Девушка вздрогнула, неожиданно осознав, как это мало. Уже много раз пыталась она заставить себя думать о том, что с ней происходит, как о каком-то приключении, но ей это плохо удавалось. Все такие попытки обращались в ничто, как только она в очередной раз доходила до мысли о конце этого «приключения», когда будет лишена невинности каким-то незнакомцем. Дальше все мысли обрывались, их место занимал страх.

После разговора с Жанной Мориас она избавилась хотя бы от одного из постоянно мучивших ее страхов. Увидев на первых же торгах, которые ей довелось наблюдать через окно, как продаваемых женщин заставляют полностью обнажаться, она сходила с ума, думая, что и ее подвергнут такому же унижению. К тому же одну из невольниц, видимо, такую же стеснительную, как Шантель, перед продажей чем-то опоили. Бедняжка в результате была лишена последней возможности хоть как-то, постоять за себя, совершенно не понимая, где она и что с ней делают. Это выглядело уж совсем мерзко и страшно. Все эти мысли до того довели Шантель, что она постоянно ощущала какие-то спазмы в желудке и почти не могла есть.

Перенесшая свой тюфяк поближе к Шантель, Жанна мирно спала. Девушка была благодарна ей за трогательное внимание к своей судьбе. Но и избавившись благодаря француженке от одного из своих страхов, успокоиться до того, чтобы уснуть самой, она не смогла.

Оставалось два дня! Господи, она согласна остаться здесь, пусть даже это багнио станет ее тюрьмой, из которой невозможно бежать. По крайней мере с Шантель здесь хорошо обращались, и она знала, что ее ждет на следующий день. Правда, по прибытии ей пришлось пережить еще раз неприятную процедуру проверки, подобную той, которой ее подвергли на корабле: Хамид Шариф должен был лично убедиться, что ее невинность во время , путешествия не пострадала. Но после этого до нее никто даже пальцем не дотронулся. Евнухи, следившие за невольницами, оказались вовсе не такими страшными, если им не перечили. А у Шантель не было ни малейшего желания тратить нервы еще и на препирательство с этими большими, устрашающе выглядящими мужчинами. Они в свою очередь снисходили до того, что порою отвечали на заданные ею вопросы. Каждое утро девушка могла принимать ванну. Пища, хоть в последнее время Шантель и страдала отсутствием аппетита, нареканий не вызывала. Действительно, было бы лучше остаться здесь.

Вечером Шантель ковырялась со своей порцией, а Жанна весело болтала, нахваливая отличный обед. Огромные блюда со снедью, принесенные для них, поставили на маленькие табуретки таким образом, что образовалось три низких столика, возле которых расселись все невольницы. Только чернокожая девушка, которую привезли вчера и сразу приковали к стене, не принимала участия в трапезе. Ее не освобождали даже на время еды. Один из евнухов пытался кормить несчастную из своих рук, но никто не видел, чтобы она что-то ела. Чернокожая красавица или выплевывала пищу, или просто отворачивалась от нее, не открывая рта.

— Кто-нибудь знает, что с ней произошло? — спросила Жанна, особо ни к кому не обращаясь и наблюдая за все больше выходящим из себя евнухом, безуспешно пытающимся накормить африканку.

Никто не ответил, и было неясно, поняли ли женщины заданный по-французски вопрос. Шантель тоже говорить не хотелось, но взгляд француженки в конце концов остановился на ней, и отмалчиваться было неудобно:

— Она — принцесса какого-то племени, живущего к югу от Барики. Как сказали стражники, разговор которых я слышала, она отказывается признать себя рабыней.

— Ей рано или поздно придется с этим смириться, как и нам всем, — усмехнулась Жанна.

Шантель не нравилось отношение Жанны к происходящему, в очередной раз проявившееся в этой фразе. Именно поэтому она и не хотела начинать разговор об африканской девушке. Она хорошо понимала, что чувствует сейчас чернокожая принцесса. Ведь и сама Шантель не могла согласиться с тем, что она превратится в рабу. Однако она опасалась заявлять об этом вслух. Уроки Хакима, учившего ее скрывать гнев и обиды, не прошли даром. Маленький турок был прав. Что пользы было бы ей стоять сейчас прикованной к стене, как эта чернокожая красавица. А ведь именно так и случилось бы, если бы во время второй проверки на девственность она вела себя так же, как и во время первой.

Для того чтобы сменить предмет разговора, Шантель попросила Жанну рассказать ей что-нибудь о гаремной жизни, но после еды. Ее на самом деле интересовало это, так же как и сама француженка. Жанна была лишь немногим старше Шантель — лет двадцать пять — двадцать шесть, и столь отличающееся от ее собственного отношение к жизни вызывало у девушки любопытство. Ей хотелось понять, сделали ли такой ее новую подругу девять лет жизни среди мусульман или та в принципе не видела ничего плохого в здешних обычаях. Но их разговору состояться не пришлось. Как только они закончили трапезу, в дверях появились визитеры.

— Что это? — удивленно спросила Жанна, увидев, как в комнату входит сам Хамид Шариф с каким-то высоким худощавым человеком.

Цвет кожи незнакомца напоминал жареный кофе. Он был так же черен, как евнухи-суданцы, сторожившие женщин, но гораздо более пожилой. Впрочем, Шантель подумала, что он не мог быть евнухом, да и вообще рабом. Уж больно богато выглядел спутник работорговца в своей красивой, отделанной мехом одежде из голубого шелка, украшенной к тому же великолепными сапфирами. Связка таких же прекрасных камней украшала его огромный, чуть не в два фута высотой, тюрбан.

Девушка вздохнула и прикрыла нижнюю часть лица газовой вуалью, прикрепленной к ее нынешнему головному убору.

— Такое уже бывало, — сказала она. — Шариф иногда приводит сюда покупателей, которые не могут ждать дня продажи или пропустили предыдущий аукцион. В последний раз это был человек, у которого умерла стряпуха, и ему срочно требовалась новая.

Она не стала добавлять, хотя и с отвращением вспомнила, что эти покупатели ощупывают и осматривают невольниц, открывают им рты, проверяя наличие зубов, а то и задирают полы их жилеток. Такая короткая жилетка была сейчас единственной одеждой, прикрывающей верхнюю часть фигуры Шантель и всех прочих находящихся в комнате женщин. Туники, которую ей дал Хаким, девушка лишилась после первого же принятия ванны. Прежнее ее одеяние унесли, выдав взамен такое же, как у всех остальных, и подарка маленького турка она с тех пор больше не видела.

— А почему ты прикрываешь лицо? — спросила вдруг француженка.

— Мне сказали, что я должна это делать всякий раз, когда сюда входят покупатели. Шариф не хочет, чтобы кто-то видел мое лицо до того, как он меня будет продавать.

— Надо сказать, чтобы и мне тоже дали вуаль, — фыркнула Жанна, — думаю, что и на меня не следует смотреть кому попало.

Шантель чуть было не рассмеялась, услышав, каким надменным тоном это было сказано, но как раз в этот момент она поняла, что клиент Шарифа смотрит именно на нее. А через несколько мгновений силы и вовсе оставили Шантель — оба мужчины шли к ней.

— Это та самая? — спросил незнакомец, безразлично водя своими шоколадными глазами по фигуре девушки.

Хамид Шариф — приземистый человек среднего возраста, казалось, совсем уменьшился рядом со своим представительным гостем. Шантель, которая всегда видела своего хозяина самоуверенным и полностью владеющим своими чувствами, была поражена тем, каким суетливым и подобострастным он выглядел сейчас.

— Но это пока еще так неопределенно, мой господин, — старался уйти от прямого ответа работорговец. — Я уже сообщил о ней за пределы Барики. У меня есть покупатели в Алжире и…

Властный взмах смуглой руки прервал причитания Хамида Шарифа.

— Сколько?

— Но, Хаджи-ага, мой господин, пожалуйста… Что же я скажу моим покупателям?

— Правду. Или предложи им кого-то другого. Вот ее, — Хаджи-ага указал на Жанну, и было заметно, что Шариф несколько успокоился. Француженка, вне сомнений, была весьма привлекательна. Он и раньше подумывал о том, чтобы предложить ее в качестве утешительного приза тем покупателям, которые проиграют в закрытых торгах за англичанку. Конечно, она постарше и не девственница, но по крайней мере тоже блондинка.

— Сколько? — повторил Хаджи-ага.

— Я надеялся по крайней мере на пять тысяч пиастров.

Чернокожий человек даже не повел глазом.

— Я дам три.

— Невозможно! Я не соглашусь менее чем на четыре с половиной тысячи.

— Три с половиной и благодарность моего господина.

— Ну, раз вопрос ставится таким образом, я не могу отказаться, — произнес, кланяясь, Хамид Шариф. Когда он выпрямился, на лице его была широченная улыбка.

— Отлично! Это почти не заняло времени, — прокомментировала произошедшее Жанна, когда мужчины отошли от Шантель и остановились около чернокожей принцессы.

Шантель ответила не сразу. Она была в легком шоке. Ведь именно ее только что купил человек, достаточно пожилой, годящийся ей в деды. К Тому же человек с такой черной кожей, которую она никогда не видела до того, как попала на Варварский берег.

— Я… я не разобрала всего, что они говорили, — наконец произнесла она, глядя широко раскрытыми бархатными глазами на подругу. — Этот человек в самом деле купил меня?

— Да, — быстро заговорила Жанна, не скрывая своей радости. — И, насколько я понимаю, твое место на аукционе теперь достанется мне. О, это лучше, чем я могла представлять в своих мечтах! А тебе, крошка, можно больше не беспокоиться об оскорбительных для тебя торгах. Все кончено. Теперь у тебя есть хозяин и господин.

Все кончено? Да, так оно и есть. Ей не надо больше бояться, что на торгах ее заставят раздеваться перед дюжиной мужчин, — ведь, несмотря на обнадеживающий рассказ Жанны, до сих пор такая опасность существовала. Теперь все. Ее продали. И купил ее этот старый человек. Может, ему только и нужно, что осознавать себя ее хозяином. Неужели и такому старику действительно нужно, чтобы в его постели была женщина?

— Интересно, кто же это такой, что Хамид Шариф рискнул из-за него озлобить своих клиентов? Он, должно быть, очень важная птица, — предположила француженка.