ГЛАВА 9

Поздно вечером Мэри Эшдейл вернулась в свою резиденцию в прескверном настроении. Это была крупная, шумная молодая женщина с глазами цвета янтаря. Круглое открытое ее лицо обрамляли непослушные ярко-рыжие волосы. Быстрым шагом, так что ленты на ее шляпке развевались, она вошла в дом, остановилась и недовольно огляделась по сторонам. Три пары двойных дверей были распахнуты, и освещенные комнаты за ними блестели шелком на стенах, обитой заново позолоченной мебелью — главным образом, от краснодеревщика по фамилии Чиппендейл, которого где-то нашел Джеймс. Все было роскошно, но это только еще больше злило ее. Она-то рассчитывала, что ее требования переделки дома потребуют таких расходов, что Джеймс оставит эту идею и построит почти за ту же цену загородный дом там, где лисья травля и охота на птиц будут больше отвечать ее вкусам — ведь больше всего на свете она любила скакать на лошади или, подколов юбки, бродить по вересковым пустошам со своими собаками. А Джеймс поймал ее на слове — и вот результат. Каждый год она и ее малыши будут проводить лето в месте, которое совсем не отвечало ее представлениям о деревне, поскольку город был совсем под боком — один из главных аргументов Джеймса, так как это позволяло ему постоянно быть в курсе всех своих дел. Кроме того, недалеко от дома была большая дорога. Если бы Джеймс не отдал поместье Грейт Гейнс своему сыну от первого брака, она могла бы проводить лето в полном одиночестве. Мэри ненавидела город и чувствовала себя гораздо лучше среди фермеров и пастухов, нежели в лондонском обществе, хотя прекрасно туда вписывалась. Все, что она когда-то любила, осталось в прошлом, когда амбиции ее отца привели его и всю семью в местечко Клеркенвиль. Сестра ее вышла замуж, но скепсис и независимость Мэри отпугивали потенциальных женихов, пока не появился Джеймс.

Они зашли в дом, и Джеймс подал слуге пальто и шляпу.

— Ну как, нравится? — спросил он.

Она бросила на него быстрый взгляд и процедила сквозь зубы:

— Я в восторге.

Он сделал вид, что не заметил ее недовольства. Джеймса было трудно вывести из себя. Он легко мог сдерживать свои чувства, так как прекрасно осознавал свою власть над Мэри. При том, что Мэри была замечательной женщиной, у нее был один недостаток: в отличие от Джеймса у нее совершенно отсутствовало чувство юмора. Оба не стеснялись в выражениях, но он гораздо чаще брал над ней верх как в перебранках, так и в поездках верхом.

С самого начала он решил настоять на своем мнении относительно дома, какую бы тактику ему ни пришлось избрать.

— Я знал, что тебе понравится, — весело сказал он, притворяясь, будто не заметил ее реакции. — Я ведь всегда знаю, что лучше для тебя, любовь моя!

Она резко повернулась и сильно толкнула его в спину.

— Знаешь, если бы только у меня было ружье, я пристрелила бы тебя немедленно.

Он радостно вскрикнул. Она подхватила юбки и побежала вверх по лестнице, он — за ней. Она засмеялась, так как никогда не могла долго злиться. Кроме того, «битва» не была еще окончена. До наступления лета она еще могла найти доводы против того, чтобы жить в этом доме.

Добежав до двери, Мэри попыталась ее захлопнуть, но Джеймс оказался быстрее и навалился на дверь всей тяжестью своего тела, прежде чем она успела ее закрыть. Смеясь, они повалились на «чиппендейловскую» кровать.

— Я еще возьму над тобой верх, — предупредила она, снимая свою шляпку, швырнув туфли в дальний угол комнаты и посмотрев на него с вызовом.

Он удивленно взглянул ей в лицо. Он прекрасно понимал, что она сказала именно то, что хотела — она была не менее упряма, чем он сам.

— Пока я жив, не будет этого.

Она обвила руками его шею. Он постоянно дразнил ее, и это доставляло ей удовольствие. Она была довольна семейной жизнью. Любой другой уже давно бы ей наскучил. Ее не смущала разница в возрасте. Джеймс был на восемнадцать лет старше, но, крепкий и сильный, широкоплечий, он был для нее гораздо привлекательней любого юнца.

Кроме того, он был превосходным любовником. И все же, случись ей выбирать между его обществом и деревенским пейзажем, она бы не раздумывала ни минуты.

— Тебе никогда не властвовать надо мной, — язвительно произнесла она. — Никогда в жизни.

— Посмотрим, — сухо отозвался он, но в его глазах промелькнуло выражение крайнего изумления.

На следующее утро все в округе знали, что приехали Эшдейлы, и с каждым днем их присутствие становилось все более заметным. Джеймс почти каждый день ездил в город в большом грохочущем экипаже, а в три часа возвращался к обеду. Мэри же проводила много времени с детьми, играя с ними так шумно и непосредственно, как если бы сама была ребенком. Часто она выезжала на прогулки верхом и отсутствовала часами, носясь галопом по полям Банхилл. Эстер видела ее только несколько раз, без Джеймса, но однажды вечером ей принесли приглашение в гости. Джон огласил его в гостиной Эстер и двум дочерям, сыновья уже спали.

— Мы вчетвером приглашены на ужин и вечеринку в особняк Эшдейлов.

Эстер в удивлении всплеснула руками.

— Когда же состоится прием?

— Через три недели.

Летисия, которую ничто не интересовало с тех пор, как исчез Ричард, немного оживилась. Новые знакомства и мужское внимание могли излечить ее уязвленную гордость.

— А у нас достаточно времени для того, чтобы сшить что-нибудь новое к вечеру?

— Времени предостаточно, и я думаю, мы с Энн тоже что-нибудь придумаем.

Энн, которая сидела, свернувшись калачиком, в кресле и читала, подняла глаза и беспомощно посмотрела на женщин. Она любила тесные компании, где собирались близкие друзья, и большие вечеринки со множеством незнакомых людей совсем ее не прельщали.

— Мне обязательно идти?

Летисия нетерпеливо нахмурилась.

— Энн, ну не будь же такой трусихой! Неприлично отказаться. Конечно, ты обязательно должна пойти.

Эстер согласно кивнула. Ну что ж, она снова увидит Джеймса. Едва ли он ее помнит. Ничего особенного нет в том, что Эшдейлы решили пригласить соседей на дружескую вечеринку. Джосс и Элис сообщили, что они тоже приглашены. Однако через некоторое время стало известно, что из местных жителей только Бэйтмены были удостоены такой чести. Остальные гости должны были прибыть из Лондона и близлежащих графств.

Джон взглянул на Эстер, насмешливо приподняв одну бровь.

— Должно быть, ты произвела неизгладимое впечатление на Эшдейла, когда вы познакомились. Джосс тогда еще был подмастерьем, но Эшдейл, наверное, изрядно помучился, прежде чем выяснил, что владельцем дома № 85 является твой женатый сын.

Эстер выдавила смешок, стараясь скрыть замешательство. Глупо было думать сейчас о том поцелуе, она была уверена, что ничего не говорила об этом Джону. Он мог вообразить, что это имело какое-либо значение для Джеймса или, что еще хуже, для нее. «Каковы бы ни были причины этого приглашения, Летисии оно очень нравится. Она думает, какую прическу сделать на вечер, и меняет мнение по десять раз в день», — думала она про себя.

Портниха и ее помощница тщательно подбирали ткани для вечерних туалетов: шелк для Эстер, белый муслин для Летисии и бледно-желтый сатин для Энн. Еще отрез розового сатина был приготовлен для Элис, так как Джосс решил, что ей тоже следует что-нибудь сшить. Все четыре наряда должны были отличаться друг от друга в деталях и, вместе с тем, соответствовать моде: обтягивающий лиф с глубоким декольте или овальный воротник по шее и рукава до локтей. Юбки должны быть очень пышными, с кринолином — одно из последних веяний моды, — которые Эстер никогда не носила в мастерской и при деревенских прогулках: в любом месте, где комфорт был более важен, нежели французская мода.

Она иногда недоумевала, как все эти живущие в деревне мужчины и женщины, питавшие отвращение и ненависть к Франции, которые были вызваны жестокой войной, могли слепо гнаться за парижской модой, покупать контрабандное вино, кружева и лионский шелк без малейших угрызений совести. Однако с замужеством она стала во многом терпимее. Джон оказывал на нее сильное влияние, так как был способен верно оценить любую ситуацию, увидеть ее преимущества и недостатки. Это касалось даже англо-французского конфликта.

Существовала лишь одна область, которая, как думала Эстер, была «ахиллесовой пятой» Джона. Ее успехи и ювелирном деле. Он никогда не скупился на похвалу, не выискивал недостатки в прекрасно выполненных работах, и все же настал час, когда к духу соперничества, царившего между ними, стала примешиваться неуверенность Джона, как будто его мужское «эго» было уязвлено ее успехами. Если бы ей захотелось повернуть время вспять, она вернулась бы к тому моменту, когда Джосс, начинающий подмастерье, похвалил ее маленькую табакерку как одно из лучших произведений своего отца. Каждой клеточкой своего тела она ощутила тогда нечто, похожее на неприязнь Джона, и это чувство глубоко запечатлелось в ее памяти.

Последний стежок в нарядах был сделан жарким солнечным утром знаменательного дня. А вечером женщины Бэйтмен, сопровождаемые Джоном и Джоссом, проследовали к особняку.

Одна Энн держалась холодно и отчужденно. Ее мучили мрачные предчувствия, ее наряд поколебал уверенность в себе. Она выбрала светло-желтый сатин вопреки советам матери и сестры, потому что это был чудесный цвет, цвет, который помог бы ей выглядеть эффектно и одновременно вполне скромно. Но на первой же примерке она поняла свою ошибку. Желтая ткань подчеркивала ее болезненный цвет лица, и Энн подумала, что никогда в жизни не выглядела так ужасно. Мать, видя ее разочарование, предложила попробовать украсить наряд белыми кружевами, чтобы подчеркнуть красивую линию шеи и рук.

Это немного помогло, но, по мнению Энн, она была похожа на вырезанную из пергамента фигурку. Кроме того, ей не понравилась прическа, которую сделала ей Летисия: мягкие каштановые волосы Энн она уложила в стиле «помпадур», с завитушками, которые ей вовсе не шли. К ней вернулась детская робость, а уверенность растаяла без следа, пока они с Летисией шли вдоль длинного ряда стоявших у особняка экипажей.