Дана улыбнулась про себя и вытянула ноги. Она была благодарна этой женщине за свое душевное спокойствие. Дана теперь не опасалась наступления следующего дня, чувствовала себя сильной и здоровой, радостно ожидала рождения ребенка. Констанс выпускала в воздух кольца дыма, и Дана смотрела, как они таяли над деревянными перилами веранды. Красивый профиль знаменитой певицы вырисовывался на фоне деревьев, а ее сияющие голубые глаза были спокойными и добрыми.

Дана зевнула и лениво спросила:

— Когда возвращается Джосс?

— Сегодня поздно вечером. Они снимают заключительные кадры, и он пробудет здесь какое-то время, я надеюсь. — Конни выбросила окурок в жестяную банку, которую Дана поставила на веранде специально для этого, и вопросительно посмотрела на Дану. — Ты скучаешь по нему?

— Не особо, — призналась Дана, и обе хихикнули. — Я так разленилась, и мне это нравится, а он — как ураган.

— Да, он такой, наш дорогой Джосс. — Констанс поднялась, щенки побежали вниз по лестнице, уселись на нижней ступеньке и подняли на нее умоляющие глаза, но она не обратила внимания на их страдальческие взгляды. Женщина облокотилась о перила, и солнце заиграло на двух серебряных браслетах на ее запястьях. — Завтра вечером я собираю гостей. — Ты придешь? — Дана сморщилась, и Констанс ласково пожурила ее. — Ты превращаешься в отшельницу, а это плохо скажется на здоровье. Придут всего несколько близких друзей. Я жду тебя непременно.

— Ладно, ладно, — засмеялась Дана. — Ты знаешь, что я не могу тебе отказать. Но будет ли это прилично? Я же раздулась как дирижабль.

Констанс оценивающе посмотрела на нее с высоты своего роста и наконец решила.

— Ничего страшного.

Дана поднялась и проводила взглядом любовницу отца, которая спустилась по расшатанным ступенькам так же величественно, будто шла по сцене в Ла Скала, взяла под мышку щенков и исчезла из виду в аллее эвкалиптов на другом конце тропинки.

Дана посмотрела на небо, решив, что для прогулки пока прохладно, взяла со стола кепку с длинным козырьком от солнца и пошла к пляжу. Бегающие по утрам трусцой туристы уже ушли, несколько любителей кататься на серфингах печально смотрели на спокойный океан, а домики на пляже погрузились в тишину. Несколько любителей копались в огороде, аккуратно срезали гроздья приморского винограда. Она подошла поближе к воде, повернула направо и зашагала по пляжу широкими шагами. Делая дыхательные упражнения, Дана наблюдала за чайками, парившими над водой. Ее новый доктор был сторонником естественных родов, и она аккуратно выполняла его рекомендации. По его указанию, она тренировала вдохи и выдохи с определенными интервалами. Только дошла она до железной решетчатой ограды, отделявшей уединенные районы Малибу от более оживленных, как приземистый бородатый мужчина, бежавший трусцой по другой дорожке, обогнал ее. Они улыбнулись друг другу со сдержанным дружелюбием людей, которые встречаются в одном и том же месте почти каждый день. Но на этот раз он замедлил бег, подождал, пока Дана подойдет поближе, присоединился к ней и сбавил скорость, чтобы она успевала за ним.

— Вы не против? — спросил он низким, почти хриплым голосом. У него были густые с проседью волосы, аккуратно причесанная борода и голубые хлопчатобумажные полинявшие шорты. — Я вижу вас здесь каждый день, мне стало интересно, кто вы?

— Дана. Дана Фоулер. — Она остановилась и протянула ему руку, а он церемонно пожал ее.

— Я Адам Херрик.

— Я слышала о вас, — проговорила приятно удивленная Дана. — Вы занимаетесь проблемами загрязнения окружающей среды. Я читала вашу книгу в колледже.

— Боже мой! Это как дыхание смерти, вы читали мою книгу в колледже. — Он казался разъяренным, но глаза его смеялись. — Я был очень молодым, когда написал эту книгу.

Дана покраснела так, что это стало заметно сквозь загар, но засмеялась вместе с ним, прикинув, что ему по меньшей мере за сорок. На вопрос, понравилась ли ей работа, ответила:

— Конечно, она великолепна.

— Вы сами это поняли или вам сказал профессор? — Теперь он открыто поддразнивал ее. — А чем вы занимаетесь? — Он обвел глазами ее фигуру. — Я имею в виду, когда не способствуете демографическому взрыву…

— Просто гуляю здесь. Это отнимает все мое время.

— А что делает ваш муж? Я никогда не видел его с вами.

— Я развожусь, — холодно сказала Дана и отвернулась. Она не имела ни малейшего намерения обсуждать свои личные дела с абсолютно незнакомым человеком.

— Почему такая красивая молодая женщина, как вы, разводится с мужем именно тогда, когда ждет ребенка? — Он поднял маленький камешек и подбросил его так, что тот запрыгал по низким волнам, омывающим берег. Он ожидал ответа, но Дана, поджав губы, не ответила. Некоторое время они шли молча, и Дана уже прикидывала, как скоро она может свернуть с пляжа, когда попутчик неожиданно сказал:

— Это не мое дело, простите, пожалуйста.

— Ничего. Мне здесь поворачивать. Приятно было познакомиться, — сухо сказала Дана и, не оборачиваясь, ушла. К тому времени, когда она дошла до дома, эта встреча вылетела из головы. Позвонила Джилли, и пришлось терпеливо повторять старой няне в двадцатый раз, что она чувствует себя замечательно, что о ней превосходно заботятся.

Дана проехалась до местного магазина за продуктами и заказала шикарный обед в Джонс Гарден. Только когда она приняла ванну, переоделась и вышла посидеть на веранду, она заглянула в утренние газеты. С первой страницы на нее смотрело лицо Адама Херрика. "Местный авторитет дает показания комиссии Конгресса", гласил заголовок, и Дана с растущим интересом прочитала статью, в которой Адам Херрик критиковал правительство и его недальновидную финансовую политику в отношении заповедников. Ей стало неловко, что она была так груба с ним сегодня утром, но вся эта история быстро забылась. Она долго сидела на веранде, любуясь заходящим солнцем.

На следующий день рано утром Дану разбудил настойчивый звонок телефона, и она чего-то испугалась, пока не сообразила, что ей ничего не угрожает в своем собственном доме за много миль от Маршалла Фоулера.

— Дэйнс? — Голос Питера звучал так близко, будто он сидел рядом, и Дана сонно улыбнулась, села в кровати, прислонившись к высокой спинке. — Я разбудил тебя?

— Конечно, идиот, ты когда-нибудь запомнишь, что нужно учитывать разницу во времени? — Она засмеялась, представив его глуповатую ухмылку, когда он вспомнит, что между ними три часа разницы во времени. — Где ты?

— Дело в том, что я здесь, — торжественно произнес он.

— Где здесь? — смутилась Дана и покачала головой, как будто он мог ее видеть.

— Дэйнс, возьми себя в руки, — терпеливо сказал Питер. — Я в Лос-Анджелесе. Прилетел из Сан-Франциско сегодня первым рейсом, и сегодня днем приеду к тебе.

— Здесь? Ты правда здесь? — Дана опустила ноги на пол и села прямо. — Сколько ты здесь пробудешь?

— Только одну ночь. Завтра мне надо возвращаться на Восток. А теперь одевайся и поставь кофе. Я приеду, как только разберусь в этих чертовых дорогах.

— Тогда я вряд ли тебя увижу, — простонала Дана. — Ты безнадежно потеряешься.

— Верь и надейся, женщина. Я уже выезжаю. — Питер бросил трубку на рычаг, и Дана, кладя свою трубку гораздо более осторожно, сияла. Она поднялась и прошла в ванную. С тех пор как она переехала в свой собственный дом в Малибу, она регулярно разговаривала с Нэнси и Пэгги, и Питер преданно звонил ей, не оставляя без внимания, но ни разу с того времени, когда она, нервная и переутомленная, торопливо улаживала дела с адвокатами и подавала на развод в Нью-Йорке, она не видела никого из Семерки. На секунду ее лицо омрачилось, когда вспомнила о разводе. Благодаря Гэвину все бумаги были оформлены быстро. Он убедил Маршалла подписать согласие на развод в тот же день, когда получил, но решение суда вступит в законную силу еще через восемь месяцев. Маршалл и Гэвин до сих пор ничего не знают о ребенке, подумала она. Единственным кошмаром, который неотступно преследовал ее, было опасение, что люди Фоулера разузнают все и потребуют права опеки над не рожденным еще ребенком.

Она быстро высушила полотенцем волосы и накинула хлопчатобумажный халат поверх футболки. Обошла маленький домик, собирая журналы, раскиданные по полу, и вымыла несколько тарелок, оставленных прошлым вечером в раковине. К тому времени, когда она украсила маленький круглый столик вазочкой с цветами из ее сада, сорвала апельсины с дерева у задней двери, раздался звонок, и охранник у ворот спросил, ожидает ли она некоего мистера Крэйна. Она вышла на улицу встречать гостя. Машина Питера, взятая напрокат, приближалась, он высунулся из окна, пытаясь прочесть имена владельцев домов на почтовых ящиках.

— Убежище Наследницы? — вкрадчиво спросил Питер, разглядывая маленький домик под эвкалиптами, почти не видный за зарослями. — Я думал, ты прожигаешь жизнь у бассейна, окруженная настоящими звездами Голливуда. — Он одобрительно посмотрел на нее. — А вместо этого нахожу тебя здесь, пышущую здоровьем, ставшую еще прекрасней, чем была. — Он раскрыл объятия, и Дана радостно кинулась навстречу.

— Негодник. — Она опустила голову ему на грудь. — Разве я когда-нибудь прожигала жизнь? И, кроме того, бабушка восстанет из гроба и будет преследовать меня, если я буду швыряться деньгами. — Она гордо посмотрела на маленький серый домик. — Ну разве здесь не чудесно? Это самая потрясающая веранда в мире с видом на океан, и он мой! — Она дернула его за рукав. — Это мой первый собственный дом. Подожди, ты еще не видел кухню!

— Господи! — Питер изобразил ужас на лице. — Ты что, хочешь сказать, что сама готовишь? — Он прошел за ней в маленький квадратный холл, затем в большую просторную комнату, которая была одновременно и столовой, и гостиной. Там стояли две удобные кушетки, накрытые парусиновыми покрывалами, шкаф с небольшим набором книг, которые она приобрела за время своего пребывания в Калифорнии, вставленная в рамку фотография Семерки в Истхэмптоне, когда им всем было по пятнадцать, и большая фотография Джосса и бабушки, входящих в Букингемский дворец, когда Джосса посвятили в рыцари. Кроме одного весело раскрашенного ковра и маленького обеденного столика, стоящего у окна так, чтобы Дана могла любоваться океаном во время еды, больше в комнате ничего не было, зато было ощущение простора и чистоты. Дана наблюдала за выражением лица Питера и испытывала странное облегчение, когда он вышел на середину комнаты, медленно обошел ее, разглядывая, и восторженно улыбнулся: