Они обедали в большой танцевальной зале, служившей, как и в старые добрые времена, еще и столовой. С тех пор, как Ник с родителями переехал в Потлак, прошло уже семнадцать лет, и «Шмель» сейчас просто невозможно было узнать. В то время этот отель всегда был переполнен. На третьем этаже здания снимали комнаты более ста постоянных жильцов, главным образом, горнорабочие, которые жили в двух-трехместных номерах. Здесь всегда останавливались разного рода коммерсанты и коммивояжеры, которые поселялись, как правило, в больших номерах на втором этаже, где жил и Ник со своими родителями.

Апартаменты, которые они занимали в то время, были не в пример лучше той конуры, что была предложена ему сейчас. Эта старая ведьма Спайви подсунула ему маленькую комнату для прислуги, расположенную в дальнем конце коридора на втором этаже. Комната эта, как и все вокруг, являла собой жалкое зрелище. Двери и оконные рамы ссохлись, краска во многих местах отстала, обои были такими же грязными и пыльными, как и мебель, от которой несло плесенью. Огромные же комнаты на нижних этажах, некогда звеневшие смехом и наполненные жизнью, походили теперь на грязные, пустынные пещеры.

Стоило Нику закрыть глаза, и он видел танцевальную залу такой, какая она была раньше: с длинными столами вдоль стен, за которыми сидели постоянные жильцы и наслаждались прекрасной стряпней миссис Чин.

«Смешно, — подумал Ник, — но несмотря на то, что с тех пор прошло вот уже семнадцать лет, я все еще помню, как звали кухарку Мойры».

Помнил он и постояльцев отеля, горнорабочих, которые, умывшись и приведя себя в порядок, приходили сюда за своей порцией тушеного картофеля, клецек или овощей, бифштексов, котлет или дичи; по пятницам обычно была рыба, а по субботам — жареный цыпленок.

В центре этой комнаты тогда стояли столы, накрытые полотняными скатертями, за которые садились люди, приходившие из города, чтобы пообедать. Жители Потлака приходили сюда поболтать друг с другом и отведать отлично приготовленные блюда. В широких проходах между столиками сновали с белыми полотенцами, перекинутыми через руку, официантки в белых фартучках и официанты в черных костюмах: они ходили от столика к столику, обслуживая клиентов. Раздавался звон столового серебра, звучал веселый смех, с кухни доносились аппетитные запахи.

И всем этим управляла мисс Мойра, Серебряный Ангел, как звали ее в городе. Она останавливалась возле каждого столика.

— Как вам понравился пирог? — не могла не поинтересоваться она. Лицо Мойры казалось очень молодым на фоне ее белых, как снег, волос. — Вы пробовали пирог с крыжовником или с вишней?

Несмотря на то, что миссис Чин, кухарка Мойры, превосходно готовила, выпечкой занималась сама хозяйка отеля, особенно хорошо получались у нее пироги. А также бисквиты.

Все в городе восхищались этой удивительной женщиной: ее милой улыбкой, благородным сердцем и необыкновенными серебряными волосами.

В то время отель переживал свои лучшие дни.

А теперь столовую освещали лишь три лампы, по одной на каждом столике. Остальные столы и стулья были вынесены отсюда и придвинуты к стенам. В столовой царил такой полумрак, что не было видно стен, белели одни лишь высокие потолки. Здесь было так пустынно, что даже тихое звяканье вилки о нож или стук бокала о тарелку отдавались гулким эхом. И звуки эти буквально выводили Ника из себя, или, как любила выражаться Мэй, бесили.

Сидящая напротив него Брайди взяла вилку и принялась за еду, только чтобы не встречаться с ним взглядом. Он видел, как губы девушки то напрягались, то расслаблялись, то снова напрягались.

Один мужчина, из сидящих за большим столом, громко засмеялся. Девушка вздрогнула от неожиданности и Ник, собравшийся было взять ее за руку, передумал. Она казалась такой взвинченной, что наверняка отдернула бы руку, коснись он ее неожиданно. И Мэллори решил немного выждать.

— Я хотела сказать, — произнесла, наконец, Брайди тихим голосом, по-прежнему глядя в свою тарелку, — что на деле все оказалось гораздо сложнее, чем я себе представляла. Отель такой… большой. И в таком ужасном состоянии.

Отложив вилку в сторону, девушка посмотрела на Ника, и в ее взгляде он прочел явную робость. Или это только показалось при плохом освещении? Если бы не тот факт, что Брайди Кэллоуэй подглядывала за ним из окна своей спальни в поезде, он вряд ли сумел бы увязать с ее именем слово робость. Те ее подглядывания были такими детски-наивными! Ник чувствовал себя артистом, который балансирует на канате, натянутом высоко над землей, и очень боялся ошибиться, сделать неверный шаг.

— Вы очень добры, Ник, — сказала Брайди. — Вы были так добры ко мне все эти несколько дней.

— Ну что вы! — Ответил он, улыбаясь. — С вами вести себя по-другому просто невозможно.

Девушка коснулась рукой лба и от этого движения брелоки на ее браслете зазвенели. Они были такими крупными, эти брелоки. И такими красивыми. На каждом из них — своя картинка. А каждая из этих картинок может поведать свою историю…

Ник с трудом заставил себя отвести взгляд от браслета.

— Теперь, после того, как Абнер убрал для вас комнату, вы поселитесь на втором этаже? — спросил он.

Брайди кивнула. Она сложила руки на коленях, и браслет исчез под столом.

— Я велела ему отнести туда мои вещи. Миссис Спайви заверила меня, что послезавтра будут готовы мои комнаты.

За большим столом, где собралась небольшая, но шумная группа обедающих, снова раздался смех. Кое-кого из сидящих за этим столом Ник узнал. Это были, конечно, те два коммивояжера и тучная дама — их попутчики. Трудно было не заметить и Диггера Хинкла: эта мерзкая крыса ничуть не изменилась с тех пор, как Ник его видел в последний раз. Скорее всего, именно Диггер и веселил собравшихся за столом. Он, не переставая, рассказывал анекдоты или веселые истории, и все смеялись, включая даже Абрахама Лонга, школьного учителя.

«Должно быть он уже не работает, — подумал Ник, забыв на время о Брайди. — Этому ублюдку уже, наверное, восемьдесят. Какие же, интересно, сейчас в Потлаке учителя?»

Ему вспомнился один день, проведенный им в Потлакской школе, размещавшейся в то время всего в одной классной комнате. Это был день, когда старик Лонг высек Ника Мэллори линейкой. Было не столько больно, сколько стыдно оттого, что этот сукин сын проделал все перед целым классом, включая и Мэг Чалмерс, самую красивую девочку в городе. Ник до сих пор не мог забыть хихиканье Мэг. Должно быть это и в самом деле выглядело смешно: сухой маленький старичок колотит линейкой здоровенного детину, на целую голову переросшего своего учителя.

Тот день в школе стал для Ника последним. Узнав, что сын перестал ходить в школу, отец избил его по-настоящему, но это мало что изменило. Отец был в то время уже больным и слабым, а после этого случая лежал, не вставая, целых два дня. Позже он уже не в состоянии был наказывать сына.

Ник отомстил и Мэгги Чалмерс: в один прекрасный вечер, когда на небе уже зажглись звезды, он встретился с ней за ее домом и целовал до тех пор, пока у нее не стали подгибаться колени. А через три часа вывел собаку Мэгги на пустырь и там застрелил. Девушка так и не узнала, что случилось с ее любимым псом, и не смогла понять, почему с того дня Ник перестал с ней здороваться, почему, проходя мимо, он не произносил ни слова. Но сам Мэллори знал ответы на все вопросы, и этого ему было вполне достаточно.

Интересно, что вышло из Мэгги Чалмерс?

Диггер начал очередную историю, он рассказывал, отчаянно жестикулируя. Собравшиеся за столом увлеченно его слушали. Были там и вдова Спайви, и Абнер.

Между Абнером и школьным учителем сидела пожилая женщина. Ник, хоть и не сразу, но вспомнил ее имя: Мэсси, да, да, ее звали Клара Мэсси. Еще одна вдова, потерявшая своего мужа, горнорабочего. Когда-то в этом городе было великое множество таких вот женщин, но сейчас они, в большинстве своем, или разъехались, или умерли, или вернулись на Восток к своим родным и создали новые семьи. Клара, выходит, осталась здесь, такая же сдержанная и мрачная, как и прежде, одетая все в тот же вдовий траур. У нее был красный нос, а глаза, похоже, налиты кровью, что невольно наводило на мысль: не пристрастилась ли она к алкоголю?

Рядом с Кларой сидело прелестное создание — девушка не старше двадцати лет с милым, открытым лицом. На ней было нежно-розовое платье и щечки ее пылали от тех пикантных, должно быть, историй, которые рассказывал Диггер.

Неужели это дочь Клары? Когда Ник в последний раз приезжал в Потлак, она была еще худой и угловатой девочкой. Он смутно помнил ее, да и то потому, что у нее были самые длинные косы, какие он когда-либо видел: белокурые, с золотистым отливом, они смешно мотались из стороны в сторону, когда их обладательница играла с другими детьми в мяч. Сейчас волосы этой милой девушки не были заплетены в косы, но цвет их не изменился, оставался такой же золотистый, теплый, словно обласканный солнышком. Как же ее звали? КАЖЕТСЯ, МАРТА, предположил Ник. Да, точно, МАРТА. Странно, что они с матерью все еще в Потлаке, все в том же «Шмеле». Ведь у них должен быть источник твердого дохода. Вот только насколько твердого?

— Ник?

Он отвел взгляд от Марты Мэсси и с улыбкой посмотрел на Брайди.

— Извините, — сказал он невозмутимо. — Я просто пытался вспомнить, где я видел некоторых из присутствующих здесь.

— И как? Успешно?

— Не совсем. — Ник кивнул головой в сторону маленького столика, стоящего на некотором расстоянии от всех остальных, за которым сидела молодая мексиканская пара. Они, казалось, не обращали никакого внимания на других, присутствующих в столовой. — Вот те, например, мне совершенно незнакомы, — сказал Ник, который в действительности думал о том, как привлекательна женщина за тем столиком. Она была чем-то похожа на Консуэлу Мондрагон. Интересно, в городе ли еще Консуэла, и по-прежнему ли она путается с Тагом Слоаном? Ник решил попробовать ее отыскать.