Мы пошли на пустошь по тропе, ведущей в Ист Лодж. Хотя давно была осень, день выдался прекрасный. По старой изгороди вился хмель, красные ягоды кизила сияли под солнечными лучами. Заросли боярышника рдели алыми кистями ягод, единственный клен гордо возвышался над ними, его золотые листья трепетали от легкого ветерка. Флора побежала вперед и залезла в канаву, чтобы потрогать похожие на цветы ягоды бересклета, я последовала за ней. Она сорвала одну и победно закричала, увидев под оранжевой мякотью бурое семечко.

– Осторожнее, Флора. Они ядовиты. – Флора быстро убрала палец, ее голубые глаза встревоженно уставились на меня. Я вытащила ее из канавы, прижала к себе и поцеловала в щечку. – Не бойся, Флора, девочка моя, мама защитит тебя.

Приведя домой Флору и накормив Розу, я пошла в кабинет имения. Кажется, в последние дни я все время проводила там, и мне это нравилось, потому что я любила быть при деле. Кроме того, мне нравилось чаще встречаться с людьми. Я побывала у сестер Вильяме, – крупная ширококостная Джудит носила ботинки и кепку своего мужа, когда ухаживала за своим шипящим механическим монстром, смазывая его на зиму. Обе сестры, конечно, имели семейное сходство, но, тем не менее, были разными. Джаэль тоже носила ботинки мужа, но на ней они смотрелись изысканными туфлями от Луи, а старая кепка была кокетливо сдвинута набок над сверкающими карими глазами.

– Как поживает его светлость, моя леди? Давно он не заглядывал в мастерские, я уже соскучилась – он всегда так весело махал рукой и умел сказать доброе слово, его светлость.

Я изумленно уставилась на Джаэль, затем еще раз взглянула на ее пышные, чрезмерно развитые формы и решила, что, наверное, этим можно объяснить добродушное подшучивание Лео.

Добродушие Лео, безусловно, распространялось не на каждого. Мистер Арнотт как-то сказал мне о нем:

– Его светлость прекрасный человек, но не всегда может сдержать свой нрав, – он пожал плечами. – Но, полагаю, он и не может быть другим, он большая шишка в этих окрестностях. Я все еще никак не забуду Канаду. Там все люди равны.

– Мистер Робсон говорил, что и здесь тоже.

– Ох, Робсон! – мистер Арнотт рассмеялся, напоминая пирата еще больше, чем обычно. – Он – идеалист. Все остальные живут в реальном мире, и, если граф прикажет прыгать, они прыгают.

– Не думаю, что вы всегда прыгаете, мистер Арнотт, – искоса глянула я на него. – Мистер Селби, говорил мне другое.

Мистер Арнотт откинул голову назад и расхохотался.

– У нас с его светлостью есть свои трения, но он знает, чего я стою, поэтому даже самые долгие обиды рано или поздно подходят к концу. Я, пожалуй, лучше найду вам квитанции, не то мне опять придется выслушивать старика Селби, – усмехнулся он. – Должен заметить, мне гораздо приятнее, когда он посылает ко мне вас, – его единственный глаз сверкнул. Мистер Арнотт немного флиртовал, но я не придала этому значения, понимая, что у него просто такое обращение. Потом, когда я увидела, как он глядит на миссис Арнотт, то поняла, почему он вернулся к ней из Канады.

Люди в селе тоже заговаривали о Лео. «А-а, его светлости, наверное, непривычно там, ведь он всегда так следил за своей одеждой». «Он будет скучать по розам. Вот эти кустики он обрезал вместо меня каждую весну. Доставал свой нож и делал это сам. Он понимал, что я плохо вижу, в мои-то годы». «Давно его не видно, соскучилась. Надеюсь, ему не покажется слишком тяжело в солдатах».

Бабушка Витерс была практичнее.

– Когда он наконец, перестреляет всех этих немцев?

– Нет, миссис Витерс, его никогда не пошлют во Францию, у него другие дела. Кроме того, в RAMC не носят оружия, им не разрешается.

– Испортили ему удовольствие, – фыркнула она. – Он регулярно пишет вам?

– Каждую неделю, без пропусков.

– Надеюсь, вы заставляете его ждать ответов, если не хотите его испортить. Эти мужчины должны знать свое место.

Мистер Робсон давал урок на школьном дворе, его окружали ученики.

– Как там лорд Ворминстер, леди Ворминстер?

– Пока все хорошо, мистер Робсон.

– Подождите и увидите, – ухмыльнулся он, – несколько месяцев в солдатах сделают его социалистом.

Затем мне встретился доктор Маттеус, выходивший из своего коттеджа. После того, как мы поговорили об его больных, он спросил:

– Ворминстер справляется со своими делами, надеюсь?

– Думаю, что справляется, доктор, но он мало пишет об этом.

– Осмелюсь предположить, что он не хочет докучать вам.

Но я считала, что Лео не пишет о них, скорее потому, что знает, как я брезглива. Одна мысль о госпитале приводила меня в ужас. Я остановилась у калитки Мэри и заглянула к ней на минутку поздороваться с маленьким Томми, перед тем, как зайти к миссис Чандлер.

– Видишь, Роза, это Томми – давай ему помашем. Я знала, что миссис Чандлер, как и я, переживает за Лео.

– Он уже взрослый человек, – заметила она, – но иногда поступает как ребенок. Жалко, что он должен был уйти, но я рада, что у него есть вы, ему есть к кому вернуться, моя леди.

Когда я шла назад, Роза оттягивала мне руки, но груз вины на моих плечах был еще тяжелее. Если бы я только могла дать Лео любовь, в которой он нуждался – но я не могла.

Дома меня дожидалось еженедельное письмо от Лео – оно прибыло с послеобеденной почтой. Я взяла его с собой в детскую.

– Посмотри, Флора – письмо от папы. Ты поможешь мне открыть его? – мы вместе отклеили клапан и вытащили из конверта лист бумаги. Я ошеломленно замерла.

– Что случилось, моя леди? – встревожилась Элен. Не вымолвив ни слова, я протянула ей листок. В каждом углу листка было по треугольнику с написанными на них буквами YMCA, а между ними были слова, на которые я показывала – «Действительная служба британских полевых войск». С правой стороны Лео, как обычно, приписал свой номер и сокращение RAMC, но добавил под ними еще одно слово – Франция.

Глава двадцать седьмая

Элен удивилась этой приписке не меньше меня.

– Прочитайте его, моя леди.

Дорогая Эми!

Пожалуйста, извини меня за нарочито хвастливую военную бумагу, но наше подразделение, уезжало в спешке, и оказалось, что я забыл свои канцелярские принадлежности. Однако я не плачу YMCA неблагодарностью, потому что их барак все-таки дает какое-то убежище среди лагерного столпотворения. Сейчас я нахожусь в одном из крупнейших базовых госпиталей во Франции, – я не могу разгласить его название из опасения перед чернилами цензора. Противно сознавать, что каждое написанное мной слово будет прочитано третьей, непрошеной парой глаз, но, тем не менее, эта служба есть, и офицеры обязаны делать свое дело.

Затем следовало обычное продолжение, ни слова ни о переезде, ни об его причинах, а просто обыденные ответы на мои вопросы, комментарии моих новостей, а в конце подпись: «Твой преданный муж, Лео Ворминстер».

– Папа уехал во Францию! – повернулась я к Флоре. Она сморщила нос и сказала:

– Дядя Альби во Франции.

Я в тревоге взглянула на Элен, но та покачала головой:

– Эти базовые госпитали на самом берегу, моя леди. Они поставлены там, чтобы не подвергать раненых опасности, – пока она говорила, мое зачастившее сердце успокаивалось. – Месяца два назад Альби сообщил мне, что легкораненых не отсылают в Англию – их держат во Франции, пока они не вылечатся достаточно, чтобы снова идти воевать. Но за ними кто-то должен ухаживать, это и будет делать его светлость.

Я понимала, что Элен права, но, тем не менее – «Действительная служба»? Судя по словам Лео – «нарочито хвастливая военная бумага» – он был рад, что оказался во Франции, даже если ему предстоит всего лишь таскать носилки и опорожнять больничные судна.

Это известие произвело впечатление и на всех остальных. Когда я сообщила о нем мистеру Тимсу, тот, воскликнув: «Ну, не ожидал!», быстрее обычного зашаркал ногами прочь, чтобы первым рассказать новость другим слугам. Я пошла в кабинет имения, надеясь застать там мистера Селби, а затем вышла в сад, чтобы рассказать о письме мистеру Хиксу – несмотря на прошедшее время и перемену своего положения, я все еще побаивалась главного садовника, но хотела, чтобы он тоже узнал. На следующий день новость уже ходила по селу: «Как неожиданно, в его-то возрасте!» «Надо же, куда он отправился!» «Мало кто так поступил бы на его месте!»

Мистер Бистон специально зашел вечером, чтобы сообщить, что они с Люсиндой будут поминать Лео в молитвах. Я поблагодарила его, хотя не была уверена, что молитвы понравятся Лео. Но потом я стала расспрашивать о Сириле, и Лео был забыт – вполне естественно, потому что Сирил был на передовой, со своими слабыми почками. Разговор с мистером Бистоном о Сириле напомнил мне о Фрэнке – хотя я и не забывала этого, – и после ухода пастора я поднялась в детскую, где спала Флора. Я нагнулась над ней и поцеловала в спутанные кудряшки. Пожалуйста, пожалуйста, пусть он уцелеет.

Видимо, моя молитва была услышана, потому что через два дня пришло другое письмо, от Фрэнка. Мои руки затряслись, когда я вынула из конверта единственный листок с короткой, наспех написанной запиской.

Дорогая Эми!

Так как моя настоящая жена не хочет со мной разговаривать, пишу вместо этого своей тайной жене. Я возобновил службу во французской армии уже в должности офицера связи, и теперь жизнь здесь не так отвратительна, как прежде. Я бы сказал, что чувствую себя почти как дома, и кормить, безусловно, стали лучше. Кроме того, служить при штабе гораздо приятнее, – эти проклятые пушки вызывают у меня головную боль!