— Нет, Сара! Нет! — Питер оттаскивает от окна бьющуюся, словно рыба в его руках, девушку.

— Я все равно убью себя! Все равно!

Сильной рукой он повернул ее к себе и посмотрел в глаза:

— Нет, это не выход, Сара. Я знаю, я сам прошел через это. Когда умерла Элизабет, мне тоже было плохо. Но сейчас она живет, живет в моем сердце, и я бы потерял ее навсегда, если бы сделал то, что хочешь сделать ты.

— Ты сильный, ты можешь! А я не могу. С этим письмом угасла последняя надежда. Уильям никогда не вернется ко мне. Я не могу так жить! Я не хочу жить без него!

Питер крепко держал ее и нежно гладил по волосам, пока она совсем не затихла. Сара сникла и безвольно прижалась к его плечу.

— Помоги мне, — в голосе ее была мольба и безысходность.

— Да, я помогу тебе.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Питер не мог оставить ее. Он всегда питал слабость к маленьким и беззащитным, страдающее живое существо никогда не оставляло его безучастным. Для него Сара была жалким испуганным зверьком, вроде котенка, которого Питер как-то снял с высокой крыши, с той лишь разницей, что Сару было труднее успокоить. Он был уверен, что если она не поверит в его помощь, то покончит жизнь самоубийством. Она еще не набралась жизненного опыта и не понимает, что первая душевная травма еще не конец жизни. Поскольку Уильям — брат Питера, то, быть может, именно Питер должен взвалить на свои плечи эту ношу. Смерть Элизабет унесла с собой ту любовь, которая дается в жизни лишь раз, и теперь Питеру нечего терять, он уже никогда не будет любить. Если Сара будет по-прежнему доверять ему, Питер готов стать для нее той поддержкой и опорой в жизни, которая поможет ей пережить свою трагедию.

Эстер не одобряла действий Питера, пыталась отговорить его от безрассудного поступка.

— Ты ломаешь свою жизнь. Этот брак не принесет тебе счастья. Нельзя бросаться в омут, повинуясь лишь чувству жалости, Питер. Я сама позабочусь о Саре.

— Позволь мне поступить так, как я считаю нужным, — сурово сдвинув брови, отвечал Питер. — Мое счастье ушло вместе с Элизабет. Я верю, что поступаю правильно. Так будет лучше для всех.

Эстер опустила голову и принялась разглядывать свои руки. Где найти такие слова, чтобы он понял, что жизнь продолжается! Пройдут годы, и он встретит, быть может, другую женщину, которая войдет в его жизнь так же, как и Элизабет, и в его сердце будет достаточно места для них обоих. Как убедить в том, что его жертва никому не нужна. Эстер подняла голову, посмотрела на его окаменевшее лицо и поняла, что все ее попытки тщетны. Он так молод и неопытен. Смерть Элизабет лишила его душевного покоя. Горе словно занавесом отделило его от целого мира, овладело всеми помыслами, и мольбы Эстер не проникали в его сознание.

Вскоре после этого разговора Питер и Сара поженились. К тому времени Питер уже съехал из дома, где он жил с Элизабет, и обосновался буквально в двух шагах от Эстер. В этот дом он и привел Сару. Они не любили друг друга. Это был, что называется, брак по расчету. Питер спасался от одиночества, Сара от горечи неразделенной любви к Уильяму. Разумеется, ни о каких чувствах при таком положении дел и речи быть не могло. Эстер не могла не признать, что вновь почувствовала свободу. На душе стало спокойнее, когда Питер забрал Сару из ее дома.

Свои встречи с Джеймсом Эстер расценивала как подарок судьбы. С ним она отдыхала, забывала о семейных неурядицах и напряженной рабочей атмосфере мастерской. Часто появляясь в Лондоне, то обсудить эскизы на заказ, то еще по каким-нибудь делам, требовавшим ее присутствия, Эстер каждый раз обедала с Джеймсом. Она тщательно готовилась к таким поездкам. Одевалась всегда по моде. Вместо кринолина — широкой юбки на тонких стальных обручах, вставлявшихся каркасом у бедер, пришли простенькие платьица, форму которым придавали нижние юбки. Этот стиль считался теперь более женственным, что, впрочем, было не так далеко от истины — плавные линии, обтекаемые формы, еще более подчеркиваемые кружевными оборочками. Эстер предпочитала ткани цвета морской волны, они ей были к лицу, выгодно оттеняя ее роскошные волосы. Нужно заметить, что Эстер всегда гордилась ими. Правда, теперь уже никакие настои не помогали скрыть две широкие седые пряди. Даже когда Эстер собирала волосы в пучок, седина заметно пробивалась, и только модная шляпка с кружевами до некоторой степени скрадывала этот недостаток. Впрочем, Джеймс, казалось, его совсем не замечал. Для него Эстер оставалась все такой же прелестной женщиной тридцати семи лет, которую он когда-то увидел в садике меж грядок с лекарственными травами. И его совершенно не интересовало, что это «когда-то» произошло ровно двадцать один год назад. Джеймс и сам здорово переменился. Пополнел, она все смеялась: «вширь пошел», стал как-то представительнее. На этом, пожалуй, его перемены и заканчиваются, потому что все остальное ему удалось сохранить в целости и сохранности, а именно хорошее здоровье и искрометное чувство юмора. Джеймс, как и Эстер, очень редко болел, если он вообще когда-нибудь болел, и даже обычная простуда была не частой гостьей. Эстер знала, что волос у Джеймса поредел, появились залысины, но это ее мало волновало, да и незаметно было, так как с некоторых пор он начал носить белые парики с завивкой, которые ему очень шли. Одну из их встреч погожим октябрьским днем Эстер всегда вспоминала с особенно теплым чувством. Фортуна улыбнулась Джеймсу, и Эстер поспешила его поздравить. Они встретились в отдельном кабинете шикарного ресторана с восхитительной кухней и огромными запасами вина в погребах.

— Эстер, дорогая, ты прекрасно выглядишь. Ты не представляешь, как я рад тебя видеть.

Он нежно поцеловал ее в губы. Когда они оставались вдвоем, все было легко и просто. С годами любовь Джеймса не угасла, но приобрела некоторую завершенность и сдержанность. Старые конфликты, возникавшие из-за его чересчур эмоционального проявления чувства, канули в лету. В отношениях между Эстер и Джеймсом царила полная гармония.

— У нас сегодня праздник, не правда ли? — улыбнулась она.

Они сидели друг напротив друга за маленьким уютным столиком.

Джеймс подмигнул ей:

— Ты уже знаешь? Откуда?

— Джосс прочитал в газете.

Эстер подняла бокал. Прекрасное старое вино искрилось за хрустальными стенками.

— Примите мои самые искренние поздравления, сэр Джеймс! Вы, как никто другой, заслужили титул баронета. Столько лет отдано служению обществу! Столько лет! Я уже не говорю о твоих заслугах на посту члена городского совета Лондона, впрочем, что это я, всего и не перечислишь!

— Благодарю тебя, дорогая. Твоя похвала для меня дороже всего, что сказал мне сам король Георг.

— Ты мне льстишь, — засмеялась Эстер, хотя и знала прекрасно, что он не шутит.

Их встречи стали настолько частыми, что уже сложились свои традиции. Так, они сначала обменивались семейными новостями, здесь говорила в основном Эстер, потом переходили на другие темы, интересовавшие их обоих. В этот раз Эстер рассказала Джеймсу о том, что получили второе письмо от Уильяма.

— Представляешь, — говорила она, — я просто за голову схватилась, когда увидела дату. Оказывается, письмо было в пути целых полгода.

Читал, как всегда, Питер. Эстер слушала. Тон письма, в общем-то бодрый и жизнерадостный, не обманул чуткое материнское сердце. Эстер чувствовала, что пустые с виду полосы междустрочья заполнены его тоской по дому, его подавленностью, плохим настроением — то же, что и в первом письме не ускользнуло от ее внимания.

— Он сейчас в Вирджинии. Охраняет порядок. Пишет, в колониях сейчас неспокойно. Все местные, кого он знает, недовольны существующим положением дел, и наш Уильям их, видите ли, поддерживает, — Эстер снова улыбнулась.

— Я тоже поддерживаю требования колонистов, и вся здравомыслящая Англия их поддерживает. Понимаешь, ведь колонисты — это те же англичане, только за пределами страны. Так зачем же их облагать непомерными налогами? У себя в Англии мы бы такого не потерпели, поэтому их недовольство вполне оправдано. Довольно влиятельные люди в Палате представителей уже выносили этот вопрос на обсуждение. Я надеюсь, что здравый смысл все же восторжествует, иначе не миновать беды.

— Будем надеяться, все обойдется, — с жаром подхватила Эстер. — Уильям сейчас в самой гуще. Я боюсь за него.

— Кстати, он знает о Питере и Саре?

— Да. Питер сам написал ему. В последнем письме Уильям пожелал им счастья. Вот так.

— А что Сара? Как отреагировала?

— Хуже некуда. Питер три дня не ходил в мастерскую. Дома сидел, сторожил, как бы что-нибудь над собой не сделала. Мы уже договорились на всякий случай, что будем прятать от нее письма Уильяма. Для ее же блага….

Нельзя загадывать на будущее. Обычно так всегда и происходит, только загадаешь, сразу все идет наоборот. Прибегать ко всевозможным уловкам, чтобы скрывать от Сары письма Уильяма, не пришлось, потому что писем-то и не было. Казалось, известие о свадьбе Сары расстроило Уильяма гораздо сильнее, чем можно было предполагать. Он просто перестал писать. Как-то заходил солдат из полка, который только вернулся из колоний. Этот солдат сказал, что видел Уильяма, и тот попросил зайти передать привет, жив-здоров, но только на словах, никакого письма. С тех пор от Уильяма не было ни слуху ни духу.

Сара освоилась со своим новым положением замужней женщины. Ни с того ни с сего увлеклась вдруг садоводством, чего раньше за ней не замечалось. Это занятие успокаивало ее нервы. Ухаживая за цветами, Сара забывала обо всем на свете. Зимой, когда сад стоял голый и безжизненный и заняться было нечем, Сара часами без устали просиживала у окна, и не важно — дождь ли, снег ли, она сидела и смотрела, как узник, брошенный в сырую темницу, смотрит сквозь узенькое окошечко на свободу. Иногда она в ответ на приглашение на званый обед или ужин писала открыточку, благодаря за приглашение и заверяя, что они с Питером непременно будут, а потом в самую последнюю минуту отказывалась идти. Питер никогда не уговаривал ее. Он уже убедился в том, что она совершенно непредсказуема, да и увещевать ее бесполезно. Питер просто махнул рукой. Все же если Сара куда и выходила с Питером, то вела себя безукоризненно. Питер просто не мог ею налюбоваться, представляя, какой бы они жизнью зажили, если бы не ее причуды.