаимная любовь – это само по себе достаточно тяжкое испытание для любой человеческой души, неважно, кому принадлежащей: мужчине или женщине. А любовь к тому, с кем встречается твой близкий человек, мучительна вдвойне. К горечи неразделенных чувств Марты, которая все это отлично понимала, примешивался стыд, гнев на саму себя, злость непонятно на кого, что все вышло так, а также множество других чувств, не самых приятных и иногда даже пугающих девушку.

Нет, никакая любовь, будь она даже безответной, не лишена очарования искренности и одухотворенности, но, как считала Марта, любовь к парню сестры была смешана с чем-то неправильным, грязным, как весенний двор, усеянный проталинами. Она не имеет права ничего испытывать к Саше, ведь он уже занят – и занят ее сестрой Никой. Кузина всегда помогала Марте, нежно относилась к ней и поддерживала, а она, такая неблагодарная скотина, посмела влюбиться в ее парня. Ну и кто она после этого? Кто? Хороший человек, надежная сестра, отличная подруга? Отнюдь. Она – самая настоящая свинья. Свинья, которая завидует сестре и не может сдержать приступы отчаяния и злости. И зачем только Саша тогда помог ей и Наде? Ведь именно после этого случая Марта отчетливо поняла, что она скучает по этому почти незнакомому черноволосому человеку и ее преследует навязчивое желание – коснуться его руки или лица или хотя бы просто увидеть.