Лиза даже слушать не стала их объяснения.

– Надо перенести его в воду, – сказала она. – Быстрее. Мы знаем, что его мать еще ждет его там.

– Попробуем спустить его на воду.

Кряхтя от тяжести, они пошли к мелководью и, не обращая внимания на холод, встали в воде. Я осталась на берегу и наблюдала за их действиями. Кто-то предложил загрузить малыша на лодку и переправить его ближе к матери. Но человек из Национальных парков высказал неуверенность в том, что малыш вообще удержится на воде, не говоря уже о том, чтобы плыть. И все боялись, что появление лодки спугнет мать и она покинет залив.

– Если у нас получится его стабилизировать, – пробормотал кто-то из спасателей, – мы сможем переправить его дальше в залив…

Они стали тихонько его раскачивать, чтобы он привык к балансу воды, который успел потерять, пока был на берегу. Прошел час или около того, и они зашли глубже. Теперь Лиз и Грэг без всяких гидрокостюмов стояли по грудь в воде. Лиза стучала зубами, да и я замерзла.

Но малыш не двигался.

– Так, хорошо, не будем его подгонять, – сказал один из спасателей, когда им стало ясно, что малыш не поплывет. – Постоим здесь еще, подержим его, пока он не сориентируется. Может, ему нужно еще время.

Даже наполовину погруженный в воду детеныш кита был жутко тяжелым. Мы с Йоши сидели на берегу и смотрели, как они четверо там стоят. Я видела напряженные от тяжести худенькие плечи Лизы и слышала, как она шепотом подбадривает малыша, пытается уговорить его поплыть обратно к маме.

Ближе к двум ночи всем стало ясно, что дела у малыша плохи: он совсем обессилел, дыхание у него было прерывистое и он все чаще закрывал глаза. Я подумала, что он мог заболеть еще до того, как все это случилось. Возможно, и его мама чувствовала это, но просто не могла отпустить его от себя.

Не знаю, как долго они там стояли. Ночь потеряла связь с реальностью, часы медленно ползли в холоде, приглушенных разговорах и все нарастающем отчаянии. Мимо проехали две машины. Их привлек свет наших фонарей. В одной была компания веселых юношей и девушек. Они предложили нам свою помощь. Мы поблагодарили их и попросили ехать дальше. Бедный малыш меньше всего нуждался в том, чтобы вокруг него суетились подвыпившие тинейджеры. Мы с Йоши один раз сходили на «Моби-два» и приготовили кофе. Потом она и Ланс подменили ребят, чтобы те смогли передохнуть пятнадцать минут и немного согреться. Ночь все тянулась и тянулась. Я даже одолжила куртку и натянула ее поверх своей – старые кости, как оказалось, мерзнут сильнее молодых.

А потом мы услышали это. Наводящий ужас, тихий звук со стороны моря. Пронзительный и в то же время низкий звук песни кита пронесся над водой.

– Это его мать! – закричала Лиза. – Она зовет его.

Йоши покачала головой.

– Нет, самки не поют, – сказала она. – Это, скорее всего, самец.

– Сколько раз ты слышала их песню над водой? – с вызовом спросила Лиза. – Это мать, я знаю, это она.

Йоши не стала спорить. Она помолчала, а потом сказала:

– Проводились исследования, и они показали, что самец сопровождает самку и малыша на расстоянии. Как эскорт. Если так, возможно, он их ищет.

– Пареньку, похоже, от этого не легче, – сказал один из ребят из Национальных парков, когда мы сели на влажный песок. – Кажется, у него не осталось сил бороться.

Лиза рядом со мной в отчаянии замотала головой. Ее пальцы посинели от холода.

– Он сможет. Он просто сбит с толку, не понимает, где он. Если дать ему еще время, он поймет, где его мама. Главное, чтобы он ее услышал.

Вот только никто из нас не был уверен в том, что малыш может вообще что-то услышать. По мне, так бедняжка был чуть жив и боролся за каждый вдох. Я уже не была уверена, для чего и для кого они держат его на плаву. К тому времени я сама с трудом держалась на ногах. Я, конечно, крепкий орешек, но все-таки слишком стара, чтобы всю ночь оставаться на ногах. Это я поняла, когда, по совету Йоши, присела и сразу начала отключаться, только напряженные голоса спасателей возвращали меня в реальность.

Вот что хуже всего, когда киты выбрасываются на берег: они как будто хотят умереть, а мы, люди, сами того не сознавая, просто продлеваем их агонию. Каждый раз, когда кто-то из них триумфально уплывает от берега в море, в нас крепнет уверенность в правильности наших действий. Мы готовы сделать все, чтобы спасти каждого, выбросившегося на берег кита. Но что, если иногда правильно оставить выбросившегося кита в покое? Может, мы не нужны этому малышу? И если мы оставим его в покое, его мама придет и сама как-нибудь заставит поплыть в море? Я слышала, что такое случалось. Думать о том, что страдания китов лежат на нашей совести, было просто невыносимо, и я постаралась переключиться на всякие бытовые мелочи: стала думать о кроссовках для Ханны, о сломанном чайнике и неоплаченных банковских счетах. А потом, подозреваю, я задремала.

Когда солнце появилось над мысом и его бледные лучи осветили группу спасателей, один из парней объявил, что надежды больше нет, и я встряхнулась.

– Его следует умертвить, – сказал этот парень из Национальных парков. – Если будем продолжать удерживать его на плаву, его мать тоже может выброситься на берег.

– Но он ведь еще жив, – сказала Лиза.

Ее лицо было серым и изможденным. Она дрожала в мокрой одежде. Йоши предлагала ей переодеться, но Лиза отказывалась, потому что все равно снова бы вошла в воду.

– Он еще жив…

Грэг обнял ее за плечи. Глаза у него покраснели, подбородок стал темным от щетины.

– Лиза, мы сделали все, что могли. Мы не можем подвергать риску его мать.

– Но он же не болен! – закричала Лиза. – Это все проклятые лодки. Если у нас получится отправить его к маме, с ним все будет хорошо.

– Нет, – сказал парень из Национальных парков и положил руку на спину малышу. – Мы с ним уже восемь часов. Мы относили его на глубину и возвращали обратно, а он так и не двигается. Он слишком маленький и слишком слабый, чтобы вернуться в море. Если мы занесем его глубже, он утонет, и я не хочу в этом участвовать. Извините, ребята, но он никуда не поплывет.

– Плохо дело, – сказал Ланс.

Йоши, которая стояла рядом с ним, заплакала. Я сама с трудом сдерживала слезы.

Лиза гладила малыша и умоляла:

– Еще полчаса, только полчаса. Если бы мы могли переправить его к маме… Послушайте, она бы знала, если бы он не мог этого сделать. Правильно? Она бы оставила его, если бы знала.

Мне пришлось отвернуться, так тяжело было слышать это из ее уст.

– Его мать сейчас ему не поможет, – сказал парень и пошел к своему грузовику.

– Тогда надо позволить ему умереть рядом с матерью, – все умоляла Лиза. – Нельзя, чтобы он умер один. Мы можем отвезти его ближе к матери.

– Я не могу этого сделать. Даже если при перевозке мы не нанесем ему вреда, нет никакой гарантии, что она подпустит нас к себе. Мы можем вызвать у нее агрессию.

Надо было разбудить Ханну и отвезти ее в школу, и я ушла, но можно сказать, что сбежала, настолько тяжело было смотреть на все это. Я рада, что не видела, как малышу сделали два укола, а ребята из парков чертыхались, потому что они не подействовали на малыша. Им потребовалось еще двадцать минут, чтобы найти винтовку. Потом Йоши мне рассказала, что, когда винтовку приставили к голове малыша, бедняжка сделал последний булькающий выдох и умер. И тогда они все, промокшие и продрогшие, расплакались. Даже здоровый парень из Национальных парков, который говорил, что это у него второй такой случай за последние две недели.

Но, по словам Йоши, Лиза сорвалась. Она так рыдала, просто заходилась. Грэг держал ее, боялся, что с ней случится истерика. Она зашла в воду, вытянула перед собой руки и просила прощения у матери малыша, как будто это она лично была виновата в его смерти. Когда ребята накрыли его брезентом, чтобы не привлекать внимания любопытных туристов, Лиза так сильно плакала, что парень из Национальных парков даже незаметно спросил у Ланса, все ли у нее в порядке… в смысле, с головой.

Йоши сказала, что после этого Лиза немного успокоилась. У Грэга в бардачке была бутылка, и он дал ей сделать большой глоток коньяка. Ланс и Йоши сделали по глотку, чтобы взбодриться, а Лиза выпила еще. А потом добавила. И когда солнце поднялось над заливом и осветило прикрытое тело на берегу и невыразимую красоту вокруг, когда стихли крики (мы все надеялись, что это все же не была его мать), Лиза, пошатываясь, забралась в грузовик и поехала к Грэгу.

9

Майк

Будь проклят этот синдром смены часового пояса. Начало седьмого утра, а я был уже неестественно бодр и обдумывал только что состоявшийся разговор с Деннисом. Я старался убедить себя в том, что мне все показалось и разговор прошел гладко, потому что иначе и быть не могло.

Нетрудно было догадаться, в чем дело. Я проснулся в начале пятого и какое-то время лежал в темноте, а в голове у меня крутились дурные мысли. В конце концов я встал. В отеле, кроме меня и Ханны, не было ни души. Я побродил по пустым комнатам, по пути прихватил бинокль Кэтлин и вернулся к себе. Встав у окна, я настроил бинокль. Сцену на берегу освещали только лучи фонарей и вспышки фар проезжающих мимо машин. Я видел, как Грэг и другие ребята из команд преследователей по очереди заходят в воду. Спустя какое-то время я узнал Лизу (по цвету штормовки), она сидела на берегу, а два парня разговаривали рядом с чем-то похожим на брезент.

Я в очередной раз проклял часовые пояса и сказал себе, что через неделю сон должен восстановиться. Потом я задернул шторы и сварил кофе. Трудно было удержаться от того, чтобы снова не подойти к окну. Когда решается вопрос жизни или смерти, это всегда притягивает, даже если речь идет о животном. Но у меня лично желание посмотреть на такое всегда вызывает неприятные ощущения, как будто это вскрывает в моем характере какие-то дефектные черты: эгоизм и равнодушие.