Эстер неуверенно покачала головой.

— Это будет очень поздно. А я думала, что ученики мастеров даже в субботний вечер должны оставаться дома. Разве не так?

— Это правда, но мои товарищи, тоже подмастерья, всегда откроют мне решетку калитки, как бы поздно я ни вернулся. И я смогу войти в дом незамеченным.

Глаза Эстер озорно засверкали.

— Мистер Бэйтмен, от вас я меньше всего ожидала, что вы способны нарушать законы.

Джон нахмурился.

— Почему вы так говорите?

Эстер изучающе смотрела на него, склонив голову набок.

— Не знаю, — ответила она, — просто у меня сложилось такое впечатление.

А про себя она подумала, что в этом юноше чувствуется серьезность мыслей и надежность. Эстер не могла забыть того задумчивого выражения, которое постоянно было на его лице, пожалуй, только если он не улыбался своей доброй, ослепительно белозубой улыбкой, так понравившейся Эстер в первый день их встречи.

— Нет-нет, я вовсе не смеюсь над вами, — она поспешила успокоить его, — мне это даже очень нравится. И я очень ценю то, что сегодня, в субботу вечером, вы пришли повидать меня.

Джон посмотрел ей прямо в глаза.

— Мне приятно это слышать, — ответил он.

Эстер тихонько коснулась его руки.

— Я подам вам знак, как только освобожусь и смогу выйти. После этого сразу же идите на задний двор и ждите меня там. У нас будет несколько минут, чтобы побыть вместе и поговорить.

И Эстер снова убежала к стойке бара принимать заказы. Джон допил пиво и стал обдумывать слова, сказанные ему Эстер.

Он всегда отличался спокойным, уравновешенным характером. Беззаконие, насилие и жестокость всегда претили ему. Он терпеть не мог петушиных боев, стравливания медведей и тому подобные развлечения и зрелища, когда беззащитных животных жестоко истязали на потеху толпе. Джон всегда обходил стороной площадь возле Ньюгейтской тюрьмы, потому что там обычно собиралась масса людей поглазеть на казни через повешение. Джону вполне хватило один раз посмотреть на это, когда он был зажат толпой, словно тисками, и никак не мог выбраться.

Тем не менее никто не мог назвать его слабаком, поскольку подобно множеству спокойных людей, которых трудно вывести из себя, гнев Джона был ужасен, если кому-нибудь удавалось по-настоящему рассердить его. К тому же, в такие моменты он становился невероятно упрямым, и ничто не могло поколебать его принципы или изменить мнение.

Вероятно, такой характер сложился у Джона под влиянием обстоятельств. Он всегда предпочитал «мирное сосуществование». Оставшись в раннем детстве без родителей, Джон провел отрочество в деревне с дедом, который вел тишайший образ жизни — рыбалка, прогулки пешком и верхом на лошади. И книги. Старый разваливающийся дом, в котором обитали дед и внук, хранил в себе огромное количество книг. И пусть в нем не было слуг, пусть им с дедом приходилось питаться на кухне, сидя за длиннющим столом, вокруг которого бродили куры, Джон был уверен, что ни у кого не было детства и отрочества счастливее, чем у него. Дед сумел научить Джона спокойствию, выдержке, присутствию духа и житейской мудрости. Мальчик повзрослел гораздо раньше своих сверстников, и в этом было его преимущество.

Следуя традициям семьи и идя по стопам своего отца, Джон поступил в Вестминстерскую Школу. С этого момента жизнь превратилась для него в сплошной кошмар, и продолжался он до тех пор, пока с помощью кулаков Джон не уложил несколько особо ретивых «молодых бычков» и тем самым доказал свое право на существование. Что же касается его решения стать ювелиром, то когда из семейной шкатулки последние несколько золотых пошли па уплату за учебу Джона, в Стаффордшире его деду пришлось продавать охотничьих собак и скаковых лошадей, и жить на эти гроши. Старик оказался на грани нищеты, и Джон счел бы себя предателем по отношению к нему и к их общему безоблачному прошлому, если бы стал валять дурака и небрежно относиться к учебе. Потому-то он и не принимал участия во всех сумасбродных выходках и эскападах, которыми славились лондонские студенты и подмастерья. Молодым людям, будни которых полны разного рода ограничениями и запретами, свойственно бурное времяпровождение в свободные от учебы и работы часы. Но Джон был совсем не такой, он предпочитал вести спокойный образ жизни, и его идея незаметно проникнуть обратно в мастерскую была совершенно ему несвойственной и очень рискованной. Такой поступок говорил об особом отношении Джона к Эстер, о том, как много значила для него их встреча, если он решился на столь сумасбродный поступок.

Эстер подошла к одному из столиков и собрала пустые кружки. Это был их условный знак, говоривший о том, что она уже может выйти во двор и встретиться с ним. Джон тут же поднялся из-за стола и вышел через боковую дверь на улицу, которая вела на задний двор гостиницы.

Шагнув в темноту узкой улочки, он невольно сжал кулаки и приготовился в любой момент отразить нападение. Но никто не прятался в тени арок и закоулков, лишь несколько крыс с отвратительным писком бросились врассыпную у него из-под ног.

Джон отворил калитку, ведущую на задний двор таверны. Скрипуче завизжали несмазанные петли ворот. На вымощенной булыжником площадке лежали золотые квадраты света, лившегося из окон гостиницы. Он быстро пересек двор и присел на ступеньку лестницы, той самой, на которой увидел Эстер в первый день их знакомства, когда она рисовала. Почти стазу же дверца наверху лестницы открылась, и появилась Эстер. Она быстро сбежала вниз по ступенькам.

— Я подумала, что было бы несправедливо заставлять вас ждать слишком долго. Одна из горничных подменит меня в баре, пока я не вернусь. Если хотите, мы можем встретиться завтра. По воскресеньям после обеда я всегда свободна.

— Мне очень бы хотелось этого, но боюсь, что завтра это невозможно.

Джон с тоской подумал о предстоящем обеде в кругу семьи Харвуда.

— Может быть, в следующее воскресенье? — робко спросил он.

Эстер опустила голову и принялась теребить руками фартук. Она хотела, чтобы Джон не заметил ее разочарования. Потом она снова подняла глаза и посмотрела прямо ему в лицо:

— Мы могли бы прогуляться вдоль реки? Мне там очень нравится.

И они договорились о времени и месте встречи. Эстер предполагала, что у них будет около трех часов свободного времени.

— У вас в Хиткоке очень много работы, не так ли? — спросил Джон, думая, что Эстер, вероятно, устает даже больше, чем он.

— Да, очень много. Но я настолько привыкла, что уже не замечаю этого, просто все делается как бы само собой.

Эстер вкратце рассказала Джону о том, как и почему она переехала в Хиткок, что входит в ее главные обязанности здесь. Он очень обрадовался, когда узнал, что Эстер, так же как и он, провела детство в деревне. Помимо чисто физического притяжения друг к другу, которое ощущали они оба, любовь к природе, к родным местам роднила, объединяла их. На этом можно было строить дальнейшие отношения.

Эстер пора было уходить. Она встала со ступенек, Джон также поспешно поднялся. Они стояли близко друг к другу, лицом к лицу… Джону захотелось поцеловать Эстер еще тогда, в первый день их знакомства, и сейчас, когда обстоятельства благоприятствовали, он осторожно притянул ее к себе, не будучи уверенным в том, какая последует с ее стороны реакция. Но к вящему удивлению Джона, Эстер тут же привстала на цыпочки, дотронулась прохладными ладонями до его лица и мягко поцеловала его в губы. Это длилось всего секунду, лишь на одно мгновение ее грудь коснулась его груди, кружева широкой юбки Эстер обвили его ноги. Лишь на одно мгновение…

Эстер взбежала вверх по лестнице и скрылась за дверью. Джон улыбнулся, радостно хлопнул ладонью о каменные перила балюстрады и вышел со двора на улицу.

Всю дорогу до дома он почти бежал, подпрыгивая от счастья. Ночь была теплая, а небо — ясным и звездным…


Марта сидела в спальне перед туалетным столиком с зеркалом и с каким-то ожесточением расчесывала свои волосы черепаховым гребнем. Джек уже лежал в постели, перед тем аккуратно взбив подушки.

— Что это за парень, с которым Эстер сегодня сидела за столиком в баре? — спросила Марта. — Она ведь знает, что это запрещено.

Джек, который к тому моменту был уже невероятно утомлен сумасшедшим субботним вечером, подумал про себя, что от Марты, как всегда, ничего не скроешь.

— А может быть, у нее есть возлюбленный? — ответил он. — Пора бы уже. За ней тут многие увиваются.

— В таком случае ты обязан разузнать о нем все. Этот молодой человек вполне прилично выглядит, но сразу видно, что он недостаточно богат, чтобы ухаживать за твоей сестрой.

Джека покоробил явный сарказм, звучавший в голосе Марты, который был явно направлен на его теплое, искренне братское отношение к Эстер.

Джек давно уже перестал задавать себе вопрос, почему он в свое время решил жениться на Марте, сказав себе «горбатого могила исправит». Время от времени он заставлял себя вспоминать о том, что и у Марты есть хорошие черты характера. Это в особенности требовалось ему тогда, когда ее придирки и ворчание становились невыносимыми. Раньше, по молодости, Джек в таких случаях просто лупил ее, сажал ей синяки под глазами, а один раз даже выбил зуб, чего Марта не могла ему простить до сих пор. Постепенно она научилась различать ту зыбкую грань, которую переходить не следует, и искусно использовала свою интуицию в перепалках с мужем.

Джек неодобрительно хмыкнул.

— Эстер сама скажет мне, когда ей нужно будет получить мое одобрение и благословить ее. А сейчас погаси свечи. Ты прекрасно знаешь, что я не могу заснуть при свете.

Утром Джек забыл об этом инциденте. Марта же, напротив, решила следить за каждым шагом Эстер. Она поняла, что девушка влюблена. Несмотря на то, что сама она давно уже забыла, что это за чувство.