Мэри Бэлоу - Сети соблазна

Эльберт несколько смутился и, повернувшись к Александре, поднес к губам ее руку.

– Дорогая кузина, – произнес он, – вам идет черное. Оно дополняет темный цвет ваших волос.

Александра нахмурилась и ничего не сказала. Эльберт взглянул на суровое и неподвижное лицо Джеймса, улыбнулся с глупым видом и обратился к леди Бэкворт.

– Тетенька! – сказал он голосом, вибрирующим от ласкового сочувствия. – Это ведь действительно к лучшему. Для дядюшки этот мир был недостаточно хорош. Я уверен, вы вспомните, что я всегда это говорил, и всю дорогу из Лондона я утешал маменьку, внушая ей это.

Лорд Идеи прошептал сестре на ухо:

– Вы уверены, что он должен быть высоким блондином с десятью тысячами в год? А что, если я найду его вам среди близких родственников?

Она бросила на него выразительный взгляд.

– Я всегда говорила, что это жаба. Я уверена, вы вспомните. И я буду услаждать ваш слух всю дорогу в Уилтшир, внушая вам это.

– Ах, лорд Идеи, леди Мэдлин, – снисходительно проговорил Эльберт, – рад возобновить наше знакомство и весьма опечален, что это происходит при столь грустных обстоятельствах.

Он почтил их своим вниманием, усевшись рядом и почти целый час занимая их превосходной беседой. И Мэдлин, и Доминик завидовали Эллен, сидевшей наверху в детской и успокаивающей своего сына, который неважно перенес поездку.

Джеймс сидел подле окна в гостиной, время от времени бросая взгляд в темноту. Хотя был уже поздний вечер, занавеси так и не задернули. И еще он смотрел на свой черный костюм и на черные платья матери и тетки, сидевших на другом конце гостиной.

Значит, он умер и похоронен. Все кончено. Соседи Алекс, заполнившие церковь, в большинстве своем вернулись в Эмберли по просьбе графа и разошлись по домам. Они не поскупились на соболезнования. Это были добрые люди. Жаль, что он не сумел вести себя с ними соответственно.

Лорд и леди Иден сидели по обеим сторонам от его матери. Леди Иден держала ее под руку и серьезно беседовала с ней. Добросердечная леди, но ведь ей отлично известно, что значит потерять мужа. Она потеряла его на недавней войне.

Эмберли только что увел Алекс наверх. После напряжения последних дней она валилась с ног.

Джеймс почти не разговаривал с сестрой после своего возвращения из Лондона. О чем тут говорить? Что смерть отца далась ей нелегко, и баз того ясно. И она, конечно же, знала, что он также не остался равнодушным к его смерти.

Вдовствующая графиня только что вышла вместе с сэром Седриком, оставив Мэдлин беседовать с его теткой и кузеном. Он посмотрел на нее – впервые со времени своего возвращения. На ней было платье приглушенного лавандового цвета. Она сидела на своем стуле очень прямо, сложив руки на коленях. Обычный блеск исчез из ее глаз. Мэдлин была бледна и выглядела так, словно не спала несколько ночей. Однако оставалась по-прежнему красивой.

Этот червяк Эльберт строил ей глазки. Мэдлин краснела. Губы ее сжались. Эльберт ухмылялся и говорил ей что-то. Джеймс не расслышал, что именно.

В нем неожиданно вспыхнул гнев. Но она сама сумеет постоять за себя. Он должен оставить ее в покое, не должен делать никаких движений в ее сторону.

Джеймс встал и прошелся по комнате.

– Не хотите ли подышать свежим воздухом, Мэдлин? – спросил он.

Вздрогнув, она посмотрела на него.

– Я считаю, Джеймс, дорогой мой, что свежий воздух пойдет вам на пользу, – поддержала его тетка Деборы. – Разумеется, если вы уверены, что этим вы выкажете вашему отцу приличествующее уважение. Но я не вижу особого неприличия, ведь вы сейчас на земле лорда Эмберли. Джеймс продолжал смотреть на Мэдлин.

– Леди Мэдлин нужна сопровождающая дама, кузен, – сообщил Эльберт. – Не годится в такое время вызывать кривотолки, что вы, без сомнения, сознаете. Теперь вам нужно помнить, что вы уже не просто мистер Джеймс Парнелл. Вы Бэкворт.

– Благодарю вас, – сказала Мэдлин, вставая. – Я только возьму плащ.

Вдовствующая графиня Эмберли и сэр Седрик Харвей прошли по каменному мосту и медленно спустились в долину.

– После похорон всегда испытываешь нечто вроде облегчения, – заметила графиня. – Но для близких членов семьи тогда-то и начинаются настоящие страдания. Пустота, окончательное понимание утраты. Ах, Седрик, как я сочувствую леди Бэкворт! Она ведь любила мужа, да?

– Хотелось бы знать, найдет ли она в себе силы, чтобы справиться с такой потерей, – сказал он. – Конечно, у нее есть Александра и внуки. И сын ее вовремя вернулся, и теперь он, конечно же, больше не поедет в Канаду – во всяком случае, в этом году.

Леди Эмберли вздохнула.

– На свежем воздухе просто замечательно, – проговорила графиня. – Я, Седрик, себя чувствую так, словно сбежала с занятий. Как вы считаете, мне следовало бы остаться?

– Когда мы уходили, Эллен прекрасно управлялась с леди Бэкворт, – заметил сэр Седрик. – У вас не невестка, Луиза, а настоящий бриллиант. И миссис Хардинг-Смайзи готова предложить утешения в любой момент, не сомневайтесь. Расслабьтесь и погуляйте с удовольствием.

– Ах, непременно, – согласилась она. – Я так рада, что вы уезжаете не в этом году. Не знаю, что я делала бы без вас в прошлом месяце. Вы такой здравомыслящий человек.

– В жизни не слышал более странного комплимента. Это действительно комплимент?

– Разумеется, – ответила графиня. – Седрик, я никак не могу не думать о том, что вы сказали недавно. Вы говорили серьезно?

– О том, что я хочу жениться на вас? – спросил он. – Вряд ли я стал бы шутить подобными вещами, Луиза.

– Мне трудно перестать думать о вас как о друге, Седрик. И это глупо, потому что вы хороши собой. Последнее время я смотрела на вас по-новому и поняла это. Но раньше я никогда этого не замечала. Вы были просто Седриком, моим другом.

– У нас есть деревья, река и лунный свет, – сказал он. – Прекрасные декорации для романа. Почему бы нам не произвести испытания? Позвольте мне вас поцеловать.

– Здесь? Теперь? – удивилась графиня. – Как это глупо! Он остановился и повернулся к ней.

– Если окажется, что это глупо, – проговорил он, – мы сохраним это в тайне. Вы же видите, свидетелей здесь нет.

И, опустив голову, Седрик поцеловал ее в губы. Поцелуй был легким, дразнящим.

– Я весьма признательна темноте, – сказала графиня, когда сэр Седрик посмотрел на нее. – Уверена, что я покраснела точно девица. Вы подумаете, Седрик, что я неловкая. Это было так давно…

– Ну что ж, в таком случае мы попробуем поцеловаться как мужчина и женщина, а не как девочка с мальчиком.

Харвей привлек графиню к себе и снова поцеловал, на этот раз в раскрытые губы. Его руки скользнули по ее спине. Ее руки легли ему на плечи.

– Не такая уж вы неловкая, – пробормотал он ей в губы несколько мгновений спустя. – Прекрасно, Луиза.

Она уткнулась лбом в его плечо.

– Прошло четырнадцать лет, – сказала она, – и у меня никого не было, кроме Эдварда. Вы ведь не хранили обет безбрачия после Энни, да? Боюсь, что вы гораздо опытнее меня, Седрик. Вы показали мне это только что. Я не смогу удовлетворить ваши потребности. Я думаю, что будет лучше, если мы останемся просто друзьями.

– Но я не предлагаю вам стать моей любовницей, – возразил он. – Я не нанимаю вас для того, чтобы вы заботились только о моих телесных потребностях. Вы нужны мне как жена, собеседник, друг, возлюбленная. Я знаю, Луиза, что у вас был только Эдвард. Я и не жду, что вы окажетесь опытной куртизанкой. Но если вы полагаете, что не возбудили мою кровь, вы были не очень внимательны за последние пять минут.

– Это так глупо! – запротестовала она. – У меня трое взрослых детей и четверо внуков.

– Вы боитесь, Луиза? – спросил он.

– Да. – Она подняла голову и посмотрела на него. – Понимаете, я считала, что эта сторона моей жизни в прошлом. Я научилась получать удовольствие, наблюдая за жизнью моих детей. И я построила свою собственную жизнь, создала круг добрых друзей. Спокойную жизнь, достойную и утонченную. И вот я вижу, что после всего мне еще доступны чувственные наслаждения. С моим ближайшим другом. Да, я боюсь, Седрик. Боюсь, что все рухнет. Это все равно что выйти в темноту, оставив позади целый мир света и тепла.

– Я всегда считал, что вы знаток в любовных делах, – произнес он. – У вас с Эдвардом был прекрасный брак. И ваши дети способны глубоко любить, и это последствия вашего воспитания и примера.

– Я всегда считала, что смысл моей жизни придает любовь, – подтвердила графиня.

– А теперь вы боитесь любви? Графиня нахмурилась.

– Не любви, – сказала она, – физической страсти.

– Значит, это вещи несовместные? – спросил Седрик. – Неужели вы погубите нашу любовь, которая проявила себя в дружбе, если станете моей женой и разделите со мной ложе? И – Господи, прости – если сделаете это с удовольствием?

– Ах, – ответила Луиза, отворачиваясь и устремляя взгляд на темные речные воды, – теперь я вижу, что вы используете нашу дружбу против меня. Вы всегда были таким разумным человеком – таким здравомыслящим, как я безрассудно заметила всего лишь несколько минут назад, – и я привыкла слушаться вас и думать, будто все, что вы говорите, очень мудро.

– А разве я сказал что-то немудрое? Это из-за Эдварда, Луиза? Это потому, что вы любили его всем сердцем, потеряли его и с тех пор почти потеряли себя? Если бы вы могли вернуться назад, отвергли бы вы его или стали бы держаться поодаль от него, с тем чтобы не так страдать после его ухода?

– Нет, конечно же, нет, – сказала она. – Мне бы не хотелось изменить ни одного мгновения нашей с ним жизни, даже зная, каков будет конец.

– Или это из-за того, что вы не можете освободиться от своей любви к нему, чтобы полюбить еще раз? – спросил он. – Или вы потому боитесь полюбить меня, что когда-нибудь я умру, и может статься, умру раньше вас?