— Ну, я рад, что ты все же пришла. Выпьешь? — Гэвин нажал на кнопку звонка. Дана покачала головой, и он жестом отослал появившегося официанта. В своем уголке они были отделены от остальных членов клуба, и с минуту оценивающе смотрели друг на друга.

— Зачем ты позвонил? Чего ты от меня хочешь, Гэвин? — наконец спросила Дана почти так же высокомерно, как обращалась бабушка к тем, кого не любила.

— Я ничего не хочу, Дана, — почти устало ответил он. — Я только хочу сказать тебе с глазу на глаз, что сожалею о том, что сказал тебе в ту ночь, когда ты позвонила и сообщила, что беременна ребенком Маршалла.

Дана вспомнила горькие обвинения в смерти Маршалла, которые он бросил ей, сказав, что если бы Дана не скрыла свою беременность, то у его племянника был бы шанс бросить пить. Злые слова вертелись у нее на языке, но она посмотрела на серое лицо Гэвина, и гнев исчез.

— Не нужно извиняться.

— Я хочу объясниться, — сказал он, неприятная улыбка появилась на его лице, но исчезла так же быстро, как и появилась. — Ничто не могло заставить Маршалла бросить пить. Я знал это, обвиняя тебя в том, в чем был виноват сам. Ведь я не обратил внимания на эту проблему несколько лет назад, когда мог силой заставить Маршалла принять помощь, которая ему была так необходима. Вместо этого я продолжал покрывать его.

— Спасибо, что вы это говорите, — мягко сказала Дана. — Я ценю это.

Он отпил немного из своего бокала.

— Ты хорошо выглядишь. Материнство определенно идет тебе. — Дана понимала, что его извинения были только частью той причины, которая заставила его встретиться с ней. Она пожалела, что не позвонила Джону Холдернессу до своей встречи с членом семьи Фоулер, особенно с Гэвином. Она ждала, что он скажет еще, выражение ее лица было мягким, но сдержанным, взгляд подозрительным. Он наклонился немного вперед, скрестив руки на груди, и сказал с сожалением: — Не смотри на меня так, не надо меня бояться. — Он откинулся назад в своем кресле и выглядел совсем изможденным. — Я не хочу зла ни тебе, ни ребенку.

Дане стало жаль пожилого человека, захотелось его утешить. Ведь он потерял надежду на продолжение семейной династии, и она сказала почти нежно:

— Ты был очень щедр к Уэллесу, Гэвин.

— Он похож на тебя? — перебил ее Гэвин.

— Он пока еще ни на кого не похож. — Дана подумала, что Гэвину хотелось услышать, что он похож на Фоулеров, и она под влиянием настроения сказала: — Хочешь посмотреть на него, прежде чем уедешь?

— Спасибо, — глаза Гэвина смягчились. — Я ценю твое предложение, но не сейчас. Его лицо покрылось сетью усталых морщин. — Несмотря ни на что, Маршалл — единственный сын моего брата и мой наследник. Его смерть была для меня большим ударом, чем я думал, очень тяжелым ударом. Я хотел бы увидеть его сына в другой раз, если твое предложение останется в силе. — Он растроганно улыбнулся Дане, и она расслышала почти мольбу за вежливым вопросом. Сомнение Даны, ее молчание он принял за отказ и, подождав некоторое время, посмотрел на свои сложенные на коленях руки. Затем, сделав очевидное усилие над собой, внезапно сказал: — Я знал, кем стал Маршалл, еще до того, как он познакомился с тобой.

— Что ты имеешь в виду? — спросила ошеломленная Дана.

— Его отец умер в клинике, он допился до смерти.

— Маршалл никогда не говорил мне.

— Это был семейный секрет. Он застрелил человека в приливе пьяной ярости на охоте, когда ему было тридцать восемь. — Гэвин снял очки и устало потер глаза. Четверо пожилых людей с красными лицами после утра, проведенного в баре, направились к лифту. В клубе становилось оживленнее: одетые в норковые шубки жены и дочери приезжали сюда, чтобы присоединиться к своим мужьям за обедом в столовой на втором этаже, выходящей на Парк авеню. — Он уже не в первый раз терял контроль над собой, но в этот раз я не смог его покрывать, и чтобы спасти от тюрьмы, пришлось объявить его невменяемым и отправить в лечебницу.

— Господи! — ахнула Дана.

— Я пытался вырастить Маршалла другим, но только испортил его. Он был диким с самого начала, воровал, лгал, еще когда был ребенком, — грустно продолжал Гэвин. — У него не раз были неприятности с полицией в юности. Я знал, что он был несдержан, но надеялся, что изменится. — Он печально посмотрел на Дану, и она увидела боль в его глазах. — Ему нельзя было жениться. Я знал, что это большой риск.

— Вы были против нашей свадьбы, — медленно сказала Дана, вспомнив неодобрение Гэвина во время их первой встречи, и то, как он хотел предотвратить свадьбу, подняв вопрос о ее родителях. — Вы хотели защитить меня, да?

— Да, — подтвердил Гэвин. — Я хотел, чтобы у него был ребенок, надеясь, что это придаст ему солидность, которой ему так не хватало, но когда я увидел тебя… — Он запнулся и закрыл глаза, погрузившись в воспоминания. — Ты была такой молодой. Я не мог позволить ему обидеть тебя и сделал, что мог, но этого было недостаточно. — Он выпрямился и спросил, стиснув зубы: — Ты сможешь меня простить?

— Не знаю, — честно сказала Дана, глядя ему в глаза. — Я была слепо влюблена в Маршалла и не думаю, что я послушала бы кого-нибудь. — Она рассеянно оглядела комнату, не задерживая внимания на группах смеющихся мужчин и женщин, входящих в клуб на свадебный прием. Невеста и жених поднялись по лестнице, а за ними — вся свадебная процессия, их голоса и смех эхом отдавались в холле.

Дана подумала о своем маленьком сыне, который сейчас был в безопасности, в детской под надзором Джилли, и впервые за последние месяцы ее охватил страх. Он был таким чудесным и таким беззащитным, и ей захотелось оградить его от мрачного наследия Фоулеров.

— Уэллес, — нежно прошептала она, объятая желанием обнять сына и защитить его.

— Он последний в роду, — тихо сказал Гэвин.

— А что, если Уэллес вырастет… — Дана не решилась сказать вслух, "как его отец", но Гэвин понял, что она имеет в виду, и ответил на ее невысказанный вопрос. Его глаза сверкали, голос был властным.

— Нет.

— Как ты можешь быть уверен?

— Потому что ты теперь все знаешь о его отце и деде. Если у Уэллеса появятся признаки несдержанности, ты будешь знать, как оказать ему необходимую помощь. Я верю в тебя.

Дана сникла и с жалостью смотрела на пожилого человека, в этот момент понимая его больше, чем когда бы то ни было раньше. Конечно же, он хранил секрет Фоулеров потому, что хотел сохранить семейную династию, а не для того, чтобы задеть ее. Она глубоко вдохнула и решительно сказала:

— Я не ответила, когда ты спросил, можешь ли видеть Уоллеса, когда он подрастет. Ты можешь.

— Я обещаю не вмешиваться.

— Если будешь вмешиваться, — предупредила она, — я приму меры, чтобы оградить его от тебя.

— Он унаследует мое состояние, когда я умру. Мне больше некому его оставить.

— Господи! — воскликнула Дана. — Он такой маленький. У него и так слишком много денег.

Гэвин опять неприятно улыбнулся.

— Я не собираюсь умирать сейчас, моя дорогая. — Он обвел глазами комнату и, увидев пожилого официанта с маленьким круглым подносом, подозвал его. Дана кивнула, и Гэвин заказал им обоим напитки. — За Уэллеса, — сказал он, приподняв бокал.

— За Уэллеса, — тихо ответила Дана. Они выпили, еще немного поговорили. Гэвин рассказал, что его невестка решила переселиться в Палм Бич и постоянно жить там после смерти сына и последующего скандала, приезжая в Детройт только на ежегодные собрания акционеров Фоулер Моторс. Он коротко и равнодушно вспомнил о друзьях Фоулера, и Дана не удивилась, узнав, что Дрю и Линн Блэйк разошлись, что Бэтти Эббот исчезла из Детройта и, по слухам, живет во Франции с человеком гораздо моложе ее. Гэвин внимательно посмотрел на Дану, сообщая, что Майк Пауэр женился на богатой наследнице из Кливленда. Увидев восторженную улыбку Даны, он почти застенчиво сказал:

— Знаешь, я всегда думал, есть ли что-нибудь между вами.

Покачав головой, Дана ответила, что Майк был ее единственным другом в Гросс Пойнте.

Бокалы опустели, когда Дана, желая утешить Гэвина, вспомнила про студию, которую он для нее построил, и призналась, что снова рисует. Впервые за этот день настоящая улыбка засияла на его лице.

— Это замечательно. Ты будешь делать выставку? — спросил он с искренним интересом.

— Сейчас еще слишком рано, но надеюсь, что в будущем буду.

— Здесь в Нью-Йорке?

— Это слишком далеко, — улыбнулась Дана. — В конце этой недели я уеду с Уэллесом в Калифорнию.

— Собираешься переехать туда?

— Только пока. Я еще…

— Конечно, — заторопился Гэвин, ища взглядом официанта.

— Хватит, Гэвин. Мне пора идти. — Дана взяла сумочку и встала.

— Так быстро? — Он казался разочарованным, но, соглашаясь с неизбежным, надел на нее шубку и проводил к лестнице, ведущей на улицу. Он взял руку, которую она ему протянула на прощание, и на минуту задержал в своей. — Если тебе что-нибудь понадобится, знай, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.

— Я знаю, Гэвин. Спасибо.

— Можно я буду звонить тебе иногда?

— Конечно, звони, — тепло ответила Дана. Они улыбнулись друг другу, молчаливо соглашаясь раз и навсегда похоронить прошлое и остаться друзьями. Помахав рукой, Дана повернулась и быстро спустилась по лестнице. Несмотря на предостережения Гэвина об опасной наследственности, ей стало легче, потому что наконец сбросила чувство своей вины за свой неудавшийся брак. Выйдя на Шестьдесят девятую улицу, она повернула направо, пересекла Парк авеню и пошла к дому. Резкий ветер развевал ее волосы, раздувал шубку вокруг, и, закутавшись потеплее и спрятав лицо в воротник, она заспешила к сыну.

18

— Ты уверена, что Хуана будет не против? — Дана улыбнулась низенькой коренастой мексиканке — горничной Констанс, которая кивнула головой и что-то быстро заговорила на родном языке.