На следующей неделе Альфред и Барбара благословили свое заключение в Дувре, которое сделало их слишком подозрительными. Уединение у себя в доме позволяло им, даже находясь в Кентербери, сбросить странную пелену, которая висела над всем остальным двором. Когда они находились одни в своей комнате, им было достаточно уютно друг с другом и было о чем поговорить, вспоминая прошлое и строя планы на будущее, чтобы они могли забыть несчастья Англии.

Неловкость при дворе была вызвана не страхом. На той неделе, когда состоялась свадьба, подтвердились новости из Уэльса, что Лестер и Глостер загнали мятежных валлийских лордов в их последнюю цитадель. Лестер написал, что очень скоро собирается возвращаться в Кентербери, и казалось нежелательным продолжать переговоры с королем без него.

В тот же день, когда пришло письмо от Лестера, отец сказал Барбаре, что на следующее утро он должен уехать в свое поместье. При этой новости сердце Барбары упало. Ей показалось, что отец хочет избежать встречи с Лестером, и единственной причиной поспешного отъезда Норфолка она считала опасение, что Лестер обвинит отца в том, что тот оставил охрану побережья, чтобы присутствовать на свадьбе дочери. Когда она поделилась своими страхами с Альфредом, он улыбнулся и сказал, что она слишком беспокоится о своем отце. Его ни в чем нельзя было упрекнуть, объяснил он, так как все сообщения, пришедшие из Франции, подтверждали провал планов королевы Элинор вторгнуться в Англию.

Кроме того, Барбара видела, что Альфред тоже огорчен, и когда она спросила, почему, он отвел глаза, покачал головой и сказал, что у него нет других объяснений, кроме тех, которые он уже давал ей, — подавленность духа. Она спросила, не хотел ли он сразу вернуться во Францию, ведь цель его пребывания в Англии была достигнута, но он снова покачал головой, напомнив, что пообещал служить у принца по меньшей мере до тех пор, пока двор не отбыл из Кентербери.

Однако он был освобожден от этого долга. Саймон де Монфорт и граф Лестер прибыли в Кентербери в самом конце августа. Этот вечер Лестер провел у себя в кабинете со своим сыном Генрихом и племянником Питером; на следующий день состоялось несколько совещаний с французскими эмиссарами. На третье утро, когда Альфред явился в замок, чтобы присоединиться к Эдуарду, его встретил паж, который проводил его в покои графа Лестера. Двое мужчин немного знали друг друга — они встречались при французском дворе, но Лестер был намного старше, и они никогда не имели личных бесед.

Альфред поклонился, Лестер улыбнулся и указал ему на скамью, стоявшую рядом с его стулом.

— Я хочу поблагодарить вас, — заявил граф, — за то, что вы согласились, против собственного желания, служить принцу Эдуарду.

— У меня не было нежелания служить принцу, — Альфред встретил твердый взгляд больших глаз Лестера таким же твердым взглядом. — Мы с принцем Эдуардом — старые приятели по турнирам. Я был рад-сделать для него что-то.

Лестер снова улыбнулся.

— Я так понимаю, вы объяснили Генриху, что королю запрещено иметь в своем доме иностранных подданных. Никакой другой королевский дом тоже не должен иметь их, особенно если они назначены… гм… правительством.

— Да, но надеюсь, что мы справились с этой проблемой, не назначив меня на должность официально. Я не получал никакой платы и никакого дохода, и мне не была обещана благосклонность.

— Я еще раз благодарю вас, — заверил Лестер. — Это было очень великодушно. — Теперь он выглядел грустным и намного старше, чем когда улыбался; глубокие морщины лягли тяжелыми бороздами у него между бровей и на щеках. — К сожалению, сэр Альфред, немногие одарены подобным вашему великодушием. Большинству хочется считать, что каждый так же скуп, как они сами. Уже ходят разговоры, так что я должен попросить вас закончить службу у принца.

Альфред наклонил голову, чтобы скрыть смешанное выражение радости и грусти, а также в знак того, что он принимает решение Лестера.

— Очень хорошо, милорд. Я сказал то, что должен был сказать, но я все-таки не сожалею, что освобожден от своего обещания. Я был бы очень рад, если бы вы обеспечили меня и мою жену леди Барбару разрешением на проезд до Дувра, где мы могли бы найти корабль… — Он заколебался, неожиданно вспомнив свое обещание попытаться увидеть Уильяма Марлоу, который все еще был заключен вместе с Корнуоллом.

— Я не откажу вам в разрешении на проезд, конечно, если вы настаиваете на этом, — пообещал Лестер, — но, надеюсь, вы не намерены уехать немедленно. Не могли бы вы остаться до тех пор, пока эмиссары вернутся во Францию?

Раздражение боролось в Альфреде с облегчением. С одной стороны, вежливое «надеюсь» Лестера по поводу того, что он останется, спасало его от необходимости брать обратно свое требование уехать. Таким образом, он мог бы сдержать свое обещание брату и невестке. С другой стороны, это было только хорошее прикрытие отказа выполнить его просьбу — дать возможность уехать домой. О, Лестер не отказывался выписать разрешение на проезд, но он всегда так занят делами, что каким-то образом вполне может получиться, что разрешение не будет выписано, пока граф не окажется настолько добр, что захочет избавиться от них.

Альфреду были ясны причины, по которым граф не допускает его к принцу и все же удерживает в Англии. Лестер был введен в заблуждение сыном, что его можно использовать, чтобы склонить Эдуарда к дальнейшим уступкам. Предположение было неверным, в этом Альфред не сомневался. Разумеется, Эдуард наслаждался его компанией и находил в этом некоторое облегчение, но Альфред знал, что его служба не имела даже небольшого влияния на решение принца, как ему поступить. Тем не менее, требование остаться вполне устраивало его в связи с обещанием увидеть Уильяма Марлоу; к тому же Альфреду уже достаточно досадил произвол графа, чтобы он удивлялся неправильным суждениям Лестера. Он улыбнулся самой любезной улыбкой придворного.

— Если такова ваша воля, милорд. Возвращение с посланниками короля Людовика избавит меня от уплаты за проезд. Но если я должен остаться в этой стране, возможно…

Граф поднял вверх руку, и Альфред остановился.

— Я не всевластен и не могу делать то, что мне заблагорассудится, — сказал Лестер. — Я в долгу у вас и не забуду об этом, но я не могу приняться за дело тотчас же.

Альфред поднялся и поклонился; его лицо ничего не выражало, но он был основательно рассержен, хотя рассердило его не то, что граф не доверял ему. Альфреда мало огорчило слишком очевидное намерение Лестера не дать ему попросить об одолжении. Он был придворным с большим опытом и хорошо знаком с тем, каким образом занимающие высокое положение стараются избежать западни, давая просителям обещания. Хотя Альфред чувствовал, что Лестер мог бы брать уроки такта даже у такого прямого и откровенного монарха, как король Людовик, он понимал также, что если бы правители выполняли каждое прошение придворного, они скоро оказались бы в худшем положении, чем король Генрих.

Взбесило Альфреда и продолжало терзать его, пока он шел в большой зал, то, что Лестер оспаривал его честное слово, подвергая сомнению его обещание соблюдать строгий нейтралитет, которое он дал Генриху де Монфорту, и то, что он высокомерно вообразил его дураком. Так граф что-то должен ему, не так ли? Осторожное слово «что-то», непохожее на «одолжение». Это «что-то» не подразумевает добро или зло, оставляя Лестера свободным вознаградить его или отомстить, не нарушая при этом слова.

Альфред неожиданно почувствовал на своем плече чью-то руку. Он остановился, приветливо улыбаясь, а затем с облегчением позволил улыбке исчезнуть.

— Боже мой, что случилось? — спросила Барбара. На ее лице застыла полуулыбка, совершенно не соответствующая напряженности в голосе, который звучал так тихо, что никто, даже в шаге от них, не смог бы его расслышать.

Альфред убрал ее руку с плеча и наклонился.

— Я свободен сегодня, — объявил он, улыбаясь так же фальшиво, как и она.

— Я только пришла провести время с Альвой, но она признает твое право на мое свободное время. — Барбара положила руку Альфреду на талию, и они пошли с ним через зал.

У подножия лестницы она оглянулась и, не увидев никого поблизости, спросила, не предпочтет ли он прокатиться верхом, так как в саду, должно быть, полно людей. Он согласился, улыбаясь той же наигранной улыбкой. Тем временем они взяли своих лошадей и отправили домой человека Барбары. Они выехали через ближайшие ворота на Уинчип-стрит, но недолго следовали по ней, а повернули направо, в узенький проулок, который привел их на берег Стуара, вдоль которого они ехали до тех пор, пока не оказались на поросшей травой лужайке.

Здесь они спешились, и Альфред привязал лошадей к дереву на краю лужайки. К этому времени он развеял худшие опасения Барбары, что с ним случилось какое-то несчастье. После этого она спокойно выслушала его рассказ о беседе с Лестером, пока он не сообщил с отвращением, что Лестер сомневался в его слове и принял его за дурака.

— Нет, — сказала Барбара, рассерженная еще больше, чем он. — Лестер не принял тебя за дурака. Он угрожал тебе.

— Угро… — У Альфреда от негодования перехватило дыхание, и он не смог выговорить слово. Тут в нем снова закипел гнев — его смуглая кожа покраснела, и в глубине глаз сверкнули красные блики.

Барбара ужаснулась содеянному. Альфред всегда умел управлять своим настроением, а она позволила своему гневу вызвать его ярость. Мог ли Альфред потерять голову настолько, чтобы вызвать Лестера на дуэль?

Она положила на его руку свою.

— Я не предполагала рассердить тебя еще больше. Я хотела объяснить, что Лестер не намеревался оскорбить тебя. Его так часто предавали, когда он слишком доверял чести других людей, что он полностью изменился и теперь мало верит словам. И хуже всего то, что ты попал в его больное место, — он усомнился в своем старшем сыне.

— Ты же не считаешь, что Лестер боится, будто Генрих его предаст!