Затем он подошел к календарю и сказал: «Марта, ты слишком молода, поэтому я дам тебе возможность подумать». Он указал мне на дату: «Сегодня второе число. Я даю тебе три недели на то, чтобы ты вернулась к прежним обязанностям. Но если двадцать третьего утром ты еще будешь здесь, то, предупреждаю тебя, ты кое-что потеряешь. Поняла?»

Я взглянула на него и сказала: «Да, мой лорд, поняла». И он поставил крестик на календаре, четко, чтобы я видела, а затем сел за стол и начал работать, что-то напевая про себя.

– Миссис Витерс, как вы осмелились? – раскрыла я рот.

– Ему нравились девушки, которые могут постоять за себя, он был такой, – она подмигнула мне. – Само собой, я устроила ему нелегкие три недели.

– Нет, не может быть, вы же были всего лишь молодой горничной.

– Да. Каждое утро я вертелась перед ним так и сяк, пока чистила камин и вытирала пыль с верхних полок – ручаюсь, они никогда еще не были такими чистыми. Я дразнила его каждое утро! Я видела, что скоро он пожалел, что поставил этот крестик! Но он держал свое слово, он был настоящим джентльменом, он был такой.

Когда наступило двадцать третье, я пришла в его кабинет с зарей – но он пришел еще раньше! – она вздохнула, отдаваясь воспоминаниям. – Ах, он был пылким мужчиной, он был такой, – она улыбнулась. – Первый раз никогда не забудешь, правда, моя леди?

Я перевела дыхание.

– Надо же, вы увидели его на лошади и влюбились в него!

Бабушка Витерс искоса взглянула на меня.

– Я бы не назвала это любовью, моя леди. Помните, что в Священной Книге говорится о жажде плоти? По-моему, моя плоть жаждала его плоти, а его плоть – моей. Мы понимали друг друга, понимали, – я изумилась еще больше. – Вода кипит, – она с кряхтением встала на ноги и занялась чайником.

Когда она снова уселась, я напомнила:

– А Молли?

– Да, припоминаю, что я чувствовала в то утро, когда впервые взяла в руки Молли. Кажется, что ничего не может быть лучше, правда? А мужчинам, им все равно, – фыркнула она.

– А ее светлость узнала об этом? Бабушка Витерс была шокирована.

– Конечно, нет – он не позволил бы ничего, что задело бы ее. Он о ней заботился. Она была такой нежной леди – слишком нежной для его светлости, должна заметить. Ему нужна была женщина, которая умела бы прикрикнуть на него. Все мужчины веду себя как быки, только дай им возможность.

– Лео, не такой.

– Вы же еще не давали ему возможность, так? И совершенно правильно. Так о чем я? Ах да, о Лондоне.

– О Лондоне?

– Он нашел там для меня милый домик. Два-три дня в неделю он всегда проводил в нем со мной. Ко мне приехала Мод, чтобы создать видимость приличий. Она взяла на себя заботу о Молли. Я еще не была готова подрезать себе крылышки, но Мод, она всегда была выдержанной. Его светлость заплатил за ее обучение швейному делу, и она сумела сделать карьеру.

Да, пять лет мы с ним славно проводили времечко. Затем родился его светлость, его леди умерла – и он сломался. В одночасье стал стариком. Он назначил мне хорошее содержание, я вернулась сюда и вышла замуж за Дэна Витерса. Я всегда нравилась Дэну. Мод осталась в городе, пока Молли не выросла. А я была брошена, поэтому мне хотелось как-то устроиться. Чай заварился, моя леди, давайте, я налью вам чашечку.

Я смотрела, как бабушка Витерс пьет чай, и думала об ее рассказе. Мне не терпелось вернуться домой и рассказать всю историю Лео. Я знала, что он, конечно, как и я, будет шокирован, когда узнает, что она соблазнила его отца, но все равно не могла не чувствовать тайного восхищения бабушкой Витерс. Да, она была отчаянной женщиной!


Перед званым ужином я нервничала, но все прошло прекрасно. Я видела, что сэру Джорджу нравится разговаривать с Аннабел. Лео усиленно сводил их, но я сказала ему, что в этом не будет пользы, помня историю, которую услышала от Аннабел в ее последнее посещение. Перед вечером она начала рассказывать мне, как лазила по горам в Швейцарии, но вдруг ее лицо омрачилось:

– Я пытаюсь очиститься, Эми, но не могу.

– Очиститься?

– После Парижа. Не знаю, что нашло на меня тогда. «Соус к гусаку пойдет и к гусыне!» – искривила она губы. – Все, чего я добилась – опустилась до уровня Фрэнсиса и подвела его.

– Но... он вел себя так же.

– Знаю, но он не представлял себе ничего лучшего, теперь я это поняла, – она взглянула на меня. – Я пошла, посетить его «дядю» Жан-Поля – ты о нем слышала. Я думала... ох, даже не знаю, что и думала. Но после встречи с ним я наконец поняла Фрэнсиса. Как он мог стать другим, если такой мужчина разыгрывал перед ним отца? Ты знаешь, что он отец Фрэнсиса? Фрэнсис сказал мне об этом. Я помню, как он сказал мне: «Знаешь, я всегда иду к дяде Жан-Полю, когда попадаю в переделку. Он никогда не поучает и не стыдит. Он всегда говорит одно: «В таких случаях есть единственное правило, Фрэнсис – никогда ни о чем не жалей!» Затем он смеялся и выводил меня из любых затруднений, в какие бы я ни попадал».

Аннабел наклонилась ко мне, ее серые глаза потемнели от гнева.

– Знаешь, Эми, Фрэнсис сказал мне, что когда ему исполнилось шестнадцать лет, Жан-Поль повел его в свой любимый бордель! «Чтобы научить быть мужчиной». Какая мерзость! Только теперь я поняла, как это повлияло на Фрэнсиса. Он вел себя так только потому, что не знал ничего другого, а я не нашла ничего лучшего, как изобразить из себя проститутку! – она содрогнулась. – Теперь, когда я вижу фигуру в форме RFG, просто не представляю, что делать, если вдруг встречу того мужчину, – она на мгновение зажмурилась.

Я не знала, как утешить Аннабел, но она уже сменила тему:

– Вижу, ты поладила с Лео.

– Да, теперь он все понял... насчет Фрэнка.

– А я собиралась попытаться помирить вас, если он все еще упрямится. Я хотела объяснить Леонидасу, как великодушно с твоей стороны было сделать то, что следовало сделать мне, – она взглянула на меня в упор. – А теперь я могу только поблагодарить тебя за то, что ты утешила Фрэнсиса. Знаешь, я ездила на его могилу. Подумала – хоть это я для него сделаю. Я стояла перед простым деревянным крестом, и чувствовала гордость за Фрэнсиса, – ее глаза заблестели от непролитых слез. Я знала, что они так и останутся непролитыми – Аннабел всегда была стойкой.

Перед отъездом она сказала нам:

– Знаете, Флоре пора рассказать правду, пока она еще помнит Фрэнсиса. Она – его ребенок, а он умер геройски. Он имеет право на ее память.

Я взглянула на Лео.

– Да, Аннабел, ты права, – тихо сказал он. – Мы обязаны, сделать это для него.

Мы вместе рассказали об этом Флоре. Ее голубые глаза широко раскрылись от удивления, она неуверенно потянулась к Лео.

– Папа? – в ее голосе звучал тревожный вопрос. Лео привлек ее к себе, а я нежно сказала:

– Папа был отцом дяди Фрэнка, значит, теперь он – твой дедушка, а это не хуже, чем папа.

Прижавшись головой к его груди, она удовлетворенно кивнула. Другой секрет, секрет рождения Фрэнка, она не узнает никогда.

Всю эту осень Фрэнк занимал наши мысли, потому что в Истоне, как в каждом городе и селе, собирались поставить памятник погибшим. Место для нашего памятника, было выбрано на лужайке в начале сельской улицы, где его можно будет видеть каждый день.

Было горе, но была и надежда. Другие женщины, как и я, вынашивали младенцев, а в ноябре и Клара сказала мне, что ее подозрения превратились в уверенность. Ее лицо сияло, и я обняла ее:

– Ох, как я за тебя рада, Клара!

– Это так долго не получалось, что мы начали сомневаться, все ли делаем правильно! – Клара засмеялась, но затем посерьезнела. – Может быть, и к лучшему, что я не понесла раньше. Поначалу вся моя любовь была нужна Джиму. А теперь он так же доволен, как и я.

Наступило Рождество. Утром мы взяли с собой детей в церковь. Лео теперь иногда ходил со мной по воскресеньям в церковь, а в январе был на воскресной службе две недели подряд. После службы мистер Бистон шепнул мне об облагораживающем женском влиянии. Лео бессовестно подслушал нас, и я заметила, что он сдерживает смех. Затем мистер Бистон обратился к Лео и попросил его в следующее воскресенье сказать речь. Улыбка Лео исчезла, он резко сказал «нет» и ушел, даже не дождавшись меня. Бедный мистер Бистон выглядел так, словно вот-вот заплачет.

Я положила руку ему на локоть:

– Не огорчайтесь, мистер Бистон. Он не хотел нагрубить – просто он заикается. Когда он разговаривает в обычной обстановке, это почти незаметно, но он не может выступать публично, с речью.

Памятник воинам был поставлен в конце февраля. В начале месяца мы с Лео ходили на собрание в школу, чтобы сделать назначения для освящения и торжественного открытия. Мистер Арнотт сказал:

– Его светлость был так любезен, что дал нам список джентльменов, чтобы мы могли попросить кого-нибудь из них провести церемонию, – он зачитал имена генералов и глав правительства, приведших нашу армию к победе. Закончив чтение, он спросил: – Ну, какие будут предложения?

Встал мистер Хэйл, громко откашлялся и заявил:

– Мы хотим, чтобы это сделал его светлость. Раздался одобрительный хор «вторых голосов», а мистер Арнотт спросил:

– Есть другие предложения? – ответом было глубокое молчание. – Хорошо, принято единогласно. Его светлость откроет наш памятник.

Лео взглянул на меня с отчаянным выражением лица.

– Мистер Арнотт, для этого обычно приглашаются генералы и тому подобные лица, – сказала я.

Отец Элен обернулся к Лео:

– Ваша светлость, мы не хотим генерала, мы хотим вас. Вы тоже были на войне, как и они. Вы сражались бок о бок с нашими сыновьями и потеряли собственного сына. Поэтому мы хотим, чтобы это сделали вы.

Головы вокруг стола согласно закивали. Наступило длительное молчание, и наконец Лео кивнул в знак согласия.

Я сказала ему по пути домой:

– Лео, не нужно никаких речей. Ты просто разрежь шнур и предоставь мистеру Бистону читать молитвы. Тебе незачем говорить речь.