Мэри Бэлоу - Сети любви

Но она здесь. Эллен здесь.

Мэдлин сидела за поздним завтраком или ранним ленчем – никого больше не заботило, как называются трапезы, – когда ее вызвали в коридор дома леди Андреа. Ночью – когда в точности, Мэдлин не знала, – леди Андреа возникла у ее плеча после долгого отсутствия и велела ей идти спать.

– Я хорошо отдохнула, проспала часа четыре, – сказала она, – теперь ваша очередь. От вас не будет никакого толку, если вы рухнете от изнеможения, понимаете?

Мэдлин ушла; она слишком устала, чтобы спорить. Но мистер Мейсон уже принес сведения из города, что все кончено, французы бегут, а прусская армия их преследует. Великая победа – сообщил он с жаром.

Действительно, великая победа, думала она, пробираясь среди тел, лежащих на ковре в гостиной, и стараясь не наступить на откинутую руку или ногу. Значит, вот они какие – великие победы.

Пока она спала, в дом принесли новых раненых. Они лежали и в гостиной рядом с парадным вестибюлем; каждый был укрыт всего лишь одним тонким одеялом, а подушек вовсе нет, как сообщила горничная с усталыми глазами.

Интересно, кто хочет с ней говорить, думала она, торопливо входя в вестибюль и уже ожидая всего самого плохого. Но она увидела всего лишь незнакомого слугу с запиской. Он подал ей записку и стал ждать.

Писала миссис Симпсон – это она поняла. Потом смысл написанного исчез. Что это значит? Рано утром принесли Доминика. Он ранен в грудь, рану она еще не осмотрела, хотя ему оказали помощь прямо на поле боя. У него сильный жар, но он в безопасности и в тепле, лежит в постели у нее в комнате. Ранен! Наконец она поняла. Мэдлин вдруг рассмеялась, напугав слугу. Ранен – значит, жив. Хотя вчера в этом доме умерли двое раненых. А ведь один из них пришел сам, без посторонней помощи. Будет ли жить Доминик?

– Скажите миссис Симпсон, что я приду, как только смогу, – сказала она наконец слуге, аккуратно складывая записку и с удивлением заметив, что руки у нее ничуть не дрожат.

Она повернулась и направилась в гостиную, где ее встретил хор голосов – все просили пить. Скоро она была занята настолько, что отказалась от своих намерений попросить у леди Андреа разрешения уйти на час. Как тут уйдешь, если помощников у них так мало? Доминик теперь в безопасности. Миссис Симпсон позаботится о нем.

Она открыла дверь и крикнула служанке, проходящей по коридору, велев ей бежать наверх в ее комнату и принести все подушки и одеяла с кровати, а также диванные подушки с кушетки. Потом повернулась к раненому. Она знала, что он не умер, – руки у него подергивались. Но голова и одна сторона лица были скрыты чистыми бинтами, а единственное одеяло, укрывавшее его, лежало на полу там, где должна была находиться правая нога.

Она опустилась на колени рядом с раненым, который, к ее удивлению, не умер за ночь, и взяла его за руку.

– Сейчас я подложу вам под голову подушку и дам еще одно одеяло. Хотите пить?

Его глаз, свободный от бинтов, был закрыт. Он ничего не ответил, но слабо сжал ее руку. Она повернулась, взяла чашку, которую поставила на пол рядом, просунула руку ему под голову, слегка приподняла ее, чтобы он мог напиться. И когда он напился и несколько капель упало ему на шею, она поняла, что это лейтенант Пенворт. Бывший полный жизни, пылкий молодой человек.

– Ну вот, – сказала она, когда служанка с тяжелой ношей добралась до нее, – сейчас я подложу вам под голову подушку. И дам второе одеяло. Вы дрожите. Я – Мэдлин Рейни, лейтенант…

Дверь, отделяющая комнаты Эллен от всего дома, оставалась все время открытой: она хотела слышать голоса раненых, за которыми ухаживала. Но на улицу она больше не выходила – ее дом был набит до отказа. Кто может нагрянуть?

Лорд Иден горел и бредил. Он сказал, что Чарли ушел. Тогда они ушли вместе. Теперь вернулся только Доминик. А Чарли? Не было томительной надежды на чудо, ее душа не прислушивалась к шагам – а вдруг?..

Все утро она просидела у постели другого человека. Он пристально смотрел на нее, хотя и не подавал других признаков жизни. Она держала его за руку, улыбалась ему, молилась за него, повторяла слова утешения – пока он не умер. И она закрыла ему глаза, набросила простыню и послала слугу разыскивать людей, чьей обязанностью было уносить мертвых.

Но ее постоянно тянуло туда – к лорду Идену. К Доминику. Она боялась, но боролась со своим страхом. Жар сжигает его. Он не спит, но никого не узнает. Не узнает и ее. Когда паренек погрузился в беспокойный сон, а мертвого унесли, она подошла к Доминику и переменила ему повязку. При виде раны и пурпурно-зеленых синяков вокруг сломанных ребер, она вздрогнула.

За целый день хирург так и не пришел, хотя за ним посылали еще накануне и второй раз – утром.

Вечером пришла леди Мэдлин, накинув на голову шаль, в мятом и довольно грязном платье.

– Где он? – спросила она, как только увидела Эллен. – Я никак не могла уйти раньше. Он…

– Он в моей комнате. – Эллен взяла посетительницу за руку и повела за собой. – Он еще жив.

– Еще? – Голос Мэдлин стал резким. – Вы думаете, он не выживет? Ах, как глупо! Я знаю, как это бывает. Это ужасно, ужасно! Ах, Домми!

Она вбежала в комнату, бросилась к брату и склонилась над кроватью, не надеясь на ответ.

Эллен стояла в дверях и смотрела, как другая женщина взяла его за руку, поднесла ее к лицу и заговорила с ним. Его глаза были открыты и блестели, но он не узнал свою сестру.

– Ему нужен хирург, – сказала Эллен, – но они все, видимо, слишком заняты. Я переменила ему повязку и попыталась напоить. Больше я почти ничего не могу сделать.

– Я понимаю. – Мэдлин выпрямилась, по-прежнему не сводя глаз с брата. – Я понимаю. Мы совсем беспомощны. Домми, вы не должны умереть. Вы меня слышите? Вы сражались там. Теперь вы должны сражаться здесь. Должны. Вы не должны умереть. Я не хочу стать старшим близнецом, Домми.

Она осторожно выпустила его руку, положив на постели, и повернулась к Эллен.

– Вы очень добры, что известили меня, – сказала она. – И я вижу, что вы обеспечили ему самый лучший уход. Он вымыт. Я не могу здесь остаться. Было бы эгоистично с моей стороны переехать сюда только потому, что здесь мой брат. Там их тысячи… и в доме леди Андреа их очень много, а тех, кто ухаживает за ними, так мало. Там и лейтенант Пенворт. Он потерял ногу. И один глаз. Я должна вернуться.

Она с удивлением поняла, что из горла у нее вырвалось рыдание. Она думала, что уже не способна что-либо чувствовать.

– Да, должны, – согласилась Эллен. – Здесь в доме есть прислуга. И вы знаете, что я о нем позабочусь. Последние три года он стал почти членом нашей семьи.

– Да, – сказала Мэдлин, бросая на брата взгляд, исполненный муки. – А ваш муж? Есть о нем вести? Очевидно, все собираются у Нивеля, чтобы двинуться на Париж.

– Значит, сражение окончено? – спросила Эллен. – Да, вести есть. Лорд Иден сообщил мне… Он ушел.

– В Пар… – Но тут Мэдлин взглянула на Эллен. – Ах нет. Я…

– Не нужно! – резко проговорила Эллен. – Вы ступайте, леди Андреа нужна ваша помощь. А у меня в соседней комнате лежит юноша… Испуганное раненое дитя. Когда придет хирург, я буду с ним сражаться, потому что рука у паренька распухла и хирург решит, что ее нужно ампутировать. Но рана чистая, и я уверена, что опухоль спадет. Я буду сражаться за его руку. – Она засмеялась. – Как вы думаете, мне понадобится шпага, чтобы одолеть хирурга?

Мэдлин сильно побледнела. Но она расправила плечи и тоже улыбнулась.

– Может быть, хватит ножниц? – сказала она. – И очень сурового вида.

– Попытаюсь, – сказала Эллен; она стояла в дверях и смотрела, как ее гостья легко сбежала по ступеням. – Не беспокойтесь, я сообщу вам, если будут какие-то перемены.

На следующий день к вечеру хирург появился. Добродушный и громкоголосый, полагавший, что чем громче будет его голос, тем легче он проникнет сквозь жар и боль своих пациентов.

Но при этом он отнюдь не был груб. Он осторожно снял повязку с руки юноши, смеясь и болтая с явным намерением отвлечь внимание раненого. Но юноша смотрел на врача глазами, круглыми, как блюдца, и полными ужаса.

– Хм, – сказал хирург, – дела неважные. Ну что ж, дружище, пока еще она у тебя не гниет, но скоро может и начать. Придется отнять руку, а? И дело с концом. Я пришлю к вам кого-нибудь.

– Нет, – спокойно сказала Эллен. – Если в ампутации пока нет необходимости, подождем. Я буду чистить рану и перевязывать. И надеяться на лучшее. Жар у него уже стал гораздо меньше.

Хирург нахмурился.

– Вы родственники, мэм?

– Нет – ответила она. – Но пока он у меня в доме, я буду ему вместо матери.

Хирург запрокинул голову назад и разразился хохотом.

– Ох уж эти матери! Почему, мэм, вы думаете, я вступил в армию?

Взглянув на лорда Идена, хирург покачал головой. Сняв повязку он внимательно осмотрел рану.

– Вызревает гнойник, – сказал он и снова покачал головой – Ну что же, этого мы не можем ампутировать. Не так ли, мэм? Стало быть, и ссориться не из-за чего. – Он посмеялся собственной шутке. – Сильный жар. Хм-м. Придется пустить кровь.

– Разве он недостаточно потерял крови? – осторожно спросила она.

– Очевидно, нет. Иначе у него не было бы такого страшного жара. Подержите-ка тазик.

После кровопускания лорд Иден действительно стал поспокойней. Но это, подумала Эллен, результат ужасной слабости.

Уходя, хирург сказал, что зайдет завтра, если сможет, пустит кровь пациентам и посмотрит, в каком состоянии рука у юноши.

Лорд Иден цеплялся за жизнь. Хотя порой ему казалось, что куда легче и проще не держаться за нее. Часто ему хотелось вцепиться зубами в этот изнурительный жар и сумасшедшую боль, уничтожить их, освободиться от них. Казалось, что в груди у него что-то распухает, растет и вот-вот взорвется и разнесет его в клочья. Порой он забывал, кто он и где находится.