Он смотрел, заложив руки за спину, как служанка принесла таз с водой, и Дора принялась мыть поврежденную ножку. Сначала она пригладила малышу волосы и поцеловала, как и предсказывал Джеймс, и утешила, сказав, что папа не побьет его за то, что он упал и ушибся.

– А Джон сказал, что побьет, – укоризненно проговорил ребенок.

– Тогда скажи спасибо, что Джонатан не твой папа, – улыбнулась она, снова целуя мальчика. – Не присядете ли, милорд? – спохватилась она, увидев, что Джеймс так и стоит рядом с ней. – Я велю подать чаю.

– Не затрудняйтесь, Дора. Я просто хотел удостовериться, что с малышом все в порядке. Как вы поживаете?

Ногу Патрику перевязали и, приподняв, уложили на подушку. Дора повернулась к гостю:

– Хорошо. Последние роды были трудные, но теперь я полностью оправилась. – И она вспыхнула.

– Вы счастливы? – спросил он и тут же пожалел, что пытается придать разговору сугубо личный характер.

– Да, – ответила она просто. – У меня хороший дом, хороший муж, дети подрастают. Чего мне еще желать?

– Прошло много времени… – Он не закончил фразу.

– Да. – Она снова вспыхнула. – Много.

– Я часто задавался вопросом, счастливы ли вы.

– Ну конечно! – заверила она. – Вы очень любезны.

– Ногу все еще больно, мама, – захныкал Патрик у нее за спиной.

Дора повернулась к пострадавшему, и в этот момент вошел Джонатан.

– Я говорил ему не прыгать, мама, но он такой противный. Ничего не слушает.

– Он упал, Джонатан, – с расстановкой произнесла Дора, поворачиваясь к нему. – Вы ничего не скажете отцу о том, что он спрыгнул. Вы меня поняли?

– Да, матушка, – ответил мальчик, и в его голосе опять послышалось еле заметное презрение.

– Это лорд Бэкворт. Он был так любезен, что привез вашего братика домой, – продолжала она. – Поблагодарите его, Джонатан.

Мальчик наклонил голову, повернувшись в сторону Джеймса:

– Спасибо, милорд.

Джеймс откланялся. Странно, думал он. Все произошло совсем иначе, чем представлялось ему неоднократно в воображении. Он, и Дора, и их сын – все вместе в одной комнате. В этой обстановке он мог видеть в ней только мать этих детей. Разумеется, такую женщину он никогда не пожелал бы.

Неужели это из-за нее он бесновался и чуть не довел себя до сумасшествия?

А к своему сыну он не испытывает ничего, кроме легкой враждебности. Будь он по закону, а не по крови отцом этого ребенка, он постарался бы, чтобы мальчишка почаще чувствовал тяжесть его ладони. Его сын никогда не стал бы разговаривать с матерью в таком тоне, не получив за это по мягкому месту и не выслушав множества нареканий от членов семьи.

Действительно странная встреча, если вспомнить, какие страсти бушевали в нем чуть ли не десять лет тому назад. Во всем этом есть что-то нереальное. Как будто бы вообще ничего не было! И только Джонатан – живое свидетельство того, что что-то было.

Такую встречу он не повторил и не хотел повторить. Но он хотел задать Доре несколько вопросов. Он не будет полностью удовлетворен, пока не услышит ответов на кое-какие вопросы.

И кроме того, то была встреча, рассказать о которой жене он не счел возможным. Впрочем, он и о своей повседневной жизни не особенно-то ей рассказывал. И она рассказывала ему также мало. Они были посторонними людьми, которым случайно пришлось жить в одном доме и спать в одной постели. Посторонними людьми, которые каждую ночь были близки в течение нескольких минут на протяжении трех с лишним недель в месяц.

Больше они ничего не значили друг для друга.

Если не считать того, что он любит ее. Совершенно не относящийся к делу факт, судя по всему, когда ты обречен на брак, который ни в коем случае не нужно было заключать.

* * *

Зима казалась Мэдлин длинной и скучной, несмотря на то, что у нее появились друзья и светская жизнь, требующая визитов и приема гостей. Но снег, о котором ее предупреждали, что в Йоркшире его гораздо больше, чем в более южных районах страны, вынуждал ее сидеть дома днями напролет. А когда сидишь дома, то все твое общество составляет Джеймс.

Другими словами, ей совсем не с кем было общаться.

Много раз она почти жалела о том, что отказалась от его предложения поехать в Эмберли перед Рождеством. Но в общем, решила она, лучше не поступаться своей гордостью и остаться в одиночестве, чем ехать в Эмберли к маме, Домми и Эдмунду и дать им увидеть, как она несчастна. А Домми увидит это, даже если этого не увидят остальные, как бы она ни притворялась. И потом, если она приедет в Эмберли, как сможет она снова уехать оттуда?

Теперь ее дом в Данстейбл-Холле, и она ни за что не должна подвергать его сравнению с Эмберли. И ни за что не должна она собственными глазами видеть семейную жизнь братьев и то, как отличается эта жизнь от ее собственной: Жизнь ее должна проходить в добровольной ссылке.

Эти храбрые и мрачные мысли посещали ее до катастрофы, произошедшей на весеннем балу у герцога, и до всего, что за " этой катастрофой последовало. После этого все изменилось, но к тому времени зима прошла окончательно и бесповоротно.

Равно и разрешение герцогини от бремени. Она разродилась наследником в конце февраля. Бал давался в ознаменование этого события в середине апреля.

Тем временем из дома приходили письма. Письма, которые наполняли Мэдлин тоской по дому и недовольством. Александра писала, что Джин и Ховард обвенчались еще до Рождества, и кажется, она уже ждет ребенка, если именно этим объясняется тот факт, что миссис Кортни каждое утро приходит к ним, чтобы ухаживать за невесткой, которая не может подняться с постели до полудня, потому что ее тошнит.

Сьюзен Кортни, впоследствии Сьюзен Дженнингс, а в настоящее время леди Эджертон, также пребывает в ожидании интересного события, писала Александра, добавляя, что терминология эта принадлежит самой Сьюзен.

Мэдлин казалось, что весь мир собирается рожать, кроме нее.

Эллен и Доминик намеревались провести в Лондоне по крайней мере часть сезона, чтобы Эллен была ближе к своей приемной дочери и могла навещать своего отца.

Завершающий удар пришел в марте с письмом от Эдмунда. Александра снова ждала ребенка.

Весь мир, кроме нее!

Письмо это пришло в особенно дурной день. Ее не было дома, когда его принесли, Мэдлин ехала верхом по какому-то грязному лугу, ничего не видя перед собой, потому что плакала навзрыд, получив очередное доказательство своего бесплодия.

Глава 19

Джеймс никогда не испытывал приязни к герцогу Питерли. Герцог, который был на семнадцать лет старше его, всегда держался надменно. Он был высок и худощав, с узким аристократическим лицом и пронзительными темными глазами. Большую часть времени он проводил в Лондоне, занимаясь государственными делами, и приезжал в деревню раз в год на пару недель, как правило, в начале лета.

Когда он приезжал, он обычно посещал Данстейбл-Холл. Он принадлежал к тем немногим жителям округи, с которыми отец Джеймса был в хороших отношениях. У них было много общего во взглядах на нравственность и на жизнь. Или они делали вид, что это так. Джеймс с отвращением узнал, оказавшись наконец в Лондоне, что герцог ведет двойную жизнь. Он содержал любовницу, с которой прижил нескольких детей. Ходили слухи, что у него есть темные делишки с другими дамами легкого поведения.

Между Питерли и покойным лордом Бэквортом существовала договоренность, что герцог женится на Алекс, когда та подрастет. Джеймсу эта идея никогда не нравилась. Долгие годы Алекс была единственным человеком в его жизни, которого он любил по-настоящему. Он знал ее как пылкую, страстную девушку, как натуру артистичную, с богатым воображением. Эти стороны ее натуры были бы попраны герцогом с той же суровостью, с какой подавлялись отцом.

Но Алекс так мало знала о жизни. У нее никогда не было друзей, кроме него. Ее никогда не посылали в школу. К тому времени, как ее повезли в возрасте двадцати одного года в Лондон с целью объявить там официально о ее помолвке с Питерли, она уже совершенно примирилась со своим замужеством.

И теперь, оглядываясь на ту весну, Джеймс испытывал сильнейшую благодарность Доминику, лорду Идену и Мэдлин за некий весьма глупый случай, который должен был иметь отношение только к двум из них, но в который оказалась замешанной и Алекс. Два друга лорда Идена, посланные для похищения Мэдлин, приняли за нее Александру, которая оказалась полностью скомпрометированной, поскольку ей пришлось провести целую ночь в городском особняке Эмберли, будучи не узнанной ни им, ни Иденом.

Оба они сделали ей предложение – и Идеи, и Эмберли. Теперь Джеймс чуть ли не смеялся над тем случаем, который когда-то привел его просто в ярость. Алекс отказала обоим. Чего-чего, а храбрости ей было не занимать. А также невероятной наивности. С какой стати она должна принимать предложение кого-то из этих двоих, рассуждала Александра, если она уже помолвлена, пусть и неофициально, с герцогом Питерли?

Бедная Алекс! Она быстро все поняла, когда посреди гостиной леди Шарп герцог Питерли сделал вид, что незнаком с ней, – после того как это сделали все остальные, за исключением Мэдлин. Даже тогда она отказалась бы принять предложение Эмберли, если бы он чуть ли не силой заставил ее согласиться публично, после его появления у леди Шарп.

Как удачно иногда оборачиваются случайные события. Он не мог не согласиться теперь, что Эмберли для Алекс оказался замечательной партией. Вернувшись из Канады, Джеймс не поверил собственным глазам. Как переменилась сестра!

И самое главное, она вырвалась из тисков герцога Питерли, и это было куда удачнее, чем ему представлялось в то время. Прошлой весной в Лондоне он услышал, что герцогиня Питерли время от времени исчезает из поля зрения общества на целые недели по причине некоего неведомого недомогания. Но в результате болтовни слуг несколько раз наружу просочились слухи о том, что герцогиня просто скрывает синяки на лице.