— А если я скажу «да»? — заметила она кисло.

— Все знают, что ты вдова с большим количеством друзей, почему бы тебе не распространить свое дружелюбие и на меня, твоего самого старого друга? Положи Макса в постель, кстати, он уже уснул, запри дверь, и мы сможем испытать на прочность нянину кровать. Остается только выяснить, — сказал он с очаровательной насмешкой, — что ты предпочитаешь: франки или доллары?

Его грубость переходила все пределы.

— Я бы предпочла, чтобы ты придержал свою похоть, — сказала Импрес, дрожа от ярости и с трудом контролируя свой голос, — для развлечения какой-нибудь другой женщины.

Он наградил ее сверкающей улыбкой:

— Но я хочу развлечь тебя.

— Встань в очередь, Трей, дорогой. — Ее злоба была такой же ослепительной, как и его улыбка. — Я очень требовательна.

— И имеешь на то основания, — ответил он, его взгляд медленно скользнул по ней, остановившись на ее груди.

— Ты совсем не изменился, — рявкнула она.

— Так же, как и ты, — пробормотал он очень нежно, — исключая крайне роскошные груди. Ты стала как Мать-Земля, любовь моя.

— Ты можешь думать все, что хочешь, — сказала она, охваченная гневом, умышленно опуская спящего ребенка на колени так, чтобы Трей мог беспрепятственно рассмотреть ее, — только все это не просто получить.

Если он думает, что она продается, то пусть знает, что ему она не продастся.

— Не бросай мне вызов, Импрес. — Он глазами измерил расстояние между ними. — Я никогда не проигрываю. Будет мудро, если ты вспомнишь об этом.

— Для всего бывает первый раз, — самодовольно ответила она, уверенная, что сын на ее коленях будет надежным бастионом.

— Я помню твой первый раз, — выдохнул негромко Трей и был награжден внезапно порозовевшими полными грудями Импрес.

Она прикрыла корсаж, словно тонкий шелк мог служить барьером, который защищал ее от распространившегося по телу тепла, вызванного его словами. В ее памяти навсегда остался решительный взгляд его серебристых мерцающих глаз, в которых загорелось желание в тот момент, когда она вышла из ванной в заведении Лили.

Трей понимал, что она делает, когда Импрес обнажила себя перед ним, и держал свои чувства на привязи. Он не зеленый юнец, чтобы поддаться на продуманную провокацию. Но он видел ее поспешный, волнующий жест, которым она прикрыла груди, и опыт подсказал Трею. что леди ощущает такое же желание, как и он. Неужели она всерьез думает, что сможет удержать его?

Разрушенные надежды, резкость его слов слились для Импрес в какую-то одну безжалостно терзающую душевную боль. И когда она сказала отстраненно: «Это было слишком давно», он поднялся одним быстрым движением, намереваясь четко обозначить свою позицию.

Когда Трей двинулся по направлению к ней, она затрепетала. Его огромное тело угрожающе нависло над ней, но голос был спокойный:

— Но это было достаточно долго, не так ли?

Оказавшись рядом с ней, он коснулся ее плеча, потом его рука медленно скользнула вниз, и ее грудь скрылась под его ладонью. Тяжесть руки Трея на секунду стала нестерпимой, его жест был проявлением собственника. Ей бы следовало бороться с такой бросающейся в глаза властью, но ее предательское тело стосковалось по Трею, глаза закрылись, чтобы не выдать охватившее чувство.

— Я не собираюсь обращать внимание на тех, кто стоит впереди меня в очереди, — прошептал Трей, поглаживая тонкий шелк, ощущая упругое тепло и наблюдая с удовлетворением закрытые глаза и начавшее краснеть горло. — Я не буду ждать. Я приду к тебе домой. — Его большой палец чуть прижал ее сосок, поднявшийся под темным шелком. — В твою спальню.

Капелька молока просочилась через ткань, и Импрес тихонечко застонала, ее глаза томно приоткрылись в ответ на его бархатистый голос, восхитительное тепло распространялось вниз по телу.

Он слегка коснулся предательского пятна, и вновь стон сорвался с губ Импрес, которая была не в силах перенести удовольствие, доставляемое его пальцами.

— Я предупредил. — Его рука стала двигаться, пока не оказалась на пульсирующей вене под ухом, затем пальцы скользнули под мягкие волосы, прямо удерживая ее голову. — Извини, что я пользуюсь таким языком, — пробормотал он, его рука напряглась так, чтобы поднять ее лицо к себе, — но я собираюсь совокупляться с тобой.

Он улыбнулся так, что его губы чуть-чуть искривились, и освободил ее волосы. Кончик его пальца коснулся ее полной нижней губы.

— Если хочешь, можешь запереть двери, Импрес, но я все равно войду.

Она все еще сидела в оцепенении, когда он повернулся и ушел.

Глава 22

Все последующие дни Трей постоянно мелькал в доме: присутствовал на ленчах, ездил с детьми на экскурсии. Каждый раз, когда Импрес оглядывалась, то видела его. Но изменить что-либо она была не в силах, понимая, что было бы ужасно лишить детей огромного удовольствия встречаться с Треем. Она никогда не видела их такими счастливыми.

Гай учился индейскому искусству обращения с лошадьми, и однажды, придя на тренировочный круг, чтобы оценить его умение, Импрес едва не упала в обморок. Гай стоял на седле галопирующей лошади, расставив руки для равновесия и раскачиваясь так, что, по мнению Импрес, мог упасть в любой момент. Едва удерживаясь от испуганного крика, она наблюдала, ужасаясь, за этой сценой. Увидев Импрес, Гай жизнерадостно помахал ей рукой, а она, затаив дыхание от страха за него, помахала в ответ. Только когда брат опустился в седло, Импрес немного успокоилась. Гай тем временем подскакал к Трею, который молча наблюдал за его упражнениями, и что-то стал возбужденно говорить, размахивая руками. Сидевший на гнедой лошади Трей выслушал Гая, не сделав ни одного движения, а потом несколько раз утвердительно кивнул головой. Видимо, Трей согласился с уговорами Гая, потому что тот обернулся и громко закричал:

— Смотри на нас, Пресси, смотри!

Сердце Импрес тревожно оборвалось. Гай и Трей разъехались на противоположные концы дорожки и медленно развернулись навстречу друг другу. Трей первым двинулся рысью, затем перешел в галоп. Когда они стали сближаться в центре тренировочного круга, то стремглав понеслись навстречу друг другу. Одновременно оба встали на седла, балансируя, оценили дистанцию и, прыгнув одновременно, поменялись лошадьми.

Гай осуществил свой маневр с чисто мальчишеской лихостью и несколько неуклюже, в то время как движения Трея были экономичны, изящны и, казалось, не требовали никаких усилий. И тут Импрес вспомнила, что под обликом молодого ленивого бездельника скрывается искусный воин, воспитываемый с самого юного возраста как сын вождя.

Гай подскакал к Импрес и возбужденно воскликнул:

— Ты видела что-либо более удивительное? Мне понадобилось всего два дня, чтобы научиться! Трей говорит, что научит меня еще более сложным штукам!

Улыбка у Гая была от уха до уха, лицо и одежды покрыты пылью. Трей, одетый в замшевый костюм для верховой езды и изумительно сшитые мокасины, спокойно подъехал к Импрес вслед за Гаем, его бронзовые руки покоились на коротко подобранных поводьях, лицо было бесстрастно, но в глазах светились огоньки.

— Разве Трей не лучший в мире учитель? Я никогда бы не научился этому у Леклерка, даже за миллион лет! — Гай буквально кипел. И поскольку Импрес не откликнулась немедленно, он стал настаивать: — Разве не так, Пресси?! Ты же знаешь это. Он самый лучший тренер!

Импрес была вынуждена согласиться.

— Да, конечно, — машинально ответила она.

А бронзоволицый учитель улыбнулся красивой женщине, одетой в изысканный костюм, отороченный рысьим мехом.

Только оба они думали о других формах обучения.


К концу недели Макс уже узнавал Трея, когда бы тот ни заходил в детскую, и его глазенки-точная копия отцовских — радостно сияли при виде Трея. Затем малыш начинал сучить ручками и ножками до тех пор, пока отец не брал его на руки и не говорил:

— Ну, улыбнись папе.

Что Макс всегда и делал, оживленно лепеча и пуская пузыри. Ответная улыбка Трея была полна гордости и любви.

Макс теперь принимал участие во всех детских забавах. Трей держал его в одной руке, а в другой — Эдуарда, и звонкие детские голоса перекликались с топотом ног.

В субботу, когда няня ушла после полудня, а дети разошлись по своим комнатам, Трей спокойно уселся в детской, глядя, как Импрес кормит Макса. Он всегда устраивался на одном и том же стуле, когда бы ни приходил в детскую, и сейчас сидел расслабленный, с расстегнутым воротничком. Время от времени их взгляды встречались, и Импрес первой отводила глаза видя откровенное требование в его глазах. Но он даже не пытался коснуться ее.

— Что мне делать с тобой? — вдруг произнес он в тихой, освещенной лишь сумеречным светом комнате. Слова вырвались как будто непроизвольно. Улыбнувшись печально, Трей пожал плечами.

— Что хочешь. — Уклонилась Импрес от ответа. Мощное и вместе с тем стройное тело Трея покоилось на обитом тканью стуле у камина, голова откинута на спинку, руки грациозно лежали на ручках стула. Какое это было бы блаженство, подумала она, если бы эти руки ласкали ее, но его небрежные слова, безусловно, основывались лишь на физическом желании, и она будет дурой, если найдет в них нечто большее, ей же потом, раскаиваясь, придется плакать горючими слезами. Поэтому она постаралась сказать как можно более спокойным тоном:

— Если хочешь, то можешь проводить меня вниз и пообедать с нами через несколько минут. Думаю, Макс уснул.

Это было первое полученное им от Импрес приглашение после приезда, и, предупредив себя, что не стоит из этого делать далеко идущие выводы, он согласился.

Обед в этот вечер был семейный, шумный от звонких детских голосов, но опасный от напряженной страстности отношений взрослых. В маленькой гостиной, уютно освещенной газовыми лампами, царил полумрак, малиновые тона отделки комнаты сочетались с полированной мебелью из красного дерева, выдержанной в пастельных тонах в стиле рококо. Казалось, что Трей и семейство Жордан находились в какой-то монастырской уединенности, оторванные от всего мира. В углах гостиной таились глубокие тени, красный ковер казался густо бордовым, контуры мебели словно расплывались в полумраке; только оживленные дети и двое спокойных взрослых были освещены. Казалось, что это маленькая сцена, на которой играется спектакль.