Барбара была в полном восторге от того, как развивались события. Исчезли ее самые худшие страхи, что ей не удастся скрыть свой бурный отклик при физической близости с мужем и что она может показаться ему глупой домашней коровой. Она видела его сомнения, когда он пред-лджил ей не быть холодной, и его удовлетворение, когда она сказала, что хочет учиться у него. У него было достаточно сомнений в ней, и это сохранило его интерес к тому, как она будет вести себя, — по крайней мере, на время. И теперь у него была надежда на будущее. Альфред, конечно, показал ей все, что давало ему величайший восторг из чисто эгоистических соображений. И наверняка она делала бы те вещи, которые могли доставить ей особое удовольствие. Для нее мало значило, где он целовал или ласкал ее; все, что он должен был делать, — желать ее, и это ее зажигало.

Теория была превосходной, но на практике это оказалось почти невозможным. Не потому, что ей не хотелось подражать движениям Альфреда, и, конечно, не потому, что какие-то места, которых она касалась или целовала, были неприятны ей. Напротив! Все, что он делал, доставляло ей удовольствие, и все, что делала она, раздувало маленький любовный восторг в такое адское пламя, что она уже не следила за тем, что делала. Она помнила только переплетение тел, теплоту и давление, которое угрожало расколоть ее и настолько заполнило зияющую пустоту в ее ощущениях, что она стремилась вовлечь его дальше, несмотря на боль. Но была ли это боль? Что бы это ни было, все смешалось, переплелось, спуталось и разбухало, разбухало, пока она не взорвалась или не умерла. Она умирала? Это был ее крик? Конечно, голос, который стонал все тоньше и тоньше, не был ее собственным. Но ее горло болело от крика, такого пронзительного, каким кричат жертвы при пытке на дыбе.

— Барби? Барби?

Нет, она не умерла. Губы Барбары чуть тронула улыбка, пока она медленно открывала глаза. Альфред наклонился над ней, его смуглое лицо выглядело обеспокоенным.

— М-м-м-м? — откликнулась она.

Он вздохнул и лег на спину.

— Слава богу, я не повредил тебя, — пробормотал он. — Ты пустила меня слишком далеко. Я потерял контроль.

Сейчас Барбара не воспринимала слов. Важнее было, что Альфред ничего больше не сказал и дал ей уснуть. Сейчас она жаждала этого больше, чем его любви.

11.

Барбapa проснулась первая, разбуженная прикосновением тела Альфреда, поскольку с детства спала одна. Она увидела его лицо, и сердце забилось от радости. Во сне его лицо разгладилось, оно дышало покоем и умиротворением. Но первой осознанной мыслью Барбары была та, что ей не удалось рассказать ему о короле. Только вообразите, как он был глуп, беспокоясь о ее реакции на подарок жениха, в то время как сам находился в центре такой тонкой политической интриги! Но это была глупость, которую легко можно простить.

Нежно улыбаясь, Барбара выбралась из постели и направилась к двери звать Клотильду принести ей воду для умывания. Она резко остановилась, вспомнив, что не одета, а Шалье, может быть, ждет за дверью приказаний своего господина, и повернулась, чтобы взять платье. Надевая его, она мельком взглянула на все еще мирно спящего Альфреда и тут вспомнила, что он теперь находится на службе у принца. Прежде чем она остановилась и подумала, что Шалье, конечно, вызвал бы своего хозяина, она метнулась к постели и потрясла Альфреда за плечо.

— Во сколько ты должен быть у принца? — спросила она, когда его глаза открылись.

Он выпрямился, оперся на спинку кровати, проведя рукой по лицу, зевнул и покачал головой.

— Сегодня нет службы.

— О, — смущенно улыбнулась Барбара. — Мне следовало догадаться, что ты попросил, по крайней мере, один свободный день. Мне жаль, что я тебя потревожила!

Но Альфред убрал руки от лица и пристально посмотрел на нее.

— Это очень интересно, Барби. Ты сказала, что я попросил освободить меня от службы, но я не просил. И Эдуард не дал мне выходной, хотя я думаю, только потому, что мы оба забыли. Я не попросил, а он не предложил. Это Генрих де Монфорт сказал, что мне полагается свободный день, и он сказал мне это позавчера, когда мы пировали за счет твоего отца. Я не задумался над этим, только сам Генрих был, как обычно, погружен в раздумья, но теперь… Тебе не казалось, Барби, что наш свадебный пир никогда не кончится?

— Конечно, казалось. Я едва не потеряла разум от нетерпения…

— О? В самом деле?

Он так быстро поймал ее руку и усадил к себе на колени, что она не успела воспротивиться. Она твердо оттолкнула его, когда он сорвал у нее только один поцелуй, и вырвалась, встав и сказав с ледяным негодованием:

— Не время для постели. — В ответ на его обиженное выражение ее брови очаровательно приподнялись, и она добавила: — В конце концов, я еще не знаю, нравится ли мне это.

Обида исчезла с лица Альфреда, сменившись легкой самодовольной улыбкой.

— Кстати, а тебе понравилось, не правда ли, любимая?

Она выскользнула из его рук, когда он снова настиг ее, отступив назад и в сторону.

— Это некстати, и тебе лучше подняться с постели. Возможно, тогда ты сможешь лучше думать головой, на которой растут твои волосы, а не маленькой лысой головкой между ног.

— Ты несправедлива ко мне. — Слабо протестуя, Альфред поднялся с постели, а она продолжила:

— Хотя я и убеждена, что две головы лучше, чем одна, но предлагаю держать каждую — ту, которая думает, и ту, которая чувствует, — на своем месте.

Он выглядел так кротко и невинно, что Барбара вернулась с полпути, чтобы взять свою одежду. Она была совершенно не готова к тому, что он схватит ее, поцелует и повалит на постель. Она почти уступила, и ее первой мыслью было, что они могли бы обсудить причастные к свадьбе политические проблемы и ее вызов к королю. Однако уверенность в его поведении включила сигнал тревоги, которая быстро подавила ее желание.

— Альфред! — воскликнула она. — Прекрати меня дразнить и выслушай. — Странное выражение, что-то вроде радости, смешанной с раздражением, появилось на его лице. Барбара не знала, что это означает, но поняла, что выбрала правильный тон, когда он улыбнулся и отпустил ее. — Не только свадебный праздник был тщательно подготовлен, — быстро продолжила она. — Когда ты отсутствовал накануне вечером, скача где-то с моим отцом и Генрихом де Монфортом, меня вызвали на вечернюю трапезу к королю.

— Что?

Лицо Альфреда потемнело и застыло, и Барбара поспешно покачала головой.

— Нет-нет, Генрих не так чист, как Людовик, но он не развратник. Во всяком случае, он заинтересовался не моим прекрасным телом, а твоим.

— Что?!

Интонация недоверчивого ужаса заставила Барбару засмеяться.

— Ты снова заставляешь меня сомневаться, какой головой ты думаешь, и думаешь ли вообще о чем-то, кроме постели. Король Генрих сказал, что он хотел бы, чтобы я убедила тебя остаться в Англии теперь, когда мы женаты. Хотя, кажется, он вполне доволен этой идеей, сомневаюсь, что эта мысль его собственная. Жена Питера де Мон-форта была вместе со мной в гостях у короля, я думаю, лишь для того, чтобы посмотреть, как король выполнит просьбу ее мужа.

Понятно, что Альфреду стало легче, когда он увидел смысл в том, что озадачило и встревожило его. Барбара молчала, пока он умывался, но, когда она протянула ему сухое полотенце, ее лицо было грустным.

— Почти никто не подошел поговорить с королем или принцем, — сказала она, — только Монфорты, Хемфри де Боуэн и мой отец. — Она поджала губы. — Я полагаю, все остальные боялись, и мне интересно, правильно ли вел себя отец? Король разговаривал более любезно с ним, чем даже со мной, — и Алиса де Монфорт, несомненно, передала своему мужу каждое слово.

— Твой отец вовсе не простак, Барби.

Она вздохнула, затем улыбнулась.

— Совершенно верно. Он всегда сам так говорит и называет меня дурой за то, что я о нем беспокоюсь. Возможно, так и есть. — Она взяла у него полотенце и спросила: — Ты хочешь одеться или мы сначала позавтракаем? Шалье скоро принесет поесть.

Альфред колебался, и Барбара вопросительно подняла голову. Уголки ее губ приподнялись, и она вздохнула:

— Нам лучше одеться, или месье Лысая Голова снова начнет искать себе развлечение.

Барбара немедленно пошла к сундуку с одеждой Альфреда, повернула голову и подняла глаза только для того, чтобы спросить:

— Наденешь придворный костюм или обычную одежду?

Это мало занимало Барбару, она просто старалась подавить разочарование. Теперь, когда большая часть ее тревоги по поводу вызова к королю улеглась, она не возражала, чтобы позволить немного подумать пустоголовому маленькому мошеннику. Однако она не могла выказать свое страстное желание: Альфред всегда должен добиваться ее любви, и чем труднее будет догнать ее, тем больше он будет наслаждаться выигранным призом. Но он может оказаться слишком застенчивым, подумала Барбара, хотя на самом деле ее муж выглядел весьма самодовольным, когда сказал, что обычная одежда для верховой езды подошла бы лучше для них обоих.

— Мне хотелось бы прокатиться верхом, если не будет дождя, — заявил он с озорным блеском в темных глазах. — Давай возьмем с собой поесть и одеяла. Я уверен, в это время года мы сможем найти уютный стог сена. И мне нужно побыть на открытом… на свободе.

Барбара поцеловала его в щеку.

— Так и быть, давай сегодня забудем обо всем на свете.

Им удалось это сделать. Утренний туман рассеялся, и они смогли поехать кататься верхом. Барбара обнаружила, что Альфред почему-то выглядел самодовольным и озорным, когда говорил о том, чтобы найти «уютный» стог сена. Свежий воздух, чистое небо придали некоторое очарование любовным играм, признала Барбара, а небольшие неудобства вроде колючек и неровной поверхности, которая один раз разлучила их в критический момент, только добавили веселья. Но позднее, когда они вернулись домой, такое же удовольствие доставляло тепло, полумрак и мягкая постель, где странные блики от ночных свечей придавали таинственность телу ее любовника и его напряженному лицу.