Джоджо Мойес - Серебристая бухта

– Они… э-э… побежали смотреть мой подарок.

Лиза поставила блюдо на стол.

– Да? И что же ты ей подарил? – поинтересовалась она и начала снимать пленку с сэндвичей.

– Купил у старика Картера. Маленькая гребная лодка. Я ее надраил и подкрасил. Она в отличном состоянии.

Лизе потребовалась целая минута, чтобы усвоить то, что я сказал. Она молча смотрела на стол, потом подняла голову и уставилась на меня.

– Повтори, что ты ей подарил?

– Маленькую лодку. Теперь у нее будет своя. Я думаю, после нескольких уроков она сможет выйти в залив с друзьями и посмотреть на бутылконосов. – Признаюсь, меня немного напугало выражение лица Лизы, поэтому я добавил: – Когда-нибудь же у нее должна появиться своя лодка.

Лиза поднесла сложенные ладони ко рту, как будто молилась. Но она явно не собиралась меня благодарить.

– Грэг?

– Что?

– У тебя последние мозги отказали?

– Чего?

– Ты купил моей дочери лодку? Моей девочке, которой запрещено выходить в море? О чем ты, черт тебя возьми, думал? – Лиза не на шутку разозлилась.

Я тупо смотрел на нее и не мог поверить, что она это всерьез.

– Я всего лишь побаловал девочку в ее день рождения.

– Не твое дело баловать мою дочь в ее день рождения.

– Она живет на море. У всех ее друзей есть маленькие лодки. Почему ей нельзя?

– Потому что я сказала ей, что нельзя.

– Но почему? Какой вред от лодки? Она ведь может научиться, разве нет?

– Она будет учиться, когда я буду готова к тому, чтобы она училась.

– Ей одиннадцать лет! Чего ты так злишься? В чем дело-то?

Лиза не отвечала, и тогда я показал на Ханну, которая стояла у дверей моего сарайчика.

– Посмотри на нее – она же чуть не прыгает от радости. Она сказала своим друзьям, что это самый лучший подарок на день рождения в ее жизни.

Лиза не желала ничего слышать, она просто стояла напротив меня и кричала:

– Да! А теперь я должна превратиться в злую ведьму, которая запрещает ей принять этот подарок! Спасибо тебе огромное, Грэг!

– Так не запрещай. Пусть у нее будет лодка. Мы ее всему научим.

– Мы?

Вот тогда-то и возник Майк. Я успел забыть, что он спит в моей машине. И вот он появился: лицо еще помято после сна, в руках чемоданы, стоит и не знает, куда себя девать. Я бы с радостью послал его подальше.

Но Лиза его не заметила, она продолжала бушевать:

– Ты, Грэг, должен был сначала спросить меня, а потом уже пытаться завоевать любовь маленькой девочки с помощью этой проклятой лодки. Потому что это единственное, что ей запрещено иметь последние пять лет.

– Это всего лишь маленькая гребная лодка. Не какой-нибудь быстроходный катер с двигателем в двести лошадиных сил.

Теперь уже и я разозлился на Лизу. Получалось, что она обвиняет меня в том, что я пытался навредить ее ребенку.

– Простите… Не могли бы вы…

Лиза стояла спиной к англичанину, она, не оглядываясь, подняла руку и продолжила:

– Просто не лезь в мою жизнь, ладно? Я сто раз тебе говорила, что не хочу с тобой никаких отношений, и то, что ты подлизываешься к моей дочери, это не изменит.

Наступила пауза. Видит бог, она знала, что мне будет больно.

– Подлизываюсь? – Мне даже повторять это было противно. – Я подлизываюсь? Да за кого ты меня принимаешь?

– Просто уйди, Грэг.

– Простите, что я вас перебиваю…

– Мам?

Ханна стояла рядом с этим англичанином, от счастливой улыбки именинницы не осталось и следа. Она переводила взгляд с меня на Лизу и обратно.

– Почему ты ругаешь Грэга? – тихо спросила Ханна, зрачки у нее стали широкими, как будто бы Лиза ее напугала.

Лиза сделала глубокий вдох.

– Я бы… э-э… мне кто-нибудь может показать, где найти администратора?

Лиза вдруг поняла, что мы не одни. Раскрасневшаяся от собственного крика, она повернулась к англичанину и переспросила:

– Администратора? Вам надо поговорить с Кэтлин, она вон там. Леди в синей блузке.

Он попытался улыбнуться, пробормотал что-то про английский акцент и, чуть помешкав, исчез из поля зрения.

Ханна все еще стояла рядом со мной. Когда она заговорила, у нее был такой тихий печальный голос, что мне захотелось отвесить ее маме оплеуху.

– Я правильно понимаю? Это значит, что мне нельзя оставить себе лодку?

Лиза резко повернулась в мою сторону, и я как физический удар ощутил все, что она обо мне думала. Это было не очень приятно.

– Мы поговорим об этом позже, милая.

– Лиза, – ради Ханны я старался говорить доброжелательно, – я и в мыслях не держал…

– Мне это неинтересно, – оборвала меня Лиза. – Ханна, скажи своим друзьям, что пришло время торта. – Ханна не двинулась с места, и Лиза махнула рукой. – Иди же, а я посмотрю, сможем ли мы зажечь свечи. С таким ветром это будет непросто.

Я положил руку на плечо Ханны:

– Твоя лодка всегда будет ждать тебя в моем сарайчике. Как только будешь готова – забирай. – Я не собирался сдавать позиции.

После этого я развернулся и зашагал прочь. Я не горжусь тем, что тогда бормотал себе под нос.

Йоши перехватила меня у грузовика.

– Грэг, не уходи, – попросила она. – Ты же знаешь, как она из-за всего этого волнуется. Не надо портить день рождения Ханны.

Она примчалась из кухни, чтобы остановить меня, и у нее в руке все еще был подарочный пакет.

Я хотел сказать, что это не я могу испортить день рождения. Это не я, как одержимый, запрещал маленькой девочке получить в подарок то, что она хотела больше всего на свете. Не я вел себя так, будто у моего ребенка нормальное детство, но сам при этом никогда не говорил о ее родных, за исключением Кэтлин. Я бы не стал три или четыре раза в год кидаться к ней с объятиями, а на следующий день вести себя так, будто вообще ее не замечаю. Я знаю, когда и в чем виноват, а еще я знаю, что иногда вообще ни в чем не виноват.

– Скажи ей, что мне надо вывести лодку в море. – Прозвучало грубо, мне даже самому стало неприятно, – в конце концов, Йоши была здесь ни при чем.

Но я не собирался выходить в море. Я собирался пойти в ближайший бар и пить там, пока не найдется кто-то достаточно хороший, чтобы сказать мне, что мы сделаем это и на следующий день.

Сейчас, учитывая размеры нашей страны, в это трудно поверить, но когда-то китобойный промысел был главной добывающей промышленностью в Австралии. В девятнадцатом веке китобойные суда прибывали из Британии, выгружали нам каторжников, загружали к себе выловленных нами китов, а потом продавали их нам же в наших портах. Как говорил Нино, такой вот бартер. Потом оззи [23]поумнели и стали думать о собственной выгоде. В конце концов, кита можно использовать для самых разных вещей: жир – для лампового масла, свечей и мыла; китовый ус – для корсетов, мебели, зонтиков и хлыстов. Не сложно догадаться, что в то время больше всего заказывали хлысты. Китобои главным образом охотились на южных правильных китов. Этих китов называли «правильными», потому что поймать их было легче легкого. Бедные твари были, наверное, самыми медлительными в Южном полушарии и мертвые не тонули, так что их просто буксировали на сушу. Легче охота могла бы стать, только если бы киты своим ходом плыли на перерабатывающий завод.

Теперь они, конечно, под защитой, то есть то, что от них осталось. Но я до сих пор помню печальную картинку из детства, когда две шлюпки отбуксировали кита в наш залив. Даже тогда мне это показалось неправильным. Я наблюдала, как его, огромного, неповоротливого, с раздувшимся брюхом, вытащили на берег, он лежал и злобно смотрел пустым глазом в небо, как будто проклинал человека за жестокость. Мой отец хвастал, что его девочка способна поймать любую рыбину. Я действительно умела подсекать, вытаскивать на сушу и потрошить и делала это четко и эффективно, кто-то мог бы сказать – хладнокровно. Но когда я увидела того южного кита, я заплакала.

На Восточном побережье не было такого безумного истребления, как на Западном. Перед концом войны китов здесь добывали мало, если не считать наше укромное место. Возможно, из-за того, что они подходили слишком близко и можно было увидеть их с берега, Сильвер-Бей стал базой охотников на китов. (Команды преследователей считали себя своего рода наследниками охотников.) Когда я была девочкой, на китов охотились с маленьких шлюпок. Это казалось справедливым, и добыча держалась на низком уровне. Но потом людей одолела жадность.

В период между тысяча девятьсот пятидесятым и шестьдесят вторым убили и переработали на заводах Норфолка и Моретона [24]примерно двенадцать с половиной тысяч горбатых китов. Китовый жир и мясо делали людей богаче, и китобои, чтобы повысить уровень добычи, использовали современное оружие. Их суда стали больше и быстрее, объемы перевозок возросли. К тому времени, когда в водах Австралии запретили охоту на горбачей, китобои уже пользовались сонарами и гарпунными пушками. Мой отец с презрением говорил, что они были вооружены как на войне.

И естественно, они перебили слишком много китов. Китобойцы утюжили океан, пока горбачей почти не осталось, а потом постепенно вышли из этого бизнеса. Перерабатывающие заводы закрывались или переключались на морепродукты. Побережье залива медленно вернулось к своей прежней небогатой и нешумной жизни. И большинство из нас испытало облегчение. Мой отец любил вспоминать романтику китобоев девятнадцатого века, когда человек против кита выходил с гарпуном, а не с гранатами с пентритом, поэтому он купил перерабатывающий завод в Сильвер-Бей и превратил его в музей. Сейчас ученые считают, что мимо нас каждый год мигрирует тысячи две горбачей, а некоторые говорят, что их популяция никогда уже не восстановится.