Джулиана Берлингуэр - Серебряная рука

— Ну что ж, раз ты боишься, значит, ты человек, а не чудовище. Я доволен. Теперь ноги у тебя согрелись, и прекрати свои идиотские разговоры. Беги выполняй свою роль приемного сына, которая тебе не так уж и неприятна. Рано или поздно у тебя будет свой корабль, целый флот, и ты сможешь держаться на равных с дожем, королем Франции, а может, и с самим Великим Султаном Истанбула! — Тут Осман резко меняет тон и добавляет сурово: — А что скажет Хайраддин, когда вернется и, не застав тебя во дворце, подумает: «Какая неблагодарность!» Он решит, что я накормил тебя слизью улиток, чтобы сделать таким же ненормальным, как его братец, и прикажет меня наказать. Ты хочешь моей смерти?

На лице Османа написано такое неподдельное отчаяние, что юношей разбирает смех. Хасан же, набравшись наконец смелости, поднимает стеганую вышитую подушку, на которой под куском лилового атласа покоится серебряная рука.

— Я пошел.

— Ради Бога, не спеши! Он же сказал: на заходе солнца. Не то еще упрекнет тебя в чрезмерной торопливости.

С Аруджем нужно быть очень осторожным и точным. Но ожидание для Хасана уже невыносимо. Он отстраняет Османа Якуба, который, раскинув руки, загораживает ему дорогу.

— Открой мне дверь и испроси для меня милости у Аллаха.

— Что тебе?

— Я принес механическую руку.

— Не показывай! Не желаю ее видеть.

Два месяца и неделя труда и страданий, а он не хочет даже посмотреть на руку! Хорошо бы сейчас запустить ею ему в голову. Но нужно набраться терпения и ждать.

Хасан стоит неподвижно и держит на вытянутых руках подушку, которая, кажется, весит с целую гору.

— Ну и чего ты там стоишь столбом? Отпусти занавеси, я хочу надеть ее в темноте.

Но и при спущенных занавесях комната не погрузилась в полный мрак: солнечные лучи пробиваются сквозь узоры камчатной ткани.

Стащить с бейлербея кафтан не так-то просто. Льняная туника должна оставаться на нем, а то металл может вызвать раздражение на еще не загрубевшем теле. Конечно же, опорные детали снабжены стегаными прокладками, но осторожность не помешает. Приходится распутывать какую-то завязку. Наконец шейный ремень на месте. Теперь надо надеть наплечник на здоровую руку. Второй наплечник потоньше: на раненом плече повреждена мышца, и он не может служить надежной опорой для всей конструкции. Механизм соприкасается с живой тканью как раз в том месте, где любая шероховатость может вызвать боль. Приходится сдвинуть стержень чуть-чуть в сторону. Краснобородый молчит, застыл как статуя. Наконец культя схвачена.

Короткая передышка. Хасан думает о том, что руку бейлербею ни разу не примеряли. Как поведет себя культя там, внутри?

— Нужно проверить руку в движении.

Баба все молчит. Хасан спокойно дает необходимые пояснения. Сначала испытываются движения сочленений.

Бейлербей слушает молча, внимательно, замерев в неподвижности, и лишь осторожно шевелит культей, следуя указаниям Хасана. Все в порядке. Затем в абсолютной тишине Арудж сам повторяет усвоенные движения.

— Свет!

Хасан поднимает занавеси. Солнце еще не село. Его красные, горячие лучи ослепительными бликами играют на серебре и золоте драгоценной руки.

Баба зовет слуг, и те приносят зеркала и лампы.

— Отныне я буду Арудж Серебряная рука. Завтра на Совете подпишу указ об усыновлении. Вызовите моего портного.

Оказывается, для торжественной церемонии нужно срочно сшить два плаща: один для Аруджа, другой — для его любимого сына, принца Хасана.

Праздник только начался. На белоснежную, затканную серебряными узорами тунику Хасана накинут сшитый специально для торжественной церемонии синий камчатный плащ; на голубом тюрбане сверкает рубин — подарок Хайраддина.

Хайраддин одет подчеркнуто скромно, но необычайно элегантно. На его ярко-красном кафтане нет никаких золотых украшений. Бросаются в глаза лишь бриллиант на указательном пальце правой руки и тонкой персидской работы воротник.

Плащ Аруджа куда богаче. На нем и драгоценные каменья, и золотое шитье, и целая россыпь полудрагоценных камней и цветных стеклянных бусин. Ради столь важного случая бейлербей оделся так пышно, что стал похож на церковный алтарь. Но он позаботился о том, чтобы плащ был украшен понизу — от пояса до подола. Верхнюю часть его величавой фигуры украшает лишь одна драгоценность — новая рука.

Баба гордится этим чудом: правая рука сверкает и отзывается мелодичным звоном, когда левой, затянутой в украшенную золотом и серебром перчатку, он выбивает на ней дробь. С напускным равнодушием он постоянно привлекает внимание сотрапезников к своей механической руке, демонстративно размахивает ею, изящным движением подносит ее к свету, протягивает вперед, поднимает вверх, как трофей. Плащ Краснобородого заколот на плече скромной пряжкой, чтобы шедевр искусства и техники во всем своем блеске выделялся на фоне бархата и шелка и вызывал у присутствующих восторг.

Арудж-Баба, собравший столько знатных гостей, которым, впрочем, он не очень-то доверяет, не сомневается, что всеобщее восхищение его рукой — искреннее. Но, за исключением самых надежных и проверенных друзей, многие даже здесь, за столом, улыбаясь и аплодируя, злословят в его адрес. Во время громкого застолья можно говорить о чем угодно — соседи не слышат друг друга: шум отгораживает их от остальных, как ватная подушка.

— Небось сплетничают о нас, злопыхатели, — говорит Баба Хасану. — Что с ними поделаешь? Ну ладно, мы им это припомним. Зато какой праздник получился! Ты только посмотри!

— Да здравствует Арудж-Баба, да здравствует Хайраддин, да здравствует сын Арудж-Бабы и Хайраддина! — кричат хором участники трапезы, и этот могучий хор доходит до самого сердца Аруджа. Какой триумф! Он счастлив.

— Мы довольны, а это для нас главное, — обращается он к Хасану, сидящему между двумя приемными отцами. — Конечно, даже многие из этих вот, которые сейчас улыбаются, уже начали злословить о нас, а представляешь, что делается с теми, кого мы не пригласили? «Ох уж эти Краснобородые, — наверняка говорят они, — все-то они чудят, вечно им надо удивлять людей…»

Если Хайраддина кличка «Краснобородые» забавляет, то Арудж-Баба, услышав ее, выходит из себя, хотя и гордится своей огненной шевелюрой и бородищей. В кличке ему чудится что-то обидное, какая-то насмешка, особенно если он не знает достаточно хорошо того, кто произносит это слово. Арудж не любит, когда какой-нибудь чужак критикует или, хуже того, осуждает его поступки или внешность.

— Видишь вон ту компанию? — говорит Арудж Хасану, указывая ему на троих оживленно беседующих гостей. — Известные сплетники. Вечно говорят обо мне гадости.

Один из них — султан Феса, о котором никогда не скажешь с уверенностью, друг он твой или враг. Но во время такого чудесного празднества не стоит травить себе душу из-за какого-то болтливого мерзавца.

— Ослиный рев! — заключает Арудж. — И если эти типы не перестанут меня раздражать, я их брошу в тюрьму.

Выразив таким образом свое отношение к возможным и, скорее всего, действительно злобным высказываниям явных врагов или неискренних друзей, Арудж успокаивается и, продолжая тянуть через соломинку банановый шербет с перепелиными яйцами, мускатным орехом и кокосовым молоком, облизывает усы, как здоровенный кот, уже заприметивший крыс: пусть поостерегутся те, кто ему не по сердцу, — ненадежные и коварные. Склонив лохматую голову к уху сына и с удовольствием смакуя угрозы в их адрес, он говорит:

— Ничего, пусть пока поревут эти ничтожества, скоро они у меня из ослов превратятся в трусливых зайцев — и мы отнимем у них их порты и крепости.

С этими словами он толкает Хасана под локоть своей прекрасной серебряной рукой и нетерпеливо ерзает, как мальчишка, собирающий сообщников для совместных проказ.

— Мы еще им покажем, каков наш новый раис. Я уже строю на твой счет великие планы.

В перерыве между пятой и шестой переменами блюд три девушки и шесть мужчин развлекают гостей древними африканскими танцами. Затем наступает черед двух юных турчанок, играющих на струнных инструментах: одна из них закутана в сиреневато-розовые покрывала, на другой — вуали всех оттенков зеленого цвета, переливающиеся, как листва в хорошо ухоженном саду. Музыка звучит все веселее и задорнее, с противоположных концов зала к его середине сходятся две группы мальчиков: одни все в розовом, другие — в зеленом. Они танцуют, выполняя акробатические прыжки, образуя сложнейшие фигуры из человеческих тел — пирамиды, мосты, спирали, вьющиеся среди столиков, диванов, восторженных гостей и снующих с озабоченным видом виночерпиев.

Эта балетная группа предоставлена для ублажения гостей командиром расквартированных в городе янычар, который решил таким образом «выразить дружеские чувства и неизменное покровительство Великого Султана Истанбула, верховного властителя всех раисов побережья и внутренних территорий», как гласит официальное посвящение.

Хотя церемония происходит днем, в празднично украшенных павильонах зажгли факелы, свечи и лампы, чтобы придать событию еще большую торжественность. А событие это не простое, оно включает в себя сразу три праздника, о чем и говорят надписи, украшающие все помещения. Сегодня отмечается обретение Аруджем руки, появление нового принца — Хасана и благополучное возвращение Хайраддина.

Вот уже шесть дней, как Хайраддин дома, а с кораблей все еще продолжают выгружать добытые им трофеи. Большая часть их была захвачена на испанском судне, груженном золотом, другими драгоценными металлами и древесиной редких пород из стран Нового Света.

Ее величество светлейшая вице-королева Испании Хермана де Фуа в своих мрачных дворцах будет проклинать этого гнусного пирата, осмелившегося ограбить ее, можно сказать, в ее собственном доме — у самой гавани Кадиса. Одна только мысль о том, как она сейчас беснуется, приводит Хайраддина в отличное расположение духа.