Они долго спали, а, проснувшись, играли в постели, пробуждаясь от ласковых прикосновений, ощущая просыпающееся желание. А когда им хотелось разнообразия, они занимались любовью в зеркальной гардеробной или в большой мраморной ванне.

Импрес распускалась, как летний цветок, под лучами страстного обожания Трея. Иногда она ругала себя, что с готовностью поддается неприличным и вместе с тем очаровательным командам Трея, но жребий был брошен, как она напоминала себе, той ночью у Лили. Жертвоприношение сделано; деньги для ее семьи лежат в безопасности в седельных сумках. И не надо притворяться, что волшебство Трея неприятно. Напротив, она никогда не была так счастлива. Ее баловали, нежили, любили, это была передышка в суровой жизни последних пяти лет, и было бы глупо отвергать восхитительные наслаждения.

Они получили записку от Блэйз, что в конце недели ожидаются гости, поэтому в четверг с неохотой послали за Мэйбел подогнать платья для Импрес. Трей удобно расположился в кресле у окна в гардеробной, вытянув длинные ноги, а смущенная Импрес покорно стояла, позволяя Мэйбел собирать складки, закалывать, приметывать швы, подрубать кромки и непрерывно болтать. Блэйз, понимая, как мало разбираются в одежде мужчины, прислала несколько новых платьев с запиской. Просто поразительно, что они были почти впору и удивительно шли Импрес.

В присутствии Мэйбел Трей вел себя примерно, но посматривал на Импрес с дразнящей улыбкой, и она боялась, что он отпустит какие-нибудь словечки, которые поставят ее в неловкое положение. Но он был галантен с Импрес и вежлив с Мэйбел, тактично обсуждая тривиальные темы погоды или жизни на ранчо, делая комплименты Мэйбел за ее мастерство.

Он только раз коснулся опасной темы, когда Импрес примерила платье из кашемировой ткани в клетку с воротником и большим бантом в стиле Питер Пэн. Ее медового цвета волосы падали волнами на спину, на лице играл смущенный румянец.

— Ты выглядишь на тринадцать лет, — сказал он. Потом добавил мягко: — Почти.

Его глаза были направлены на ее грудь, обтянутую тканью.

— Мэйбел, принесите мамину камею, и мы посмотрим, как она смотрится с этим платьем.

Когда Мэйбел вышла из комнаты, Трей заметил:

— У тебя вид в этом платье, как у невинной школьницы.

— А у тебя вид дьявольского распутника, раскинувшегося на солнце, с темными волосами, темной кожей и одетого в черный шелк.

Трей действительно был одет в экзотический халат, отделанный парчой, который подчеркивал суровость его черт.

— Очень похоже. Тогда у меня дьявольское настроение поиграть с тобой в школу. Ты думаешь, у нас хватит времени, прежде чем Мэйбел вернется?

И он стал приподниматься.

— Не смей смущать меня!

— Я запру дверь.

— Трей! Она вернется через минуту.

— Если ты обещаешь поиграть со мной в школу, я не буду запирать дверь.

Импрес сердито глянула на него, оценив его томную элегантность и смуглую кожу, которая удивительным образом сочеталась со светлыми глазами. У Трея был очень азартный вид, который не вызывал желания с ним шутить.

В следующий момент появилась Мэйбел. Их глаза встретились, и он спросил:

— Договорились?

Когда он начал подниматься, Импрес быстро ответила:

— Да.

Трей улыбнулся, затем повернулся к Мэйбел и с искрометным обаянием произнес:

— Спасибо, Мэйбол. Давайте попробуем приколоть эту брошь под воротником.

Они были восхищены эффектом, согласились с тем, что это очень впечатляющее и необычное сочетание с тканью.

— Хотя, — сказала Мэйбел, -если леди хочет надеть это платье завтра, когда приедут гости, я должна буду заняться им прямо сейчас.

— Почему бы не подготовить шерстяное платье, отделанное замшей, для чая, — предложил Трей, — а из зеленого панбархата — для обеда?

Непонятно отчего Импрес почувствовала раздражение, когда услышала, что он прекрасно разбирается в том, какое платье и к какому случаю подходит. А панбархат? Сколько мужчин понимают различия в сортах бархата? Это был уже не первый случай, когда Трей рекомендовал подбор платьев. И когда он спросил Мэйбел: «Где мама отыскала муаровое платье от Душе?» — ее гнев усилился. У Импрес создалось впечатление, что он имеет привычку покупать дорогие платья для женщин дюжину раз в неделю.

Мэйбел пустилась в длинные объяснения того, как приданое дочери Элизабет Дарлингтон осталось в Чикаго, когда она отправилась в свадебное путешествие в Европу. К тому времени, когда сундуки вернулись в Монтану, пришлось новые платья купить в Нью-Йорке, потому что Барбара не хотела терпеть никаких лишений во время путешествия. В итоге у Элизабет Дарлингтон осталось одежды на шестьдесят тысяч долларов, потому что к тому времени, когда Барбара вернется через год из Европы, платья выйдут из моды. Кроме того, что очень вероятно, Бэбз родит молодого баронета или леди, а в таком случае платья вообще будут ей не нужны, так как каждый знает, что материнство меняет фигуру женщины.

Трей воспитанно слушал все это и, когда Мэйбел наконец бессвязно приблизилась к концу, произнес:

— Восхитительно.

А затем дал четкие инструкции, когда какое платье подготовить: шерстяное, отделанное замшей, и из панбархата — к пятнице, черное муаровое и зеленое с воланами — к субботе.

— Мы решим позже об остальных. Спасибо вам, Мэйбел, большое, — закончил он.

— Сразу видно, что ты проделывал такое и раньше, — заметила холодно Импрес, когда дверь за Мэйбел закрылась.

— Никогда, — ответил Трей с прекрасной солнечной улыбкой.

— Панбархат и все такое прочее — разве это обычный словарь для мужчины?

— Мой портной очень болтлив.

— Ты носишь одежду из панбархата?

— Я успешно противился его попыткам одеть меня в эту ткань — за исключением красного халата, — ему не хотелось спорить о его прошлом.

— Я не верю тебе. — Импрес ревниво сопротивлялась его желанию уйти от ответа.

— Я сокрушен, — проговорил Трей поддразнивающе.

— Уф! — Импрес выдохнула, глядя на высокого красивого мужчину, которому, казалось, было неведомо само понятие «быть сокрушенным». — Тогда помоги мне снять платье. Оно очень тесное.

Он улыбнулся, продолжая сидеть в кресле у окна:

— Я думал, что мы заключили соглашение.

— У меня нет никакого намерения, — с удовольствием сказала Импрес, — играть с тобой в какие-либо игры. Ты собираешься расстегнуть платье?

На фоне яркого солнечного света, лившегося из окна, его мощная фигура казалась особенно впечатляющей, этакий темный ангел с сияющим нимбом вокруг головы. Светлые глаза Трея были затенены пушистыми ресницами.

— Нет, — спокойно ответил он.

— Очень хорошо, — безразлично ответила Импрес. — Я сделаю это сама.

И выбежала в спальню. Первой проблемой была камея. Она была итальянская, выполненная в современном стиле, но застежка была тугой. Кроме того, брошь была приколота под воротником, и Импрес безуспешно пыталась расстегнуть ее, пользуясь обратным отражением в зеркале. После нескольких попыток, сопровождаемых недовольным бормотанием, Импрес повернулась и увидела Трея, стоящего в дверях и молча наблюдающего за ее безуспешными манипуляциями.

— Нуждаешься в помощи? — вежливо спросил он. Она ничего не ответила.

Трей медленно подошел и мягко повторил:

— Я мог бы помочь тебе.

— Как видишь, я не могу снять брошь. — В ответе ничего не было сказано о помощи.

— Вначале поцелуй меня.

— О, пожалуйста, — она подставила губы с видом знатной леди, собирающейся оказать услугу мелкому клерку.

Трей очень нежно поцеловал ее, обняв за талию. Это был медленный, неспешный, можно сказать, дневной поцелуй, когда время тянется бесконечно и можно не торопиться.

— Ты очень добр, — пробормотала Импрес, ее руки обнимали черный шелк его халата, обида прошла, и легкое волнение постепенно охватывало ее. — Очень тесно в этом платье, — решила пожаловаться Импрес. — Слишком тугое.

Не отпуская ее, Трей слегка отстранился. Он очень внимательно рассматривал Импрес. Лиф с жесткими ребрами был пошит как корсет, от бедер до груди затягивая тело, в так называемом стиле «осиная талия», который подчеркивал женственные изгибы фигуры. Платье не скрывало ее груди, снизу сжатой мягкой кашемировой тканью лифа.

— Здесь тоже туго? — спросил он тихо, коснувшись пальцами ее сосков, которые рельефно выступали из-под ткани.

— М-м-м, — пробормотала Импрес. Прилив удовольствия от его прикосновения усиливался тугим корсетом.

— Ты выглядишь как школьница, одевшая платье, из которого выросла, — прошептал Трей, его пальцы нежно теребили соски, пока они не отвердели. — Это очень мягкая ткань.

Ткань была столь прекрасна, что ничего не скрывала, округлость груди была так заметна, как будто Импрес была без одежды.

— Если бы ты была школьницей, а я твоим учителем, то подумал бы, что ты дразнишь меня. Не позволяй себе выходить из комнаты в таком тугом платье, — прошептал он, наклоняясь, чтобы коснуться полуоткрытых губ.

Он по-прежнему продолжал ласкать ее грудь, пока лицо Импрес не покрылось горячим румянцем, а дыхание не стало прерывистым. Его язык проник к ней в рот и сплелся там с ее языком. Импрес почувствовала, как безудержное тепло распространяется внутри. Трей не обнимал ее, его руки лежали на ее горевших грудях, язык проникал все глубже, пока она не застонала.

Его губы оторвались, и он прошептал:

— Не очень-то прилично школьнице целовать своего учителя.

Импрес не ответила, только потянулась вновь за поцелуем, пытаясь притянуть его голову к своей.

Трей отпустил груди и руками удержал ее, глядя с насмешливой суровостью.

— Ты собираешься дразнить учителя? Она сдавленно пробормотала:

— Нет, — и постаралась прижаться к нему поближе.

— Тогда почему ты делаешь такие неприличные движения, у тебя могут быть неприятности. Ты понимаешь, что это значит? — Голос у него был твердый, его губы почти касались ее щеки.