* * *

После мессы Барбара вернулась домой, сменила придворный наряд на простую свободную одежду и села возле небольшого огня, который развела Клотильда, чтобы прогнать сырость позднего летнего вечера. Погода еще не стала прохладной, и Барбаре было достаточно тепло и без огня, но его потрескивание в очаге и яркие языки пламени поднимали ей настроение.

Альфред вернулся не так поздно, как она ожидала. Он был раздосадован и считал время, проведенное с Генрихом де Монфортом, потраченным совершенно напрасно.

— Я спрашивал его прямо, должен ли я остаться в Англии. Я мог бы уехать из Кентербери по личному делу моего брата Раймонда, — рассказывал он Барбаре в то время, как Шалье помогал ему переодеться. — Он засыпал меня множеством извинений и сожалений, но не дал ответа. Ты справилась лучше? — спросил он, усаживаясь напротив нее со вздохом.

— Нет, — призналась Барбара. — Лестер принял меня сразу. Мне кажется, он испытывает угрызения совести из-за того, что «лишил» меня ухаживаний своего сына. Он даже признал, что маленькое одолжение, о котором я прошу, принесет много пользы, но не сделал его.

— Он отказал прямо? — нетерпеливо спросил Альфред. — Если он сделал…

— Нет, — усмехнулась Барбара. — Ты не найдешь в его отказе потайной дверцы, которую откроют для тебя французские эмиссары. Лестер сказал, что Уильям Мардоу — не его заключенный, а его сына Саймона, и пообещал написать письмо с просьбой позволить нам посетить Уильяма.

Альфред застонал. Барбара согласилась, что это хорошо известные приемы проволочек, но ничего другого сделать не могла.

— Я надеюсь, ты не слишком нажимала на него?

Барбара спросила, не хочет ли Альфред вина или что-нибудь поесть, и, когда он отрицательно покачал головой, ответила на его вопрос:

— Лестер не позволит излишней настойчивости в просьбах. Он отделался от меня прежде, чем я попыталась приблизиться к предмету с другой стороны. Мне пришло в голову, что он не мастер изящных отказов, чтобы при этом не было стыдно.

— Он настроен решительно и непреклонно. Это восхищало, когда он поднялся против короля Генриха и его братьев, но причинит ему вред, если он станет так вести себя с дружественными ему графами и баронами.

— Мой отец, кажется, в состоянии… — начала Барбара и заколебалась.

— Избежать встречи с ним? — Альфред поднял брови, вопросительно глядя на нее.

Барбара пожала плечами.

— Отец может выйти из себя, я надеюсь, именно этого он хотел избежать, но это вряд ли заставило бы его надолго удалиться в поместье. Меня огорчило другое, что я заметила, находясь в апартаментах Лестера. Гилберт де Клер, граф Глостер, был там. Ты помнишь, он выступил главным союзником Лестера в борьбе против валлийских лордов? Сейчас он не у дел. Каждый стремился обратиться к Лестеру, а не к нему.

— Почему тебя это огорчает? Лестер — вдохновитель ссоры с королем. Глостер принадлежит к твоим старым друзьям? — лениво спросил Альфред.

— Нет. Я даже не узнала его вначале. Я знала, что видела его где-то, ведь трудно забыть огненно-рыжие волосы, но долго не могла вспомнить, кто он такой. Позднее он сказал, что мы незнакомы, но он меня помнит.

— Еще один джентльмен, от которого я должен охранять свой тыл? — усмехнулся Альфред.

Казалось, это его позабавило, но упоминание о ревности даже в шутку, согревающее и волнующее, встревожило Барбару. Альфред держался так спокойно и безразлично, что она заподозрила его в желании присмотреться, не бегают ли у нее глазки, чтобы при случае оправдать свою собственную неверность. Она не хотела рассказывать ему о Гае, но теперь снова изменила свое решение. Если их заметили придворные сплетники, она должна упредить их, пока он не услышал этой истории из другого источника.

— Нет, вовсе нет. — Она тоже засмеялась с беспечным видом. — Боюсь, что для графа Глостера я скорее старая тетка, чем предмет обожания, — он ведь совсем молод. Он помнит меня как леди, которую, по словам одной из фрейлин королевы Элинор, может отравить ее собственный яд.

— Но он все же заговорил с тобой?

— Он думает, что спас меня от этого идиота, Гая де Монфорта. По каким-то причинам, известным только его ничтожному уму, тот решил, что я вернулась в Англию с одной-единственной целью — быть доступной для него. — Барбара с трудом удержалась от оскорбления или презрительного смеха, опасаясь реакции Альфреда, но тот лишь заметил:

— Должно быть, он испытывает очень сильное влечение к тебе, если пренебрегает распоряжением своего отца.

— Гай волен поступать, как ему вздумается, — огрызнулась Барбара. — Я сомневаюсь, что его желание сохранило бы свою силу, если бы я бросиась к нему в объятия, когда он поманил меня. — Она вздохнула и добавила: — И я не уверена, что его отец приказал ему держаться от меня подальше. В конце концов, Лестер надеялся, что я останусь во Франции, а ему хотелось бы избежать обвинений от своего непутевого сына в том, что выслал меня. Возможно, он также боялся, что Гай заскулил бы и попросил свою мать вернуть меня.

— Что сегодня произошло?

— Ничего.

Это была неправда, но Барбару расстроила сдержанная реакция мужа. Она приняла это за полное равнодушие. Кроме того, она знала: даже если бы Альфред ее ненавидел, он не остался бы безразличен. Она стала его женой, его собственностью, и мужская гордость не позволила бы Альфреду делиться ею. На мгновение она пожалела, что вообще заговорила об этом.

— Но это «ничего не случившееся», кажется, прочно запечатлелось в твоем сознании, — заметил Альфред, и его губы сжались в твердую тонкую линию.

— Да, я считаю — ничего. — Барбара решила быстро переставить акценты в своем рассказе, сведя поступок Гая к укусу блохи в сравнении с «настоящими» заботами. Она засмеялась. — Конечно, я была возмущена его самонадеянностью, но он всего-навсего набитый дурак. Его глупая выходка задержалась у меня в голове только потому, что Глостер пришел мне на помощь. Но и он, должно быть, вмешался, чтобы разозлить Гая. Я не могу поверить, что он испугался за мою безопасность — в конце концов, мы находились в комнате, где было полно людей, и сам Лестер заступился бы за меня, позови я на помощь.

Альфред смотрел в камин, а затем резко повернул голову.

— Гай де Монфорт в самом деле схватил тебя? — спросил он.

Едва не отвергнув и это, Барбара вовремя вспомнила про след у себя на руке, который, вероятно, уже превратился в синяк.

— Он схватил меня за руку и оставил на ней следы. Но я не осталась в долгу и расцарапала в ответ его руку. Каждый, кто увидит царапины, будет смеяться над ним.

— Я думаю… — Альфред начал медленно подниматься со стула.

Барбара подскочила к нему:

— Ты совсем не думаешь и, похоже, готов совершить глупость! Если ты вызовешь Гая на дуэль, то превратишь муху в слона. А он на десять лет моложе тебя и совсем не пара тебе в умении обращаться с оружием. На дуэли ты, конечно, убьешь его или здорово покалечишь. Не сомневаюсь, что все, за исключением его отца и матери, будут в восторге, но потом все же сочтут, что ты слишком жестоко наказал глупого мальчишку…

— Хватит. — Он расслабил мускулы и усмехнулся. — Я вижу, что дуэль была бы ошибкой. Я ничего не скажу Гаю де Монфорту, если он не подойдет ко мне и если ты обещаешь не выходить без моего сопровождения. — Прежде чем она успела ответить, он встал и обнял ее. — Пойдем, я поцелую твой синяк, и он пройдет.

Он поцеловал не только синяк на ее руке, но понадобилось некоторое время, прежде чем Барбара смогла отбросить свои страхи и насладиться его лаской. Теперь она поняла, что привыкла к взрывной реакции своего отца, когда он бывал чем-то недоволен. Спокойствие Альфреда чуть не обмануло ее, заставив поверить, что она успешно отвлекла его внимание от поведения Гая подробным рассказом о политической подоплеке действий Глостера.

Который уже раз она обдумывала все заново и не могла понять, когда под внешним спокойствием Альфреда забушевала ярость. Ее тело оставалось холодно и напряжено, и бедному Альфреду приходилось все начинать сначала. Кажется, прошло около часа, пока она не смогла наконец расслабиться и отдаться на волю волн чувственного наслаждения. И на этот раз она не пыталась сдерживать себя, чтобы скрыть, что желает его слишком сильно. Ослабевшая и обессиленная, она уснула, будто оглушенная.

13.

Альфред, как и жена, забылся тяжелым сном, но по привычке проснулся рано и быстро соскользнул с кровати. Он оказался в соседней комнате прежде, чем подумал, что ему некуда спешить. Сначала он решил вернуться в постель, но вспомнил, что забыл сказать слугам об окончании своей службы у принца. Клотильда уже направилась за водой для умывания, а Шалье принес завтрак. Не было смысла убегать от своих неприятностей, погружаясь в проблемы принца или прерванные сновидения.

Альфред стоял посреди комнаты, вспоминая все, что случилось накануне. Самыми болезненными были воспоминания о его подозрениях — после того, как они занимались любовью на берегу реки, — что Барбара что-то скрывает от него. Ему было в десять раз труднее возбудить ее прошлой ночью после ее встречи с Гаем де Монфортом. Потому ли только, что она была напугана и рассержена? Или всему виной ее тайное влечение к Гаю? Альфред задумался, а не вышла ли Барбара за него замуж, сделав жалкий поспешный выбор, когда стало очевидно, что Лестер не даст согласия на брак своего сына с побочной дочерью Норфолка? Возможно, ее горячий протест против его намерения наказать Гая был рожден желанием защитить молодого человека? Или она и вправду презирала его?

Альфред умылся, оделся и поел, не переставая обдумывать вопросы, вновь и вновь возникавшие в его сознании. Но в какой бы форме они ни представали — ответа не было. Шалье напомнил ему о времени, и он поднял глаза от чашки с элем, подавив желание плеснуть напитком в лицо слуге. Так следовало бы поступить с Гаем; теперь он горько пожалел о данном Барби обещании не вызывать зарвавшегося юнца на дуэль.