Бейлербей внезапно вскакивает, полный энергии, выставив вперед свою огненную бороду. Отряхнувшись от земли, он поднимает вверх, словно трофей, серебряную руку.

— Просыпайтесь, солдаты Аруджа! Стряхните с себя прах и вознесите благодарение Аллаху. — Его голос действует лучше всякой трубы, и это наполняет гордостью сердце Краснобородого. — Приладь мне мою красивую руку, Хасан. Скажи, как рана Ахмеда Фузули?

— Лучше. Вероятно, сегодня Ахмед уже сможет ехать верхом.

Ко времени второй молитвы лагерь снимается с места, не оставив после себя никаких следов.

3

Несмотря на то что в Оране уже готов дворец для супруги губернатора, маркиза де Комарес осталась в Испании. И так как истинные причины, задержавшие ее, неизвестны, слухи ходят самые разные. Одни восхваляют деликатность маркиза, ее супруга, не пожелавшего заставлять жену вернуться туда, где она испытала горечь плена. Другие, напротив, утверждают, что это самое обычное тиранство и что на самом деле маркиз просто не хочет, чтобы она путалась у него под ногами. Кое-кто предполагает, и это самое вероятное, что маркиза осталась в Испании по своей воле, в связи с собственными планами.

Маркиза де Комарес с головой ушла в дела. Она хочет как можно скорее восстановить свои богатства, вернуть то, что было потрачено на уплату выкупа. А так как она — человек талантливый, то уже настолько преуспела, что может позволить себе делать пожертвования. Пятую часть всех своих доходов маркиза, следуя обычаю королев и знатных дам, решила передать на строительство церквей и часовен, которыми украшает свои владения, перенося при этом с поистине аристократическим равнодушием огромные расходы и неизбежные неприятности. Живописцы, расписывающие стены, доставляют ей немало хлопот. Они имеют пагубную привычку заполнять все свободное пространство изображениями ада, кишащего мохнатыми демонами с ярко-красными бородами. А поскольку, чтобы воздать должное Создателю, лучше обратиться к вещам более веселым и приятным, чем адское пламя, жаровни и угли, Шарлотта-Бартоломеа де Комарес, едва завидев красных демонов, сразу заставляет все переделать. Если же подобная операция грозит слишком большими расходами, она ограничивается изгнанием этих вельзевулов. И вовсе не потому, что ей не нравятся рыжие бороды. Напротив, в своем дворце она приказала добавить несколько мазков красной краски в прически и бороды мужественных фавнов, дабы придать, по ее собственным словам, большую живость изображению и разозлить Комареса, который буквально лопается от ревности. Но не к предмету ее любви, а к объекту собственной ненависти.

Маркиза Шарлотта-Бартоломеа, чувствуя прилив сил и энергии, собирается поехать в свои Нидерланды, в восточные владения кузенов Габсбургов и в Рим, к племяннице Анне де Браес и к новому племяннику герцогу Герменгильду, престарелому молодожену. Она не была приглашена на свадьбу, но сделала вид, будто верит, что герцог не захотел обременять ее необходимостью думать о нарядах, украшениях и других подобных пустяках, когда ее муж отправился на войну. На самом деле маркиза де Комарес не только не пренебрегала подобными пустяками, но, напротив, превратила их в статью дохода. В одном из своих имений она создала специальную мастерскую по производству румян и белил, ароматической воды, пудры, помады, различных кремов для кожи и собиралась завести виверр, так как запах мускуса был в большой моде и мог принести неплохой доход. Разумеется, сама она не занималась продажей своей продукции. Весь товар поступал в монастырь, куда знатные дамы и девицы ходили стоять молебны, строго соблюдая дни покаяния и поста, используя это время, чтобы стать красивыми не только духовно, но и телесно.

Шарлотта-Бартоломеа решила написать Аруджу об этих своих занятиях и послать ему в подарок образцы ароматической воды и различных мазей. Но где он, где? «Ах, — думает она, тоскливо вздыхая, — кто знает, где теперь мой бейлербей!»

4

Ветераны идут в арьергарде армии, Хасан со своим конным отрядом — во главе войска, бейлербей — в центре, рядом с обозом, на котором везут сундук с сокровищами.

Один только его вид внушает людям надежду и мужество. Баба Арудж похож на кентавра, решившего поразвлечься охотой. Исчезли следы усталости и напряжения. Во время коротких привалов, когда все спешиваются, чтобы дать отдых лошадям и накормить их, он ни минуты не стоит на месте. Баба говорит, что у него железная спина и только в силу какой-то необъяснимой случайности она не стала серебряной, как его правая рука. Краснобородый ходит среди солдат, разговаривает с ними. У него удивительная память: он знает по имени почти всех воинов, расспрашивает о семьях, вспоминает трагические или смешные эпизоды, пережитые вместе. Солдаты всегда слепо следовали за Аруджем, не требуя никаких объяснений, но в решающие моменты он сам предпочитает, насколько это возможно, объяснять им, что происходит, и, так же как его брат, имеет привычку говорить им правду. Если предстоит встреча с опасностью, считают оба, лучше, чтобы солдаты были готовы к ней. И в этот раз Краснобородый не обманывает их. Его люди, так же как он сам, хотят как можно скорее попасть в Алжир и прекрасно понимают, как это трудно. В столь коварной войне, построенной на обмане, западня может поджидать их на каждом шагу.

Привалы устраивают как придется, в самое неожиданное время. Теперь уже не ночи и дни отделяют марши от отдыха: солдаты идут и при свете дня, и ночью, в зависимости от рельефа местности и ее особенностей. Ночью идти труднее, но днем жара отнимает силы у самых слабых, убивая многих.

На третью ночь этого завершающего трагического этапа путешествия каменистая тропа, по которой они медленно бредут в темноте, пересекает долину, прорезанную посредине рекой, бурлящей водоворотами грязи. Все это время солдат страшило отсутствие воды, а запасы ее истощились, и поначалу река воспринимается как счастливая неожиданность, подарок судьбы, — пока не становится ясно: переправа их ожидает сложная. Лошади слишком устали, возбуждены, и река их пугает. Нужно дать им успокоиться. И этот отдых, и тяжелый брод занимают больше времени, чем предполагалось вначале, тем более, что грязь очень скользкая. Наконец вся армия перебирается на другой берег и движется вдоль него на восток. И хотя по широкой долине можно двигаться быстро, свободно и беспрепятственно, компенсировать время, потерянное при переправе, уже невозможно. Да и легкая дорога продолжается недолго. Приходится оставить реку, свернувшую на север, и втиснуться в очередное узкое ущелье, освещенные солнцем камни которого напоминают раскаленную печь для выпечки хлеба. И тот клочок земли, что протянулся между скал, тоже раскален чуть не докрасна. Движение замедляется. Люди ужасно устали. Больше нет сил.

— Всем спешиться!

Арудж-Баба приказывает устроить небольшой привал у источника, где вдоволь свежей воды, не такой, как та грязная и илистая, что они набрали в реке. С едой же настоящая катастрофа, то немногое, что осталось для людей, почти несъедобно, испорчено жарой и грязью, проникшей в тюки и корзины во время перехода реки. А для животных вообще нет никаких кормов, и нигде не видно пастбищ. Во время привала у источника солдаты получают свой рацион и съедают его в глубоком молчании. Нужно соблюдать особую осторожность: во время привалов армия наиболее уязвима.

Не нужно специально прислушиваться, чтобы различить шум, который ни с каким другим не перепутаешь. Это не летняя гроза, хотя люди знают, что очень скоро воздух наполнится раскатами грома: это движется армия. И по тому, как усиливается шум, можно точно определить, когда и с какой стороны появятся преследователи.

— На коней!

Берберы вскакивают в седла, и сначала возникает ощущение, что они смогут быстро набрать скорость, как в первые дни похода. Но этот темп не удается сохранить надолго. У лошадей взмыленные спины, морды в пене, и все же есть надежда, что даже эти выдохшиеся арабские скакуны могут дать фору испанским лошадям, конечно, менее уставшим, но более тяжелым и не привыкшим к африканскому климату.

Там, где долина расширяется и скалы отступают, дорога вновь становится грязной из-за мутных потоков, стекающих со склонов холмов и плоскогорий. Всадники, ошалевшие от усталости, цепляются за гривы лошадей, постепенно замедляющих бег.

Ударами и окриками люди пытаются подбодрить своих скакунов, но дорога идет в гору.

Голова колонны выигрывает во времени и, пожалуй, даже слишком оторвалась от основных частей армии. Наконец и центр обретает второе дыхание. Арьергард же, хотя и догоняет их, но еще сильно отстает. Шум настигающего их врага превращается в грохот. Его не может заглушить даже топот сотен лошадиных копыт: преследователей много больше, чем убегающих берберов. Если бы удалось преодолеть двойную линию холмов, возвышающихся прямо перед ними, можно было бы рассчитывать на спасение, ибо там заканчиваются владения султана Феса и начинается дружественное союзное государство Великого Султана. Не то чтобы на этой территории каким-то образом охранялись границы, но султан Феса и испанцы хорошо знают, что могут столкнуться здесь с янычарами, преданными Великому Султану.

Хасан хочет проверить, не нужна ли помощь арьергарду. Он уже повернул своего скакуна, когда Баба, пришпорив своего, преграждает ему путь.

— Не думай об арьергарде, уводи остальных.

Здоровые и боеспособные солдаты, кони которых еще в состоянии скакать, должны пересечь долину и прорваться к Алжиру. Баба останется здесь и постарается подтянуть арьергард или по крайней мере задержать преследователей.

Хасан готов ослушаться приказа и остаться с Аруджем, который в ярости гонит его прочь.

— Ты хочешь подарить армию и наши знамена Комаресу или этому выскочке султану Феса, у которого даже нет имени? Ты не умеешь считать солдат по стуку копыт их лошадей, а я их сосчитал. Бесполезно оставаться здесь всем нам, чтобы позволить себя убить. Твой бейлербей приказывает тебе вести войско в Алжир.