Молитв как таковых Таня и не знала особенно. Да и верующей была так себе, в церковь редко, от случая к случаю хаживала. Просто привычка у нее такая была – за все Бога благодарить. Совсем, совсем забыла Таня Селиверстова, что не надо бы так высоко душой взлетать да рассыпаться благодарением, что не любит Господь, наверное, всего этого. Тут же и сердиться начинает. Раз, мол, счастливая ты, значит, сильная очень. Значит, и муками потерзаться пора пришла, не все тебе жить в радости. Уж сколько этому правилу Таня учена жизнью была, и все не впрок…

Глава 10

Посадку самолета Таня с Отей дружно проспали. Очнулась она от суеты, вокруг нее слегка шелестящей, – народ готовился к выходу, сидя культурно по местам и копошась потихоньку – кто одевался, кто, как и Таня, только проснулся и таращил на всех сонные глаза, а дамочка одна торопливо губы красила, пристально вглядываясь в овальное зеркальце. Таня встрепенулась, потрясла головой, отгоняя крепкий сон, в который провалилась намертво после всех пережитых волнений. Отю жалко было будить, так и пришлось одевать полусонного – он разваливался в ее руках, как мягкая тряпичная кукла, похныкивал протестующе. За маленьким окошком – Таня даже название его вспомнила, иллюминатор называется, – стояла не совсем уж непроглядная, но темень, перемежаемая редкими дальними огнями. Прежняя тревога, еще тошнее той, что перед посадкой в самолет ее мучила, сжала Танино сердце – а вдруг не встретят? Куда она тогда пойдет, ночью, с ребенком…

Страхи ее, однако, оказались напрасными. Она и шагу не успела ступить в зал прилета, как тут же Отю подхватили ловко и умело чьи-то сильные руки – она даже испугаться не успела. Только подняла удивленное лицо вверх – встречающим оказался высоченный мужик в темном костюме. Он, может, даже и красивым был бы, этот мужик, если б не выражение его лица – туповатое какое-то. Явно не из телевизора у него было лицо. Абсолютно правильное, но никакое. Вот у Павла Беляева, например, красоты поменьше будет, а лицо такое – глаз не оторвешь… Хотя чего это она про Павла Беляева вдруг вспомнила? Пришло же в голову… Все, не надо о нем больше вспоминать, он там остался, в другой жизни. И совсем он здесь «не пришей кобыле хвост», как говорит бабка Пелагея. Здесь, в этом сверкающем и гудящем разными голосами зале аэропорта с красивым названием Орли…

– Вы Татьяна Селиверстова, – квадратно улыбнувшись, уточнил встречающий, глядя на нее сверху вниз.

– Да, это я…

– С приездом, Татьяна. А я Сергей. Помощник мадам Ады. Следуйте за мной, там машина ждет.

Развернувшись, он быстро пошел по залу, нежно прижимая к себе спящего Отю и ловко обходя чужие чемоданы. Краем глаза Таня успела заметить, как радостно-яростно обнимаются Левушка с Ленусиком с немолодой уже парой таких же странно одетых людей – родители, наверное. Интересно как. Поглазеть бы на них по деревенской привычке, полюбопытствовать, они теперь вроде как и не чужие ей стали, Левушка с Ленусиком. Хорошие ребята, дай им Бог счастья французского полной ложкой…

Подхватив полы шубы, она побежала вслед за Сергеем – не отстать бы. Когда подошли к красивой блестящей машине, Сергей снова передал ей Отю на руки, распахнул заднюю дверь и придержал под локоток, вежливо склонившись. Со стороны красиво, наверное – как в кино. Сев за руль, тут же плавно двинул машину с места, обернулся с улыбкой:

– Как долетели, Татьяна? Без приключений?

– Ну, почти… – немного замялась Таня. – А долго нам ехать?

– Нет, не долго. Там Ада спать не ложится, ждет тебя.

– А… почему она встречать не приехала?

– Кто? Ада?! Тебя?! Сама?!

Он хмыкнул очень уж выразительно, отчего Таня поняла, что сморозила совсем уж какую-то глупость. Хотя в чем, если разобраться, глупость-то? Она ведь не претендует на то, чтоб Ада ее как королевну встречала. Она ж про Отю вообще-то спрашивала. Он же ей внук все-таки, не чужой, родненький… Вот она бы своего внука и пешком бы встречать пошла, хоть днем, хоть ночью…

Задумавшись, она и не заметила, как въехали они с трассы в город, как замелькало за окном огнями и светом, и ничего нельзя было рассмотреть толком, сколько головой ни верти. Выскочить бы хоть на минутку, посмотреть! Париж все-таки…

– Ничего, наглядишься еще, – словно прочитав ее мысли, тихо проговорил Сергей, не поворачивая головы. – И надоесть успеет. И домой страсть как захочется…

– Да ну… Как это – надоесть? Вон красота какая! Это мы в самом городе сейчас, да?

– Да, в городе. А дом Адин на окраине, там такой красоты не увидишь. Там все как в деревне. Дома, лужайки… Вообще, сам по себе Париж город маленький, пешком все обойти можно. Я потом тебе покажу. Вот дадут тебе выходной, и покажу. И по магазинам проведу, если хочешь. Я знаю дешевые…

– А сам ты давно здесь живешь?

– Давно. Меня Ада сюда с собой вывезла, как предмет интерьера. Служу вот теперь. А в прислугах быть – оно везде противно. Хоть в России, хоть во Франции.

– Так отчего ж служишь? Вернись домой, работу найди…

– Ну, это сказать легко. Когда поешь шоколадку, зубы ломать об леденец уже не хочется. Сама скоро поймешь. Да и вообще – тебя не спросили… – Он замолчал, будто обидевшись.

И Таня тоже огорчилась, что лишнее сболтнула. Надо было прикусить язык-то немного, а не советы всякие давать. Кто она тут такая, чтобы советовать? Да и вообще… Сама, значит, в Париж прилетела, а парню бедному что, домой возвращаться надо? Ничего себе, круто распорядилась…

Вскоре ей показалось, что из города они выехали. Машина быстро и мягко мчалась по шоссе, ее даже укачало слегка. Веки будто свинцом налились, и в голове стоял монотонный звон – хотелось уронить ее на спинку сиденья и заснуть без памяти. Она б и заснула, да неловко было. Ничего, потерпеть можно. Тем более Сергей сказал, что ехать недалеко…

Все-таки она задремала, наверное, потому что совсем не заметила, когда въехали они в маленькую усадьбу с освещенным фонарями зеленым газоном, с желто-розовым двухэтажным домом фигурной скобочкой. Подняла голову, заморгала торопливо, пытаясь все это разглядеть побыстрее. Сергей пружиной подскочил со своего сиденья, распахнул перед ней дверь, осторожно забрал из рук спящего Отю. Таня вылезла из машины, огляделась, любопытствуя. Почему-то захотелось подойти поближе к яркой травяной зелени, прикоснуться рукой – настоящая ли. И все кругом было каким-то… сомнительным. Нет, не плохим, конечно, а будто с картинки какой срисованным. Даже воздух здесь был необычным. Теплым, невесомым был, праздничным будто. Зря она шубу надела. Такая теплынь, даже ночью…

– Ну что ты там выстроилась, как изваяние парализованное? – услышала она за спиной сердитый Адин голос и вздрогнула от неожиданности. – Поднимайся, я двери закрою!

Обернувшись, Таня увидела ее в дверях, улыбнулась весело. Подумалось ей тут же: уж если и называть кого изваянием, так это ее самое, обладательницу сердитого голоса и причудливого розового халата с воротником перьями, как у древней барыни с такой же древней картины. И на голове вон такая же шапка из перьев, и на рукавах… В ее-то почтенном возрасте… Лучше бы в мягкий фланелевый халатик обрядилась, какой она недавно бабке Пелагее на день ангела справила, а не в это розовое посмешище. Ничего такого вслух конечно же Таня не произнесла. Поднялась торопливо по лестнице, пошла вслед за розово-нежным трепетанием Адиного халата, который в конце концов и привел ее в комнату красоты необыкновенной. И опять ей захотелось оглядеться, рассмотреть все повнимательнее…

– … Татьяна, очнись! Чего ты рот раскрыла, как Меланья Кукушкина? Есть хочешь, я тебя спрашиваю?

– Нет… Нет, конечно. Какое есть – ночь на дворе…

– И то верно. Тогда иди спать. Комната твоя наверху, последняя по коридору.

– А… Отя со мной? Ой… То есть Матвей, конечно…

– Нет. У него своя комната будет, рядом с твоей. А у тебя своя должна быть. Сразу привыкай и глупых вопросов постарайся больше не задавать, поняла?

– Да, поняла…

– Ну вот и хорошо. Иди. Утром встретимся, поговорим.

– Ада, а можно я его спать уложу?

– Нет. Я сама уложу. Иди в свою комнату. Там для тебя все приготовлено, сама разберешься…

Вслед за ней и Сергеем Таня поднялась по красивой лестнице, осторожно повернула ручку последней по счету двери, также осторожно заглянула внутрь. Потом вошла, прикрыла за собой дверь, остановилась в нерешительности. И снова ей показалось, будто она не жизнью своей родной живет, а в кино каком интересном участвует. Потому что такое в кино только и увидеть можно – все новенькое, будто сейчас из магазина привезенное, и в то же время обжитое, уютное и к себе с радостью приглашающее. Она такую же точно комнату в красивом журнале когда-то видела. Но журнал журналом, а тут – наяву. Красота такая – умереть можно. И вроде бы ничего особенного в этой комнате нет, на чем бы глаз задержался, а все равно – красота…

Подойдя к небольшому дивану, Таня с удовольствием на него плюхнулась, утонув в ненавязчивой пухлости подушек. Потом еще и сверху на себя бросила одну, самую большую, цвета деревенских теплых сливок, обняла руками, вдохнула в себя ее свежий запах. Господи, неужели она будет здесь жить? Изо дня в день, вот в этой самой комнате, рядом с прилепившимся к ее сердцу малышом по имени Матвей. То есть с Отей, конечно. Для нее он навсегда останется Отей. Даже когда вырастет. Пусть для всех будет Матвей, а для нее – просто Отя. Он будет расти у нее на глазах, и вырастет в озорного мальчишку, и в школу пойдет. А вот интересно, в какую он здесь пойдет школу? Во французскую, что ли? Наверное. Что ж, и она тоже научится трещать на новом языке, и приоденется, и прическу себе сделает модную, и похудеет так, чтоб талия была тонкая-звонкая… А потом приедет в Париж Павел Беляев и даже не узнает ее сразу. А что? Запросто он может приехать! По делам, например. И остановиться у Ады тоже может запросто – не чужой же он ей…