Припарковавшись неподалеку от консерватории и понимая, что вместо серьезных дел занимается какой-то несусветной ерундой, Александр затянулся сигаретой. Ждать он не любил, а Марта, которая уже была предупреждена о том, что в музыкальный магазин она поедет без кузины, опаздывала. Он выкурил уже пару сигарет, а девчонка все никак не появлялась. Саша не считал, что его время – это некий абстрактный эквивалент резины, а потому вылез из авто, поставил его на сигнализацию и быстрым шагом направился к зданию консерватории. Он беспрепятственно прошел мимо вахтера, который ни слова не сказал стремительному черноволосому молодому человек с серьезными глазами, приняв его в который раз за нового преподавателя. И направился к репетиционному залу, в котором должна была находиться Марта. Однако она неожиданно вынырнула из-за угла и лишь каким-то чудом не врезалась в него.

– Привет, – строго сказал ей Александр. – Почему опаздываешь?

– Дирижер задержал, – несколько испуганно отозвалась Марта. В руках ее был зажат твердый темно-коричневый футляр для скрипки, длинные светлые волосы были взлохмачены, а на обычно бледных щеках играл яблочный румянец.

– Что с тобой, сестренка?

– Иван Савельич не в духе, – сказала девушка, стараясь глядеть не на Сашу, а куда-то в сторону. Ну вот, оказывается, она рада его видеть. Искренне рада.

– Кто это? Обидел?

– Дирижер, – отозвалась девушка устало. – Нет, не обидел, просто гонял нас перед концертом хорошо.

В подтверждение ее слов из-за угла вынырнул изящного склада тип в черном костюме и, потрясая в воздухе указательным пальцем, орал на каких-то несчастного вида мальчишек:

– Тромбоны! Тромбоны! Вы, как всегда, все испоганили! Вы дома ноты хотя бы раз открывали?

– Открывали, – со вздохом сказал один из музыкантов, рыжеволосый и веснушчатый.

– Открывали они! Открывали и тут же закрывали! Думаешь, это было тройное стаккато?! – продолжал возмущаться дальше дирижер. – Это был чистой воды идиотизм! Артикуляция ни к черту! И ни к чертовой бабушке! И даже ни к дедушке!

– Вы же прошлый раз меня за темп ругали, а говорили, что артикуляция – моя сильная сторона, – как-то даже обалдел паренек, но Иван Савельич его уже не слушал, обрушив град своего гнева на парней-ударников, которые, по мнению авторитетного преподавателя, зря протирали штаны в оркестре, а после поймал взглядом группу девочек – вторых скрипок и не без пафоса сообщил, что если они продолжат так играть и дальше, то им лучше сразу уходить из консерватории и выходить замуж.

– Забавный тип, – глянул на громкого дирижера Саша.

– Очень забавный, – буркнула Марта, с опаской поглядывая на него и натягивая на себя короткую курточку цвета мяты. – Может быть, пойдем, а?

«А то Савельич меня заметит и на меня начнет орать», – додумала она про себя и поспешила вниз, на второй этаж. Ею овладело весьма и весьма странное чувство. При виде Александра в сердце скрипачки произошел маленький переворот, и удивленной девушке показалось, что оно расширилось – оттого и легким стало тесно, поэтому дыхание чуть-чуть изменилось, стало громче, слышнее, и из обыденного меццо-пиано превратилось в удивленное меццо-форте[1].

Марта Карлова не видела молодого человека пару недель, хотя иногда возвращалась к нему мыслями, и тогда его зловредный образ всплывал в голове, зато несколько раз слышала от кузины, которая вроде бы как стала с ним встречаться. Вообще Марта думала, что после того как она, поддавшись уговорам Саши, обманула Нику с кафе, та ее убьет – по крайней мере крепко с ней поссорится, но все обошлось. Ника, конечно же, прочитала Марте нотацию о том, что нехорошо подставлять сестер и какие кары за это уготавливает им жизнь, но вроде бы как простила, хотя с милой улыбочкой пообещала так же крепко подставить при случае.

Попробовав вздохнуть полной грудью, девушка оглянулась на Сашу. Лицо его было спокойным и сосредоточенным, и она в который раз сравнила парня про себя с настоящим дворянином – воинствующим, не пропускающим ни одного сражения, но выступающим там не простым солдатом, а одним из офицеров. Ей вдруг подумалось, что Нике, наверное, очень здорово обнимать Сашу за плечи или проводить пальцами по затылку с короткими почти черными волосами. И кадык у него прикольный – небольшой, но притягивающий взгляд к его шее; а еще он двигается, когда Саша разговаривает. Глупые-глупые мысли! Девушке так и захотелось прикоснуться кончиком пальца к адамову яблоку, и она, чтобы вдруг случайно не протянуть руку к Александру, сжала пальцы в кулак. Да и зубы она крепко сжала, подозревая, что, кажется, сходит с ума.

Все эти мысли девушке совсем не нравились, и она даже немного испугалась их, застеснялась. «Феликс куда лучше. Он утонченный, у него невероятно красивые кисти рук – у настоящего пианиста других кистей и быть не может. Феликс знает, как поддержать разговор, изучает языки и увлекается историей, он умеет понимать природу музыки, а для этого что нота «до», что «фа», что «ля» – все одинаково. Поди крещендо от диминуэндо не отличит. Или аллегро от ларго или престо. Он вообще не знает, что такое темп, неуч наглый!» – подумала Марта несколько утрированно и зашагала быстрее. Около огромного витражного окна с изображением Персефоны, держащей гранат, девушка вынуждена была остановиться.

– Что такое? – недовольно глянул на нее Александр, не подозревающий, какие эмоции он вызывает в душе юной скрипачки.

– Я телефон куда-то положила, подожди секунду, пожалуйста. – И Марта, продолжая одной рукой удерживать футляр, полезла в сумку, чтобы найти мобильник. Саша вздохнул, взял у нее из рук дурацкий футляр и выразительно посмотрел на часы, а после его взгляд привлекли трое молодых музыкантов, которые, весело гогоча, по очереди вставали на стул, незаконно похищенный из какой-то аудитории, и пытались кончиками пальцев достать до граната, изображенного в руке греческой богини весны Персефоны. Это получалось у них плохо, поэтому парни подпрыгивали прямо на стуле, и один из них едва даже не свалился. Рядом с дурачащимися ребятами стоял тот самый друг Юли, хипстер Крис, и дико веселился, снимая все это представление на камеру своего айфона последней модели.

– Вот недоумки! – восклицал он радостно, не отрывая взгляда от экрана айфона, который держал на расстоянии вытянутой от себя руки. – С вами такой потешный артхаус замутить можно! Я даже концепцию придумал! «Как собственными руками разрушить себе жизнь и мечту, а после ими же пытаться себе помочь. Фигуральное и прямое выражение в обеих ипостасях».

– Че-е-его? Это ты к чему, Крис? – не понял один из парней – самый невысокий из них.

– К тому, что за лето могли подготовиться, – важно заявил медоволосый, не переставая снимать, поворачивая камеру к лицу приятеля и теперь снимая его. – Но вы прогадили лето, ни фига не подготовились и щас спасаетесь гранатом. Сначала своими лапами, фигурально выражаясь, все загубили, а после в прямом смысле пытаетесь этими же лапами дотянуться до чуда и сотворить ритуал. Я почти гений!

– Иди ты! Сам эстетику едва сдал!

– Так сдал же! А вы неудачники, только на волшебный ритуал надеетесь. А назову-ка я свой крохотный айфоновый артхаус «Надежда и реальность». Засниму, получится ли у вас экзамен сдать, котятки, с помощью вашей веры в глупость! – поправил очки Крис. Сегодня на обладателе волнистых светло-медовых волос очки без диоптрий были новые, и их толстая оправа могла похвастаться ярким цветом спелой клубники, которая буквально заставляла прочих студентов смотреть в его вытянутое худощавое и скуластое лицо. В сочетании с изумрудной приталенной футболкой розовая оправа смотрелась еще более эпатажно, чем могла бы.

– Да иди ты!

– Я и так ухожу! – захохотал Крис и исчез в неизвестном направлении.

– Что они делают? – посмотрел не без интереса на шумных парней Саша.

– Пытаются достать гранат. У них пересдача сегодня осенняя, – рассеянно отвечала Марта, нащупывая наконец сотовый на дне сумки. Правая бровь молодого человека изогнулась в удивлении. Девушка поняла, что Александр в догадках, стараясь найти логическую связь между гранатом, пересдачей экзаменов и, казалось бы, идиотским поведением парней, а поэтому, слегка запинаясь из-за смущения, рассказала ему о местном суеверии.

У студентов консерватории уже почти целое столетие бытовал один интересный обычай – перед экзаменом самые суеверные из них касались гранатового плода. Якобы этот нехитрый ритуал помогал им получить высокие оценки на экзаменах и лучше выступить.

– Как «халява, приди» у студентов? – вспомнилось Саше, когда они шагали по лестнице.

– У нас все более поэтично! – коварно улыбнулась Марта.

Легенда гласила, что все началось с известного композитора и пианиста, взращенного в стенах консерватории еще до революции и получившего затем всемирное признание. Обучаясь в консерватории, он решил разыграть своих однокашников. Будучи наделенным музыкальным талантом с раннего детства, известный пианист обладал сказочной памятью, быстрым усвоением и феноменальным слухом. А потому учеба давалась ему легко и просто в отличие от многих друзей.

Однажды, когда пианист учился уже на старшем курсе, один из его хороших приятелей, также впоследствии ставший именитым композитором, но в юношестве учившийся не столь хорошо и проваливший только что один из весенних экзаменов, задал риторический вопрос: «Как ты умудряешься получать только лучшие оценки?»

Пианисту было неловко говорить хорошему приятелю, что во всем виновата его гениальная память (об этом и так все отлично были осведомлены), и он в шутку отвечал: «Все дело в гранате, что изображен на витраже второго этажа, в конце коридора. Удивительно, но он обладает волшебным свойством – стоит мне его коснуться перед экзаменами, так заряжаюсь немыслимой удачей, и каждый раз я получаю пять с крестом».

Друг пианиста в шутку решил коснуться этого самого граната, зажатого в пальцах Персефоны, и, к своему огромному удивлению, на следующий день получил высшую отметку на переходном экзамене.