— Черт возьми, чем вы так напуганы? — спросил Арман. — Вы дрожите, Рэв, что вас так угнетает? Ну же, я хочу знать правду!

— Да нет, ничего такого! — воскликнула Рэв. — А дрожу я потому, что для меня было ударом — узнать, что Вальмон будет отдан кому-то другому… Вообще-то все правильно, я не буду жить здесь, уеду к мужу. Устроила шум из ничего! Ах, Арман, пообещайте мне, что вы согласитесь со всем, что скажет император!

— Вы зря расстраиваетесь, — усмехнулся Арман, — я не боюсь его!

— Кого это вы не боитесь? — услышали они из дверей властный голос.

Оба встали: Рэв бледная и дрожащая, а Арман на вид совершенно спокойный, с легкой улыбкой.

— К вашим услугам, сир, — поклонился он.

Император прошел в комнату.

— Я рад, что вы встали с постели, маркиз; но удовлетворите мое любопытство, скажите, о ком вы говорили?

— О вас, сир, — ровным голосом ответил Арман.

Рэв ахнула, но Наполеон неотрывно смотрел на Армана. Он приблизился к Арману почти вплотную, и из-за своего роста ему пришлось смотреть снизу вверх.

— Сядьте, — приказал он. — Вы, очевидно, еще не совсем здоровы. Рана уже зажила?

— Благодарю, сир, мне значительно лучше. Я ослаб, потому что суетливые женщины кормят меня кашей и пюре!

Губы императора тронула чуть заметная улыбка. Он сел в кресло с высокой спинкой и указал Арману на другое. Рэв опустилась на диван, сцепив пальцы; глаза ее казались огромными и почти черными на белом, без кровинки лице.

— А теперь скажите, молодой человек, почему вы меня не боитесь? — спросил Наполеон.

— Я вообще не боюсь тех, кого не видел и с кем не знаком, сир.

— Хороший принцип, надеюсь, мои враги не примут его на вооружение, — одобрил император. — Я навел о вас справки, маркиз. Вы кажется, много путешествовали и хорошо знаете Англию.

Рэв боялась, не слышат ли мужчины громкое биение ее сердца? Откуда, спрашивается, император получил эти сведения? Конечно, у него повсюду имеются шпионы… А вдруг он играет c ними, вдруг ему уже донесли, что настоящий маркиз д'Ожерон убит в Амстердаме? Может быть, он просто подталкивает Армана, чтобы тот выдал себя сам?

Арман по-прежнему держался невозмутимо, лишь слегка нахмурился.

— Вам, вероятно, сообщили, сир, о той досадной штуковине, которая приключилась со мной после ранения. У меня очень плохие отношения с памятью, я иногда не понимаю, я ли это на самом деле. Вы говорите об Англии, но я помню только, что это приятная страна с огромными деревьями и зелеными парками и что в одном поместье, которое я посетил, не знаю, правда, где именно, водится отличная форель!

— Вы сможете снова посетить Англию, маркиз, когда я поставлю ее на колени, — мрачно произнес Наполеон и плотно сжал губы.

— Англия может быть побеждена, но она никогда не станет на колени, — уверенно заявил Арман. — Она умрет как хороший солдат — стоя!

Рэв зажмурилась. Это конец! Арман сам подписал себе смертный приговор. Но к своему удивлению, Рэв услышала смех императора. Она открыла глаза. Да, он смеялся, действительно смеялся!

— Отлично сказано, маркиз! Отлично! Я должен это запомнить. Хорошие солдаты умирают стоя! Да, с таким призывом можно обратиться к моим победоносным войскам!

Посмотрев на каминные часы, он встал:

— Разрешите проводить вас в столовую, графиня! А с вами, маркиз, мы встретимся в Фонтенбло. Когда вы поправитесь и окрепнете, вы привезете во дворец сестру и устроите ее будущее, а о вашем мы поговорим отдельно. У меня всегда найдется место для умного, мужественного молодого человека!

Арман не успел вымолвить и слова: император уже галантно предлагал руку даме. Виконт Шерингем рухнул в кресло, схватился за голову и вслух произнес:

— Вот интересно, почему я это сказал? Почему меня так потянуло говорить об Англии?

Глава 8

Иможен де Монестье вышла из зеленой мраморной ванны и остановилась перед овальным зеркалом, окруженным пухленькими купидонами, Зрелище вполне удовлетворяло ее: совершенное тело, высокая грудь, безупречно белая кожа, легкий румянец — словом, не женщина, а жемчужина!

Горничная обернула ее большим пушистым полотенцем. Иможен опустилась в глубокое кресло и позволила второй горничной вытереть ей ноги, а третья уже держала поднос с пудрами, духами и лосьонами. Многие осуждали и высмеивали экстравагантный образ жизни Иможен де Монестье, но она давно не обращала внимания на пересуды. Условности перестали для нее существовать в тот день, когда юной девушкой она убежала из монастыря, куда ее определили на ученье родители, и приехала в Париж на вьючной лошади какого-то красивого торговца. Это была первая, но далеко не последняя ее эскапада. Невероятно притягательная, умная и жестокая, как большинство авантюристов, она наслаждалась жизнью, пренебрегая всем, кроме собственных желаний и неуемных страстей.

В словаре Иможен отсутствовали слова «любовь» и «нежность». Вокруг нее всегда были мужчины — они восхищались ее красотой, жаждали ее любви, но становились просто рабами, а когда надоедали ей, она легко меняла любовников, менее всего задумываясь, что разбивает чье-то сердце.

Она принадлежала к одной из самых именитых аристократических ветвей Бурбонов. Правда, она пренебрегла их традициями, выйдя замуж за выскочку — наполеоновского генерала, но все равно оставалась стопроцентной аристократкой. И в Париже, и в Фонтенбло хватало красавиц, но ни одна в окружении Наполеона не обладала столь удачным сочетанием красоты и породы. Врагов у нее было не счесть. Родня ненавидела ее за переход в стан врага. А новое дворянство рядом с родовитой Иможен чувствовало себя не в своей тарелке. Ей не прощали безупречного вкуса и утонченности, впитанной с молоком матери, подчеркивавшей их грубоватую вульгарность.

Ее муж, новоиспеченный герцог де Монестье, любимец императора, крупный и некрасивый, был прирожденным солдатом. О его мужестве на поле брани ходили легенды, а солдаты гордились своим командиром. Но под холодным взглядом жены все его триумфы казались несущественными. Тупой и нечувствительный в отношениях с женщинами, Фабьен был в полной власти Иможен. Он бешено ревновал ее, но по горькому опыту знал, что яростью и обвинениями ничего от нее не добьется, кроме холодной улыбки и вопроса, не желает ли он, чтобы она сейчас же покинула его раз и навсегда. Он не представлял себе жизни без Иможен. Человек, при одном упоминании имени которого трепетали целые армии, сам трепетал и обливался потом под спокойным, ироничным взглядом собственной жены.

— Когда-нибудь я тебя убью! — не раз говорил он ей.

— Почему не сейчас? — изогнув нежную шейку, ласково спрашивала она.

Париж не переставал удивляться замужеству Иможен, и, хотя их брак со временем не распался, все по-прежнему продолжали гадать, чем же все это кончится.

— Хоть бы раз с ней случилось какое-нибудь несчастье, — говорила младшая сестра Наполеона, принцесса Полина Боргезе.

Сама она была красива, как греческая богиня, но рядом с Иможен ее очарование бледнело, как луна при свете солнца, и она страстно ненавидела герцогиню, чем только веселила ее.

Красота Иможен требовала экстравагантной, экзотической роскоши. Фабьен де Монестье получал срочные сообщения накануне битвы, а иногда даже на поле боя. Его жене вдруг нужны были деньги или драгоценности и трофеи из стран, которые он покорял именем Наполеона. Сначала запросы жены ужасали генерала, но когда она спокойно и настойчиво стала угрожать, что бросит его, он сдался. Каждую неделю в Париж летели гонцы с запечатанными свертками, везли тяжелые ящики с картинами, мебелью, гобеленами и скульптурами из завоеванных городов.

Император относился к этому спокойно, и свет решил, что он сам влюблен в Иможен. На самом деле все было не так: Наполеона вообще не трогала ее красота. Но кое-что их все-таки связывало. Оба были одинаково хитры, чрезмерно честолюбивы и в определенных обстоятельствах абсолютно безжалостны. Императору льстило, что один из самых выдающихся его генералов женат на женщине, которая по своему рождению должна была бы находиться в стане его врагов. Он находил Иможен полезной. Через нее он узнавал все о самых видных и агрессивных представителях старого режима.

— Расскажите мне об этом человеке, — говорил он и называл имя герцога, о котором ему донесли, что тот плетет против него какую-то интригу.

— А, кузен Жерар! — смеялась Иможен. — Вам нечего опасаться с этой стороны. Довольно мрачный тип, но его жизнь — образец добродетели. Ему не повезло в любви, вот он и растрачивает себя в бесплодных интригах. А донос Фуше можно выбросить в мусорную корзину!

Фуше, маленький и хитрый, с глазами-щелочками на смуглом лице, занимал при Наполеоне посты министра внутренних дел и шефа полиции. Он терпеть не мог Иможен, потому что она высмеивала его, но ему никак не удавалось уличить ее в действиях, враждебных Наполеону. Месяцами его шпионы следили за ней, но не поймали ни на чем, кроме многочисленных супружеских измен, которые Иможен и не пыталась скрывать. Он покраснел от ярости, когда Иможен на торжественном балу при всех спросила его, не намерен ли он сам пополнить список ее любовников, который так энергично составляет. Смех Наполеона сделал оскорбление почти невыносимым. А она не унималась:

— У меня нет секретов, месье Фуше, но если вы мне не верите, разрешаю вам сесть за ширмой у меня в спальне. То, что вы услышите, будет, безусловно, поучительно, но ничего вам не даст!

После этого Фуше оставил ее в покое. Все знали, что это зловещий знак; но Иможен совершенно не боялась. Фактически она не боялась ничего, кроме старости и утраты красоты.

Но до этого еще далеко, решила она, свежая после ванны, вытертая, напудренная и все еще обнаженная, стоя перед зеркалом, пока ее горничная держала наготове мягкую, прозрачную сорочку индийского муслина.