Необычная перекличка города с «говорящими холмами» продолжается довольно долго. Она не только мешает солдатам спать, но делает еще более тревожной и тягостной ночь, и без того ужасную из-за удушливого зноя, отсутствия удобств, из-за странности осады: до сих пор неизвестно, игра это или ловушка.

Когда женщины возвращаются в город, то после небольшого антракта «на сцену», как и положено в настоящем спектакле, выходят новые исполнители. Небольшие отряды арабских всадников врываются в лагерь врага и проносятся по телам спящих солдат, будто состязаются в скачках по бревнам. На полном скаку они отрубают руки, ноги, головы, ломают кости, вспарывают животы. Из длинных трубок стреляют камушками и колючками, попадающими в глаза, в уши, ноздри, открытые от удивления рты. Пускают пучки маленьких острых стрел, смоченных ядовитыми веществами, поражая огромное количество людей, которым завтра будет трудно сражаться да и вообще держаться на ногах из-за проникших в организм ядов, хотя самих ранок почти не видно. Развеяв по ветру запасы пороха, разбросав продукты, они исчезают во мраке ночи, из которого появились, словно призраки.

Когда солдаты встают утром, разумеется, те, что в состоянии встать, избитые, израненные, напуганные, они спрашивают друг у друга: «Кто это?» и «Сколько их было?»

— Десять.

— Нет, много больше.

— Целый отряд.

— Голые дикари на бешеных лошадях.

Выдумки, порожденные ночным бредом или желанием оправдать пережитый позор. Однако то, что всадники действовали с быстротой молний — святая правда. Как верно и то, что они были обнажены, а многие из них — безоружны.

— Это были призраки.

— Они появились не из города, а с другой стороны. Но в любом случае это были не призраки, а самые настоящие, живые мужчины, и к тому же превосходные наездники.

— Может быть, на помощь Алжиру подходит какое-то войско?

— Нет на подходе никакого войска. Это сами алжирцы, они пытаются так оттянуть свой неизбежный конец. Жест отчаяния, и больше ничего.

— Это демоны, посланные Вельзевулом на помощь неверным. Происками дьявола очень удобно объяснять необъяснимые вещи, как и уличать в связях с ним врагов, которые тем самым оказываются еще и врагами Господа.

После завывающих женщин и кровожадных всадников наступает очередь муэдзинов, громко поющих свои молитвы: эти молитвы длиннее обычных, так как между каноническими стихами Ахмед Фузули приказал вставлять зашифрованные обращения к гребцам на императорских судах, чтобы утешить их, а заодно подсказать, как спасти жизнь и вернуть свободу.

10

И осаждающие, и осажденные не спали всю ночь. Однако на рассвете более измученными чувствуют себя осаждающие, потому что игру вели алжирцы, а осаждающие были лишь ее пассивными участниками, точнее, жертвами.

Пинар перечислил объекты, которые предполагается обстрелять в первую очередь, и жители города предпринимают попытки обезопасить их, насколько это возможно, от серьезных разрушений.

Да, алжирцы провели беспокойную ночь. Однако воинам, которым предстояло сражаться с мальтийскими рыцарями, была предоставлена возможность отдохнуть и отоспаться. Трудно было убедить людей не бояться красных плащей мальтийцев. Красный цвет ровным счетом ничего не значит: важно только хорошо сражаться, так как мальтийские рыцари отважные и умелые воины.

Когда темнота рассеивается и наступает молочно-туманное утро, люди, выполнившие ночное задание, начинают готовиться к дневному, на этот раз в полной тишине.

Если не считать утреннего пения нескольких петухов, первыми звуками в Алжире становятся давно ожидавшиеся, но от этого не менее страшные пушечные залпы с моря.

В утреннем тумане часовым кажется, что высадка возобновилась в самой отдаленной от города части бухты и в том же порядке, что и вчера: сначала люди, потом лошади и наконец пушки. Никаких палаток или навесов.

Али Бен Гад во главе отряда всадников ожидает у самых ворот на случай, если будет предпринята атака, которая потребует ответной вылазки. Отвечать следует решительно, но не в полную силу, чтобы не спровоцировать наступление всей армии, так как нужно лишь выиграть время и заставить неприятеля пойти на новые переговоры. Достаточно просто отбросить его назад.

О приближении мальтийских рыцарей извещает стук копыт несущихся галопом лошадей. Мальтийцы везут с собой лестницы и другие приспособления, специально предназначенные для осады.

— Али Бен Гад, позволь мне выйти с тобой.

Но Али Бен Гад смотрит на Пинара в замешательстве. Хасан ничего не говорил о нем. Может быть, он собирается поручить ему какое-то особое задание и рассчитывает на него.

— Али, не заставляй меня стать предателем. Сегодня утром мои товарищи по путешествию еще на корабле. Завтра они уже сойдут на берег. Я не могу встретиться с ними на поле боя, убивать их, видеть, как они умирают. Позволь мне пойти с тобой сегодня.

11

— Кто загнал мою лошадь? — кричит Комарес, хотя никто не обращает на него внимания. — Мне нужна другая. Я не могу пропустить первую атаку. Мне нужна боевая лошадь, которая не боялась бы выстрелов. Ко мне!

Издали, от крайних границ лагеря, где в поисках боевого скакуна блуждает взбешенный Комарес, видно, как со стен Алжира стекают потоки огненной лавы.

XXIX

— Где он? — спрашивает Осман Якуб, и его глаза наполняются слезами. — Покажите мне, где Пинар!

С крепостной стены Амин показывает ему гору трупов у ворот, подвергшихся осаде, где столкновение было наиболее кровавым.

— Он даже не успел увидеть свой город при свете дня. Амин, ты понимаешь, зачем люди умирают?

Амин заботливо поддерживает старика.

— Его похоронят, как только будет возможно.

— Это не имеет значения. Разве так важно, где успокоится его тело? Если Бог существует, милосердный Бог, то он дарует ему другую жизнь, раз эта была у него отнята. Не слушай меня, Амин! Иди трудись! Сегодня ты будешь нужен многим.

Звучат трубы. В город вступает пышное посольство от императора.

— Ну, хватит! — вскричал разгневанный Карл Габсбургский, когда после атаки на ворота никто не вышел просить о пощаде. — Что он о себе думает? Передайте ему ультиматум: теперь или никогда. Если он сейчас же не откроет ворота, Алжир будет разрушен.

На сей раз посол — знатный идальго, его сопровождают трое советников, миссия носит официальный характер.

Группа парламентариев с белыми флагами, шествующая под звуки труб в сопровождении военного эскорта, не вызывает у алжирцев ни малейшего интереса.

Город продолжает трудиться и жить своей жизнью, как в обычные дни. Женщины моют горшки, сушат фиги, прядут и шьют. Над печами стоит запах свежего хлеба, мясники разделывают бараньи туши, будто город готовится к празднику, а не к осаде и смерти.

Даже дети не обращают внимания на кортеж. Существуют ли на свете такие наряды, которых не видели бы в Алжире и способные удивить его жителей? Но тем не менее нельзя не заметить, что посланцы императора одеты роскошно, под стать рассказам первого посла о том, с какой кичливой пышностью был одет ага Алжира и какие на нем были дорогие украшения.

Путь, которым ведут посланцев императора во дворец, долгий и извилистый. Он специально продуман таким образом, чтобы показать им город с лучшей стороны: лавки, забитые товарами, прекрасные дома, бани, библиотеки, новая мечеть. Порядок, спокойствие, мощные оборонительные сооружения. Всюду вооруженные люди, склады буквально ломятся от боеприпасов. Холеные, породистые лошади нетерпеливо бьют копытами, привязанные у придорожных столбов или запертые в стойлах, — их едва ли не больше, чем людей.

Вооруженный эскорт должен остаться у входа. Посольская миссия может войти только после специального разрешения. Более того, если они хотят говорить с Хасаном-агой лично, то им придется подняться в висячий сад, где властелин Алжира медитирует и общается с небом.

Идальго отказывается от предложенных носилок, и, пока он, задыхаясь, поднимается по бесконечной винтовой лестнице наверх, приходит к заключению, что поведение аги и его приближенных оскорбительно. Столь откровенное пренебрежение сразу настраивает его на воинственный лад, лишая спокойствия и рассудительности, необходимых для трудных переговоров. Дело надо повести осторожно и предусмотрительно, так чтобы не разочаровать императора и вместе с тем не спровоцировать массовую вылазку алжирцев, которая сейчас была бы нежелательна для сильно потрепанной и уставшей армии императора. Но если все-таки придется вести настоящую осаду по всем правилам, она должна быть хорошо подготовлена. Город красив, жаль его разрушать, лучше было бы заполучить его нетронутым. Но, к сожалению, он оказался более воинственным, чем предполагалось.

— Каковы ваши требования? — спрашивает Хасан-ага, одетый в простую свободную рубашку, напоминающую монашескую рясу. И даже эта одежда, слишком простая и бедная, воспринимается послом как оскорбление.

В вызывающей форме идальго заявляет, что его императорское величество не может тратить время на тех, кто капризничает и проявляет нерешительность. Теперь по сравнению с первоначальным предложением условия изменились. Уже недостаточно сдать город добровольно. Поскольку известно, что его правитель Хасан — вероотступник, так как при рождении был крещен, то он должен публично покаяться и отречься от неправедной веры. После того как он вернется в лоно истинной церкви, император решит, достоин ли он того, чтобы принять его услуги и вести с ним переговоры о сдаче города без последующего разграбления, ограничившись получением соответствующего выкупа. А пока Хасану следует как можно быстрее открыть ворота, и это уже личный совет посла, продиктованный милосердием, которое предписывает ему его вера. Тогда ага Алжира избежит гнева императора и сможет убедиться, сколь безгранично его великодушие.