– Неужели?

– Можешь мне поверить, – отозвался Гэмел, шагнув к Фартингу. – Не ты ли все это придумал? Похоже, приключение доставило тебе удовольствие.

Фартинг усмехнулся, глядя на Лигульфа, который подошел к нему.

– Пожалуй. Давай во всем разберемся чуть позже. Парень, что наблюдает за дорогой, подал сигнал, что на горизонте появился Мартин. Не хватает еще, чтобы Шайн застала нас здесь.

– Приехали, леди Шайн, просыпайтесь, – сказал Мартин.

Шайн удивленно открыла глаза – неужели ей удалось заснуть? Схватив корзинку с припасами, она воспользовалась помощью Мартина, чтобы спрыгнуть на землю. На мгновение у нее возникло странное чувство, будто что-то не так, но она подавила его, не видя причин для подозрений.

– Марго внутри? – спросила она, указав на башню.

– Да. Идите к ней. Я займусь лошадьми.

Шайн двинулась к башне, кивнув двум стражником, которые прошли мимо нее, направляясь к Мартину. Войдя внутрь двухэтажного сооружения, она нахмурилась. Оно казалось вполне обитаемым. Не обнаружив никаких признаков Марго, она повернулась, чтобы выйти наружу и поговорить с Мартином, и ахнула, столкнувшись лицом к лицу с Фартингом. Тот усмехнулся и, подмигнув ей, захлопнул дверь. Только услышав, как снаружи задвинули засов, Шайн очнулась от изумления, в которое повергло ее поведение верного друга.

– Фартинг! – Поставив корзинку на пол, она бросилась к двери и принялась колотить в нее кулаками. – Фартинг! Открой сейчас же эту чертову дверь и выпусти меня отсюда. Что ты затеял?

Единственным ответом, которого она дождалась, был негромкий смех. Шайн выругалась и огляделась по сторонам, заметив на втором этаже узкую амбразуру, предназначенную для лучников. Полная решимости заставить Фартинга объяснить, что происходит, она вскарабкалась по лестнице и бросилась к амбразуре. То, что она увидела, привело ее в еще большее изумление. Фартинг, Мартин, Лигульф и вполне здоровая Марго стояли вместе и смеялись.

– Фартинг, ты бессовестная свинья! Выпусти меня отсюда!

Она снова выругалась, когда вся компания, помахав ей, с довольным видом двинулась прочь. Шайн открыла рот, собираясь добавить еще несколько красочных ругательств, когда услышала за спиной стон. Твердо сказав себе, что друзья никогда бы не оставили ее в опасности, она медленно повернулась. Шайн не сразу осознала, что смотрит на обнаженного до пояса Гэмела, который пытался сесть на постели. С его разбитой губы стекала струйка крови.

– Мне сказали, что Лигульф ранен, и привели сюда, – проворчал он, осторожно ощупывая свою челюсть. – А я так спешил, что в темноте ударился о косяк двери.

С тревожно забившимся сердцем Шайн поспешила к постели. Тот факт, что Гэмел никак не отреагировал на ее присутствие, утвердил ее в мысли, что он серьезно пострадал. На столике рядом с кроватью она увидела чистую воду и полотенце. Смочив его, она отстранила руку Гэмела и осторожно промокнула влажной тканью его губы и подбородок.

Как Шайн ни пыталась сосредоточиться на своем занятии, ее мысли разбегались. Прошло так много времени, с тех пор как она касалась его. Это было какое-то новое, почти мучительное ощущение.

Осознав вдруг, что она уделяет слишком много внимания такой незначительной ранке, Шайн попыталась убрать руку, но Гэмел схватил ее за запястье. Ее глаза расширились, когда она встретила его потемневший взгляд.

Судя по всему, его меньше всего заботил тот факт, что их обманом заманили в башню. Он думал о том же, о чем и она: о жарких поцелуях и нежных объятиях. Когда Гэмел притянул ее к себе, Шайн была не в силах сопротивляться.

– Нет, – прошептала она, однако даже не попыталась остановить его, когда он обхватил ее за талию и уложил на постель, – мы не должны этого делать.

– Мы женаты. – Гэмел осыпал поцелуями ее шею и начал распускать шнуровку на ее платье. – Сама церковь благословила нас на это.

Шайн сомневалась, что церковь благословила бы то, что она чувствовала по отношению к Гэмелу. Она пыталась найти слова, чтобы напомнить ему обо всем, что может развести их в разные стороны, о своей сомнительной наследственности, но его поцелуи и ласки лишили ее способности мыслить. К тому времени, когда он отстранился от нее, Шайн оставалась в одной сорочке и не могла вспомнить, почему так яростно возражала против их близости.

– Мне следовало бы сказать «нет», – прошептала она, гладя его сильную спину и упиваясь теплом его гладкой кожи.

– Тебе следует сказать «да», – возразил ее супруг. Он стянул с нее сорочку и накрыл их обоих простыней.

– О, Гэмел, – прошептала Шайн, когда он прижался к ней всем телом. – О, Гэмел, – повторила она, запустив пальцы в его густые волосы, и приникла к его губам в жадном поцелуе.

Охваченная жгучей страстью, она старалась коснуться его везде – руками, губами, языком. Она так тесно прижималась к нему, что Гэмел издал протестующий звук. Было ясно, что он разделяет ее страсть, и это сознание воспламенило Шайн. Она боролась с ним, пытаясь перехватить инициативу в любовном танце, и радовалась, когда он побеждал в этом безмолвном поединке. Даже когда они слились в единое целое, эта борьба продолжалась, и они перекатывались на постели, поочередно оказываясь сверху. Кульминация наступила так быстро и так яростно, что они оба вскрикнули, содрогаясь от силы высвобождения.

Но когда Гэмел обмяк в ее объятиях, Шайн снова захлестнули грустные мысли. Его горячее дыхание обдавало ее шею, сердце учащенно билось, вторя ударам ее сердца. Их тела были сплетены, однако ее первая ясная мысль была о том, что они совершили серьезную ошибку.

Ничего не изменилось. Она все еще дочь Арабел Броуди. И по-прежнему должна оставаться одна. Это свидание не более чем короткая передышка в ее одиночестве. Ей следовало бороться с искушением, а теперь ее воспоминания станут еще более болезненными.

Гэмел встрепенулся в ее руках, и Шайн напряглась, страшась момента, когда ей придется взглянуть в его глаза и сказать, что это не должно повториться.

С сожалением, от которого щемило сердце, Гэмел разомкнул объятия и приподнялся на локтях. Шайн попыталась выскользнуть из-под него, но он удержал ее на месте нежно, но крепко. Когда она наконец взглянула на него, он пришел в замешательство. В ее глазах светилась смесь печали, сожаления и настороженности, но не было ужаса, ненависти и укора – ни одной эмоции из тех, что заставили его бежать из Дорчебейна после смерти Арабел Броуди. Впервые за два месяца он ощутил проблеск надежды.

– Ты простила меня за то, что я пролил кровь твоей матери?

Шайн нахмурилась, недоумевая, как ему пришла в голову такая нелепая мысль.

– Мне не за что тебя прощать. Мы все знали, что все должно было кончиться ее смертью.

– Да, но она погибла от моей руки. Это мой кинжал пронзил ее сердце. – Он привстал на коленях, оседлав ее.

– Лучше так, чем если бы ее кинжал вонзился в мое сердце, что она пыталась сделать. Ты спас мне жизнь.

Гэмел скатился с нее и сел на постели, запустив пятерню в свои и без того взъерошенные волосы.

– Ничего не понимаю.

– Я тоже. – Шайн села и подоткнула под себя простыню, гадая, куда он дел ее одежду. – С чего ты взял, что должен просить у меня прощения за то, в чем совершенно не виноват? Ты поступил так, как должен был поступить. Мне не в чем винить тебя.

– Вот как? Я видел ужас в твоих глазах.

– И ты решил, что это из-за тебя? Из-за того, что ты сделал? – спросила она с удивлением, которое только возросло, когда Гэмел кивнул. – Гэмел, я провела несколько часов, пытаясь выжить, выслушивая ужасные слова и наблюдая чудовищные деяния. На моих братьях не было живого места от синяков и ссадин. Моя мать выплеснула на меня всю свою злобу и ненависть, а затем попыталась убить. Естественно, что я пребывала в ужасе.

Гэмелу не хотелось верить, что он оставил Шайн из-за собственного заблуждения.

– Но ты плакала.

– Конечно, я плакала, – отозвалась она с нотками отчаяния в голосе, затем вздохнула. – Не потому, что горевала по Арабел. Она никогда не была мне матерью. Наверное, я плакала от горечи, что ее отношение ко мне уже никогда не изменится. Она умерла со словами ненависти на устах, так что это теперь навечно. Женские слезы могут быть очищением, Гэмел. В течение двух дней, пока Арабел держала у себя близнецов, я не находила себе места от страха и тревоги. – Она пожала плечами. – И когда все кончилось, расплакалась. Но это никак не связано с тем фактом, что твой кинжал поразил Арабел. Клянусь. Ты сделал единственно возможное в тех обстоятельствах. А теперь мне нужно одеться и заставить этого мошенника, Фартинга, выпустить меня отсюда. – Она издала удивленный возглас, когда Гэмел внезапно навалился на нее, прижав к постели. – Гэмел, мне нужно вернуться в Дорчебейн.

– Мне показалось, что ты забыла попросить меня составить тебе компанию.

Шайн с некоторой досадой осознала, что, хотя она поступила великодушно, освободив его от чувства вины, это был не самый мудрый поступок. Теперь ей придется объяснить ему, почему они должны расстаться.

– Нет. Я не попросила тебя и не попрошу.

Это был удар в самое сердце, но Гэмелу удалось совладать со своими эмоциями. Хотя слова Шайн прозвучали жестоко, в ее глазах не было ничего, кроме сожаления и печали. Да и не может женщина так самозабвенно заниматься любовью с мужчиной, если она не желает его.

– Почему? Если ты не винишь меня в смерти Арабел, почему мы не можем быть вместе?

– Ты обещал, что я смогу расторгнуть наш брак, когда мои проблемы разрешатся.

– Но я никогда не обещал, что не поинтересуюсь причиной. Ты лежишь, обнаженная, раскрасневшаяся от ласк, и рассуждаешь о расторжении нашего брака. Я хочу знать причину.

– И ты не отпустишь меня, пока я не скажу, в чем дело?

– Сдается мне, что нас обоих не выпустят отсюда, пока мы не расставим все точки над i.