Он бросил ее ради Валерии…

Импрес никак не могла остановить дрожь, сознание ее было рассеянным, мысли зашли в тупик, только ужасное чувство потери, словно дикий зверь, разрывало ее внутренности.

Целый час просидела она в кресле.

— Все кончено, — прошептала она. — Прошла любовь.

Трей не приехал к обеду, и надежда, которая все-таки остаавалась у нее в душе, безвозвратно рухнула. Значит, он отправился обедать к Валерии. Импрес не могла есть, хотя ей удалось выдержать спокойный вид ради детей. Они потрясенные визитом Валерии, пытались поднять разговор о миссис Брэддок-Блэк. Это открытие им было нелегко объяснить, хотя Импрес изложила хорошо отредактированную версию об угрозе соплеменникам Трея и признала, что Трею пришлось жениться на женщине, которая была у них утром.

Он женился ненадолго, добавила она, когда на нее посыпались вопросы, голосом, в котором было мало убежденности и еще меньше надежды. И в первый раз с тех пор, как она встретила Трея, Импрес напомнила детям о возможности вернуться во Францию, чтобы восстановить наследственные права Гая.

— Было бы замечательно за то время, пока Трей будет женат, решить вопрос о папином поместье, — она заставила себя произнести эту фразу сдержанным, спокойным тоном, словно не рухнул весь окружающий ее мир, словно путешествие во Францию было самым разумным выходом из сложившейся ситуации.

Дети, когда она упомянула о поездке во Францию, притихли. Младшим, выросшим в глуши, это ни о чем не говорило, а у Гая и Женевьевы воспоминания были смутными. Никто не говорил о Трее, но он был в их мыслях как самый важный и влиятельный человек. С каждым днем они все больше и больше привязывались к Трею, и поэтому она не может принимать во внимание только свое желание. Но разве они не заслуживают лучшей участи, чем жить в качестве домочадцев в доме, в котором их сестра-содержанка богатого человека?

Теперь, благодаря Трею, у нее достаточно денег для поездки во Францию. И потом, если он, в самом деле, любит ее, если все ошеломляющие обвинения ложны, если Валерия ничто в его жизни, если все только страшная ошибка… тогда он должен поехать за ней.

Как только дети отправились спать, она немедленно стала обдумывать план возвращения во Францию. Причина казалась разумной, практичной: дети нуждаются в прочном будущем, но душевная боль пересиливала логику, от саднящей горечи наворачивались слезы, и Импрес почувствовала, что еще немного и она разрыдается.

Если бы Трей вернулся к обеду, она могла бы спокойно объяснить ему, что она и дети должны поехать во Францию, но теперь, когда он придет, будет очень поздно, а ее желание мирно объясниться с ним за это время превратится в негодующий гнев. Образы Трея и Валерии наложили свой отпечаток на первоначальную обиду, и ее настроение из задумчивой меланхолии превратилось в обиду оскорбленной женщины.

Трей, как только вошел и увидел Импрес, сбросил кожаную куртку, на его красивом лице появилась улыбка.

— Ужасно соскучился по тебе, — сказал он и, наклонившись, поцеловал ее в щеку.

Импрес попыталась улыбнуться, стараясь выглядеть как обычно, но думать она могла только о вечере, который он провел с Валерией.

— Уже поздно, — сказала она спокойно, хотя в душе ей хотелось кричать.

— Оппозиция внезапно внесла поправку в пять часов, когда большинство законодателей отправились домой или собирались домой, но мы ухитрились сделать перерыв и вновь всех собрали. Они потеряли два голоса. Шансы были почти равны. Им едва не удалось урезать резервацию на пять сотен акров. — Небрежно перебросив куртку на стул, Трей завалился на кровать, не снимая башмаков и остальной одежды, и устало вздохнул.

Как это ни цинично звучит, подумала Импрес, а объяснения Трея очень убедительны, словно они заранее отрепетированы.

— Сегодня Валерия навестила нас, — сказала Импрес.

Он приподнялся, весь напрягшись.

— И создала кучу неприятностей, не сомневаюсь, — сказал он мрачно.

— По крайней мере, рассказала много интересного, что ты, например, время от времени навещаешь ее, — она почувствовала внезапно горячий приступ гнева.

Спустив ноги с постели, Трей поднялся.

— Если я правильно понял, у тебя появились некоторые сомнения? — наклонившись, он посмотрел Импрес прямо в глаза.

Импрес вздохнула.

— Ее история звучит неплохо. И потом, она прекрасно осведомлена о твоем ленче с Джудом Паркером и о супе, пролитом на твою рубашку. Наконец, она вернула вот это — Она показала на перчатки, которые преследовали ее весь вечер, глядя Трею прямо в глаза.

Трей быстро глянул на перчатки, лежащие на столике, рядом с креслом Импрес.

— Послушай, — сказал он, ощущая громадную усталость после долгого трудного дня, а теперь вдобавок утомленный происками Валерии. — Я потерял эти перчатки на той неделе. А Валерию я не видел со дня свадьбы, и это истинная правда. — Взяв перчатки, он направился в гардеробную.

Все, подумала озлобленная Импрес, наблюдая его демонстративный уход, вопрос закрыт, его неверность подтверждается тем, что он не хочет объясниться со мной. Вне себя от гнева, она поднялась и пошла за ним.

— Что бы ни было правдой, — сказала она, обращаясь к его спине, потому что он стоял у одной из раскрытых дверей шкафа; внезапный образ самодовольного выражения лица Валерии возник в памяти, — в действительности не имеет никакого значения, где ты оставил перчатки.

Он повернулся к ней, пытаясь побороть раздражение.

— Как прикажешь тебя понимать? — спросил он срывающимся голосом.

— Уже несколько недель я пытаюсь объяснить тебе, что мне неудобно оставаться здесь, — произнесла Импрес, думая о перчатках. — Визит твоей жены, — продолжала она сердито, — и ее убедительный рассказ о твоей любовной истории заставили меня особенно осознать неловкость моего положения.

— Не вижу никакой неловкости в твоем положении, — с сарказмом сказал Трей. — И ты прекрасно знаешь, что у меня нет жены. Я пошел в восьмимесячную кабалу, чтобы спасти людей от линчевания. — Голос у него заметно понизился. — Не слушай, что она говорит о моей любовной истории. Ты понимаешь, чего она добивается. Еще несколько месяцев, и я избавлюсь от нее. Только не уезжай. Пожалуйста. Это именно то, чего она хочет.

Даже эти слова сегодня вечером имели для Импрес двойной смысл, косвенно подтверждая слова Валерии, что он хочет их обеих. Неужели это правда? Трей уподобился ребенку, который не может выбрать между двумя игрушками, предлагаемыми на выбор, и требует их одновременно?

Она любила его, но все женщины любили его. Сегодня визит Валерии подчеркнул этот факт. И подслушанный некогда разговор между тремя молодыми женщинами, где обсуждался Трей как великий охотник до женщин, напомнил Импрес о его сластолюбии.

— И я хочу того же, — ровно сказала Импрес, ощущая себя при этом так, как будто рассыпалась на тысячи мелких кусочков.

— Ты веришь ей? — Голос у него был невыразительный.

— Я не знаю, чему верить, — задумчиво ответила Импрес.

— Прекрасно, — коротко произнес он, ноздри у него раздувались от еле сдерживаемого гнева. — Спасибо, по крайней мере, за твою внезапную, — губы у него скривились словно слово, которое он произнес, было трудно выговорить, — честность. Я и не предполагал, как поверхстны твои торжественные заверения в любви, я думал, ты действительно любишь меня.

— Я действительно люблю тебя.

— И я тоже, мадам, — ответил Трей с коротким поддразнивающим поклоном. — Теперь, когда мы уверили друг друга в нашей вечной, неумирающей любви, пожалуйста, извини меня, но я отправляюсь спать. День был очень трудный, — сказал он сдержанно, — и завтра тоже придется сражаться, чтобы удержать жадные руки, тянущиеся к индейским землям. Хотя, я забыл, — добавил он с горькой улыбкой, — ведь я провожу весь день, развлекаясь со своей женой. Ну, чтобы там ни было, извини меня, я устал. Спокойной ночи.

Выигранный сегодня бой отнюдь не означал победы. С каждым годом становилось все труднее спасать резервации от корыстолюбивых интересов. С каждым годом обсуждения становились все дольше, старые аргументы-менее убедительны. Казалось, единственное, что всех заботит, — деньги. Этими деньгами была земля. Иногда Трей ощущал, что борьбы слишком много. Бесцельной. Не кончающейся. Казалось, словно он, отец и их клан пытаются удержать уходящую от них волну. Он устал, ужасно устал, а теперь еще Валерия. Вновь. Но Импрес должна чувствовать себя комфортно. Уверенной в его любви. Завтра он отдохнет и займется всем этим.

Трей проснулся рано утром. Надо сегодня заняться резервацией Блэкфит, подумал он. Великий Боже! Это никогда не кончится. Нежно поцеловав Импрес в слабом предрассветном свете, он улыбнулся, глядя, как она по-детски свернулась калачиком во сне, затем встал и оделся. Он оставил записку с извинением рядом с ней на подушке, где написал, что любит ее больше, чем Кловер и Рэлли вместе взятых, а когда вернется вечером, то рассеет все сомнения, связанные с Валерией.

Трей категорически отсекал все попытки отнять индейскую землю, яростно отстаивая свою позицию. И когда Хэзэрд поблагодарил его за проявленную бешеную энергию и находчивые манеры, Трей ответил:

— У меня не было выхода. Мне нужно быть дома пораньше. И еще надо кое-что купить. До завтра. «Покупки?» — подумал Хэзэрд, наблюдая за тем, как сын стремительно сбежал по мраморным ступенькам. Это было что-то новенькое.

Трей рано вернулся на ранчо, нагруженный подарками для детей и Импрес, и был почтительно приветствован удивленным Тиммсом.

— Они уехали, сэр, — сказал он. — Разве вы не встретились в Елене? Мисс Джордан и дети уехали в одиннадцать, чтобы встретиться с вами в городе. Вы разминулись?

Трей замер. Глубоко вздохнул.

— Как она добралась до Елены? — коротко спросил он.

— На санях, — Тиммс сглотнул. Голос хозяина был слишком спокойный. — Руди отвез их.

— Он вернулся?

— Да, сэр. — Пот выступил на лбу Тиммса. — Он вернулся в четыре.