До дому… Он едет домой, а Рэв бежит из дома — опять! И все же пусть эта грустная мысль и посетила ее, сейчас расставание с домом не имеет для нее никакого значения! Рэв ясно и до конца осознала: она не просто покидает дом, но едет в другой! Где бы ни жил Арман, где бы им ни пришлось жить вместе, это будет и ее дом, отныне и вовеки! В прошлом она была почти совсем одинока. Теперь одиночество ей не грозит.

Арман рядом с ней; она стала его частью. Они душой принадлежали друг другу с первого мгновения, когда встретились их взгляды. Да, Рэв понимала, что вместе с любовью, которую дал ей Арман, она обретает дом, семью, защиту. Она обретает то, что у нее отобрали в детстве и чего ей так не хватало в юности!

Рэв умиротворенно улыбнулась Арману, и он подбодрил ее взглядом. Антуанетта подалась вперед и аккуратно подоткнула плед на ногах Рэв.

— Поспите, детка, и вы, месье. Я присмотрю за этой дамой!

Рэв казалось, что в подобных обстоятельствах спать невозможно, но треволнения прошедшего дня взяли свое, и очень скоро она почувствовала, что не в силах бороться со сном: глаза слипаются, а голова падает на мягкие подушки. Еще прежде она заметила, что Иможен уже спит, дыша ровно и ритмично. Руки с бриллиантовыми кольцами безжизненно лежали на коленях. «Во всяком случае, больная совесть ее не мучает», — подумала Рэв и тоже заснула.

Ее разбудили голоса: они въехали на постоялый двор. Подбежали конюхи, кучера слезли с козел, и начался обычный обмен приветствиями, вопросами, а то и руганью. Арман вышел из кареты и спокойно, властно начал:

— Мадам распорядилась, чтобы…

В этот момент давно проснувшаяся Иможен подалась вперед, быстро, кошачьим движением схватилась за ручку дверцы и через мгновение выскочила бы из кареты, если бы Антуанетта промедлила.

…Острый кончик кинжала оставил на запястье герцогини длинный порез. Иможен ойкнула и отпустила ручку, Антуанетта неслышно прикрыла дверцу.

— Как вы смеете! — прошипела Иможен. — Вы меня ранили! Посмотрите, что вы натворили!

В ответ Антуанетта вынула из кармана большой белый льняной носовой платок.

— Мне даны указания, мадам, — спокойно произнесла она. — Я готова их выполнять!

Иможен выхватила у нее платок и попыталась остановить кровь.

— Нужно немедленно позвать врача, или я умру от потери крови!

— Это всего лишь царапина, мадам, — вкрадчиво заметила Антуанетта. — Вам повезло, что я не выполнила указание месье полностью и не полоснула вас по лицу!

— Вам не удастся!

Антуанетта взяла у нее платок, разорвала его на ленты и аккуратно перевязала запястье.

— Мадам глубоко ошибается, если думает, что я остановлюсь перед чем-нибудь ради спасения тех, кого люблю! Но даже если бы речь шла не об их спасении, думаю, никто не осудил бы меня за то, что я лишила мадам красоты, которая принесла столько несчастья.

— О чем вы? — раздраженно спросила Иможен.

— В тот день, когда я уезжала из Фонтенбло в Вальмон, в соседних с нами апартаментах горько рыдала горничная старой графини де Мери. Графиня подавала императору петицию с просьбой вернуть ее сыну поместье в Лионе. Император удовлетворил ее просьбу, но нынешний владелец, граф де Мери, не захотел покинуть Фонтенбло, потому что его свела с ума очень красивая дама. Все остальное потеряло для него смысл. Но пока его мать молилась, чтобы он опомнился и оценил благо, которое для него сделали, дама сердца пресытилась им и юный граф покончил с собой. Для человека постороннего, вроде меня, это было потрясение, что уж говорить о матери, которая так любила своего единственного сына!

— Жюль вообще истеричный юноша, более уравновешенный человек никогда бы так не поступил, — с вызовом бросила Иможен.

— Более уравновешенный человек едва ли полюбил бы вас так беззаветно, мадам, — спокойно ответила Антуанетта.

Дверь в карету открылась, и появился Арман с подносом, на котором горкой лежали ломти свежего хлеба с румяной корочкой, намазанные маслом и покрытые тоненькими розовыми кусочками окорока.

— Это лучшее, что я смог раздобыть, хотя, пожалуй, такая пища не слишком подходит светским дамам, — улыбнулся он.

Рэв засмеялась.

— Светские дамы и простолюдинки не так уж отличаются друг от друга, когда голодны, — сказала она.

Она взяла кусок и вонзила белые зубы в хрустящую корочку. Иможен не утерпела и тоже протянула руку. Тогда-то Арман и заметил повязку.

— Вы поранились? — осведомился он.

Она одарила его злобным взглядом, но промолчала. Он не настаивал.

Свежие лошади живо тронулись в путь. Арман велел кучерам гнать как можно быстрее, но дорога была очень неровная, и карету качало из стороны в сторону. Настала очередь спать Антуанетте; у Рэв тоже отяжелели веки. Сквозь опущенные ресницы она вдруг заметила, что Иможен наклоняется к Арману, берет его руку… Послышался очень тихий, соблазнительный голос герцогини:

— Почему бы нам не прекратить борьбу? Давайте будем друзьями…

— А вы умеете дружить? — так же тихо, но не без удивления спросил Арман.

В ответ пальчики Иможен погладили его ладонь.

— Вы уезжаете в Англию, — прошелестела она. — Если попросите, я поеду с вами!

— И откажетесь от всего, что имеете здесь? Как же положение, богатство, влияние при дворе? — поинтересовался Арман.

— Разве это имеет значение? — отвечала Иможен. — Мои приобретения — это просто часть игры, которую я веду против мира, одна против всех. Вы никогда не задумывались, как забавно сознавать, что твоя красота даст тебе все, что угодно? Еще в детстве я впервые ощутила свою силу, а потом, когда начала ею пользоваться, убедилась: пока в мире существуют мужчины, будь то дворники или императоры, я буду иметь все, что хочу, и даже больше!

— Опасная философия, — заметил Арман.

— Отчего же? — пожала плечами Иможен. — Все к этому стремятся, все, от Наполеона Бонапарта до простого конторщика, хотят богатства и власти — да, власти, власти, власти! Получать то, что хочешь, исполнять все свои желания, утолять жажду сердца!

— А чего хочется вам, ведь у вас и так все есть?

— Я хочу вас! — тихо и страстно выдохнула Иможен. — Вы единственный, кто отвернулся от меня, кто оттолкнул меня. Чтобы сделать вас своим, я последую за вами на край света! И что же, теперь, когда я призналась вам, вы сможете мне отказать?

Арман смотрел на нее удивительно мягко.

— Несколько месяцев назад мне бы, вероятно, польстили ваши слова — если б я не понял, что заставляет вас предложить мне себя. Но я ведь знаю, что вам нужно, и мне вас безнадежно жаль.

— Жаль? Почему вам — меня — жаль? — Иможен была озадачена.

— Потому что вы постоянно ищете, не зная, чего добиваетесь, и пока ваши поиски не увенчались успехом, — ответил Арман.

Иможен сдвинула красивые брови.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила она.

— Я хочу сказать, мадам, что вы находите жизнь пустой и скучной. Недавно так же было и со мной; я потому и согласился отправиться во Францию на поиски приключений. Жизнь щедро предлагает вам прекрасное и желанное, но в ваших руках все это обращается в пепел. Вам, как и мне когда-то, наскучили люди вокруг. Вам надоели те, кто вас домогается, вам надоели их желания, да и ваши тоже. Вы знаете, что вам чего-то не хватает, вы знаете, что ваша жизнь пуста; но вы не понимаете, чего вам хочется, и пока вы этого не узнаете и не получите, счастья вам не видать!

— Нет, знаю. Я хочу вас! — с вызовом произнесла Иможен.

— Ничего подобного, — покачал головой Арман. — Вы хотите меня только потому, что это оказалось трудно. Если бы я был легок, доступен, я бы уже давно вам надоел. Вам нужна любовь, настоящая любовь, но она не является по прихоти.

— Я хочу вашей любви! — уже с отчаянием объявила Иможен.

— Моя любовь отдана другой, — напомнил Арман. — Вероятно, вас удивляет, что в ней есть такого, чего нет в вас. Вы обе женственны, обе очень красивы. У вас огромный опыт; у вас были возможности развиваться, которых Рэв никогда не имела. Поэтому, может быть, вы считаете, что вам проще пленить мужчину, чем неискушенной, невинной девушке? На самом деле ни ваша красота, ни интеллект, ни опыт не имеют значения. Настоящая любовь между мужчиной и женщиной случается только раз в жизни и только с теми, кому повезет. Остальные могут никогда не найти ее. Я полюбил Рэв с первого взгляда. Мне сразу стало понятно, чего мне не хватало с тех пор, как я научился думать, чего я искал в каждой женщине, но не находил, чего я искал от жизни, но не мог выразить словами. Это и есть настоящая любовь!

— А как же я? — дрожащим голосом спросила Иможен. — Вы подумали, что станет со мной после этого? Я стану посмешищем всей Франции. Император обвинит меня в предательстве, в заговоре против него, раз я позволила вам бежать. Мне еще повезет, если я сумею убедить его, что вы меня перехитрили. Но если он и поверит этому, то вы можете себе представить, как будут ликовать мои враги! Фуше, который меня ненавидит, ревнивые жены, любовницы, брошенные ради меня! Я не глупа, я всегда смотрю в лицо фактам и хорошо понимаю, что меня ждет, если я вернусь в Фонтенбло одна. Возьмите меня с собой, возьмите меня в Англию! Вы говорите о любви, так позвольте же мне показать вам, что такое любовь!

— Что вы знаете о любви, кроме того, что это жажда тела? — вздохнул Арман. — Жажда, которую легко утолить и которую рано или поздно утоляет каждый, кто этого хочет… Нет, мадам, я говорю о другой любви — она и есть дорога, ведущая в рай. Любовь окрыленная, любовь души! Чувство, в существование которого я до сих пор не верил, совершенное единение мужчины и женщины, созданных друг для друга.

— Вы верите в подобную чушь? Тупица! — воскликнула Иможен. — Вот и позвольте мне быть счастливым в моей тупости, — ответил Арман. — Я больше ничего не прошу. Возвращайтесь в ваш дворец, к вашему императору и светским интригам. Вскоре вы забудете о моем существовании, а у ваших врагов появятся новые темы для пересудов. Вы сами сказали, что всегда получаете все, чего хотите. Я был исключением из вашего правила, но дальше все пойдет как обычно.