— Я несчастлив здесь, — вдруг сказал он довольно резко и одним глотком осушил бокал, как будто надеясь тем самым затушить горящее в нем чувство.

— Мне очень жаль, ваше высочество.

— Но все-таки я хотел бы остаться тут на несколько дней, если, конечно, вы позволите, мадам. Моими делами может заняться Гейдж. Да, я думаю, из замка Саттон могла бы получиться очень хорошая штаб-квартира… — Он замолчал, потеряв нить своей мысли. — И, кроме того, у этого дома есть одно неоспоримое преимущество… — Он решил попытать счастья еще раз.

— Какое?

— Вы, моя хозяйка.

Чарльз Эдвард откинулся на спинку стула и, закинув ногу на ногу, медленно и очаровательно улыбнулся. Безотказное действие своей улыбки он проверил на хорошеньких шотландских девушках, которые разноцветной толпой окружали его в сорок пятом году. Эту улыбку он потом использовал в светских салонах Европы, и всем без исключения она всегда нравилась, кроме мисс Уэстон, которая никак на нее не отреагировала, а лишь повторила то, что уже говорила раньше:

— Я и мой дом всегда к вашим услугам, сэр.

Очень загадочная женщина. Принц неимоверно желал ее в день их первой встречи, и ему было очень жаль покидать замок в тот же вечер, потому что, как ему показалось, Мелиор Мэри отвечала тем же, и он даже посчитал ее легкой добычей. Но, обсуждая хозяйку Саттона со своими ближайшими соратниками, он слышал иные мнения.

— Эта женщина вся состоит из капризов, — говорил лорд Ателл, — никто не мог добраться до ее постели. Я пытался, мой отец в свое время пытался… Говорят, что даже Георг Ганновер и его сын не избежали этой участи. Видите ли, она всем известна под именем Снежной Королевы.

Чарльз Эдвард удивленно посмотрел на него.

— Ваш отец и Георг Ганновер? Я знаю, что она была знакома с моей матерью, но сколько же ей лет на самом деле, скажите мне, ради Бога!

— Некоторые говорят, что шестьдесят, но мне кажется, что, скорее всего, где-то около пятидесяти.

— Да, наверное, вы правы, но она выглядит вдвое моложе!

— По слухам, она обнаружила какой-то источник молодости. Подкупили одну из ее служанок, и та сказала, что ее хозяйка умывается и даже пьет несколько глотков этой воды каждый день.

— Господи Боже!

— Да уж. А еще говорят, что не родился еще такой мужчина, который смог бы проникнуть к ней под юбки.

Было довольно невежливо делиться такими подробностями с принцем крови, но Чарльз и Эдвард Атолл не были новичками в подобных вопросах.

— Может быть, мне попробовать?

— Вам, мой принц?

— А почему бы и нет? Если, конечно, она не отличается какими-нибудь анатомическими особенностями.

— Только если незаметными…

— Я полагаю, что буду у нее первым мужчиной.

Лорд Атолл засмеялся:

— Если у нее кто-то и появится, то это будете именно вы.

Но сейчас, глядя через длинный обеденный стол на ослепительную красавицу, Чарльз Эдвард вспомнил этот разговор, и ему стало неловко. Мелиор Мэри не относилась к доступным женщинам, которым можно перемывать косточки, превращая в объект скабрезных шуток. Перед ним сидело само воплощение красоты, в которой было что-то волшебное.

— Вы когда-нибудь были влюблены? — Принц сказал это так же внезапно, как и предыдущую фразу, хотя такие порывы были ему совсем не свойственны. Мелиор Мэри быстро взглянула на него, и ему снова стало не по себе. Он даже не мог объяснить, что его так угнетало, и начал было извиняться, но она перебила его:

— Да, однажды была, ваше королевское высочество.

Почему она приняла такой официальный тон?

Он раздражает ее?

— Произошла ужасная трагедия и в моей, и в его жизни, и он ушел — навсегда. С тех пор мои чувства остались незатронутыми.

— Я не хотел обидеть вас, мадам. Но вы такая изысканная и утонченная. Честно говоря, вы отняли у меня покой.

Мелиор Мэри засмеялась, а Чарльз отпил портвейна, мечтая о том, чтобы к нему вернулась легкость в обращении с женщинами и та непосредственность, с которой он вел себя с ней в первое время. Но сказанное только что было правдой. Он полностью изменил свои намерения. Присутствие этой женщины слишком волновало его, чтобы просто внести ее в список своих побед в постели.

Совершенно невозмутимым голосом Мелиор Мэри перевела разговор на другую тему:

— Не желаете ли прогуляться по Длинной Галерее? Она сейчас в прекрасном состоянии, хотя многие века простояла закрытой из-за того, что была разрушена огнем. Мой отец восстановил ее лет двадцать назад.

Чарльз, намеренно не реагируя на приглашение, по-прежнему сидел, облокотившись на стол, и она посмотрела на него с некоторым удивлением.

— Почему вы так холодны со мной? — спросил он. — Я не хотел вас огорчить.

Мелиор Мэри опять отвернулась.

— Ну что вы, принц. Вы — мой царственный повелитель. Разве я имею право огорчаться?

Чарльз вскочил на ноги. Его подавленное состояние переросло в гнев, и он с трудом сдерживался:

— Что вы говорите?! Да, я принц, но я еще и мужчина. Я забочусь о своих подданных, а вы мне далеко не безразличны. Я еще не совсем оцепенел от своих неудач и от вина, которым пытаюсь заглушить боль, и не собираюсь издеваться над человеческими чувствами. Надеюсь, что и вы тоже. Почему же вы так холодно меня принимаете?

Мелиор Мэри долго молча смотрела в свою тарелку, а когда заговорила, то голос ее был полон отчаяния:

— Сэр, в прошлый раз мы поцеловались. Вы можете верить мне, можете и не верить, но моя жизнь была свободна от страсти с тех пор, как меня оставил любимый. А это случилось больше двадцати лет назад. Но вы разбудили во мне любовь. Я, наверное, не должна говорить такое, но вам следует знать правду. Мне надо побороть свое чувство, потому что по возрасту я гожусь вам в матери. В этом году мне уже будет пятьдесят один.

Она расплакалась перед ним, покорная своему несчастью. Чарльз в два прыжка миновал длинный стол и упал перед ней на колени. Снизу он увидел сияние ее глаз, приглушенное длинными ресницами, увидел, как она проводит рукой по щекам, смахивая то и дело набегающие слезы. Сердце заныло в его груди при мысли о том, что он смел когда-то отпускать грубые шутки о близости с таким нежным созданием.

— Я прошу вас не как принц, а как мужчина, поэтому вы совершенно спокойно можете отказать мне. Мелиор Мэри, мне ничто не доставило бы большего удовольствия, даже корона Англии, чем соединение с вами. Вы дадите мне то, в чем отказывали всеми миру?

— Но я слишком стара для вас, сэр.

— Да пусть вам будет хоть сто лет! Я влюблен, Мелиор Мэри, влюблен! Теперь вы не откажете мне?

Ответом была ее чудесная улыбка, и принц склонил перед ней голову. Он снова превратился в мальчика, осыпая поцелуями подол ее платья, и душа его плясала от счастья. И тогда комнату наполнили ликование и восторг, сильнее которого ни Чарльз, ни Мелиор Мэри никогда не испытывали. На них снизошло безумие — они узнали в нем и влечение тел, и соприкосновение душ, и конец долгого пути, и большую любовь.

Хозяйка замка Саттон плакала от радости, а человек, за которого шотландская нация подняла тысячи мечей, нежно и спокойно направил ее к естественному разрешению взаимного притяжения.

А сколько чувств переполняло их, когда они, обнаженные, лежали в ее постели! Он ощущал рядом с собой ее нежное тело, а она после стольких лет одиночества наслаждалась теплыми прикосновениями его рук. Когда он поднес ее великолепные волосы к своим губам, для него как будто среди зимы наступило лето, и как земля блаженствует под дождем, так и она блаженствовала под его влажными поцелуями. Наконец он сделал ее своей, и Мелиор Мэри Уэстон и Чарльз Эдвард Стюарт слились в единое существо. Они забыли о разнице в возрасте, происхождении и воспитании. Если бы он родился обыкновенным аристократом, а она так и осталась дочерью землевладельца, ничто не смогло бы разлучить их. Но он был наследником древней королевской династии, а она — хозяйкой странного поместья Саттон, в котором жили привидения. Их дороги не могли пролегать в одном направлении.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

По извивающейся тропинке, которая впоследствии стала известна как дорога леди Уэстон, шла Мелиор Мэри. Точнее, почти бежала и улыбалась сама себе, наслаждаясь радостью детской игры в прятки. Она оставила Чарльза Эдварда собирать полевые цветы, а сама спряталась за огромный дуб, который стоял в лесу Саттон, еще когда здесь охотился Эдуард Исповедник, и с непередаваемым удовольствием наблюдала за тем, как принц сначала улыбнулся, а потом нахмурился, пытаясь отыскать ее.

Мелиор Мэри никогда не предполагала, что на этой земле возможно такое блаженство. Один его взгляд, самое легкое прикосновение сводили ее с ума. От звука любимого голоса в ней бурлила несказанная радость. Она не могла и представить себе, что человек может выдержать такое обилие чувств. Но все же где-то в глубине души ожила старая вина — она стала осознавать, как, должно быть, глубоко ранила когда-то брата Гиацинта, доведя беднягу до полнейшего отчаяния лишь из-за своих полудетских желаний и упрямства.

Однажды, когда они сидели у камина в Длинной Галерее, Мелиор Мэри поделилась своими мыслями с принцем, и ответ свидетельствовал о том, что он гораздо мудрее и старше ее.

— Не мучайте себя. Каждому, кто когда-то отдал кому-то свое сердце, пусть даже на секунду, жизнь обязательно за все воздаст.

— Что вы хотите этим сказать?

— Жизненные пути, бывает, пересекаются, но чувства притупляются, а люди не могут стать прежними.

— И вы в это верите? Вы, у кого было столько женщин, в том числе совершенно случайных?

— Да. Даже опыт, подобный моему, не может быть всеобъемлющим. — Он помолчал, а потом добавил: — Мелиор Мэри, люди сами позволяют разрушать свои жизни. То, что другие делают с нами, в конце концов оказывается в наших руках. Когда приходит любовь, ненависть, страсть или жажда мести, мы всегда можем приказать этим чувствам остановиться.