Голос его стал жестким, отрывистым, когда он вспоминал, как увидел ее маленький гроб, который несли на руках опечаленные жители деревушки в тот серый пасмурный день.

— В тот момент мне показалось, что я сошел с ума, — продолжал Малколм. — Я помню, как, задыхаясь от слез, бродил по горам, как кричал и проклинал Господа и всех, весь мир, и считал сам себя проклятым. Тогда я твердо решил вступить в поединок с судьбой.

Сейчас, когда я говорю вам это, все может показаться истерией, сплошным абсурдом, но тогда в горах, под серым небом, глядя на такое же серое море вдали, я был готов принять такое решение.

Мир для меня опустел, он ничего не стоил и ничего не значил, раз у меня отняли то, что было мне дороже всего на свете, и так безжалостно покарали за мои чувства и мою любовь. Я не хотел более испытывать страдания и боль. С того момента я отрекся от дружбы и от любви. Я ничего не хотел давать и зарекся что-либо просить. Что же касается любви, привязанности, чувства доброты, то с этим я покончил навсегда.

Он умолк, наступила долгая пауза.

— И поэтому вы женились на Марсии, — тихо заключила Джасмин.

— Да, я женился на Марсии, — ответил Малколм. — Ей не нужен был мужчина, она просто хотела уехать с Ривьеры. А я не нуждаюсь в жене, но, согласно бытующему поверью, что всегда найдется кто-то, кто готов гарантировать оплату чужого векселя, я согласился помочь ей.

— Это было великодушно с вашей стороны, — сказала Джасмин, и это прозвучало как вопрос, на который она ждала ответа.

— Разумеется, я сделал это не из великодушия, — промолвил чуть с вызовом Малколм. — Это, если хотите знать, мой первый вызов судьбе или злокозненному хитроумию какого-нибудь китайского божка. Пусть-ка попробуют и дальше причинять мне зло. Я был бы рад, — добавил он, — если бы Марсия оказалась уличной девкой самого низкого пошиба. Тогда мне хотелось наказать себя, насколько это возможно, за последний полет моей фантазии, за счастье, которое я испытал в те несколько часов, что провел с Элизабет.

— А теперь? Что вы намерены делать дальше? — спросила Джасмин Френч.

Малколм пожал плечами.

— Марсия вольна уйти, когда хочет, — ответил он. — Она совершенно свободный человек, и если ей нужен развод, разумеется, я дам ей его.

— А если она не пожелает развода? — полюбопытствовала Джасмин. — Что, если ей захочется остаться здесь, с вами?

— Временно, я думаю, это возможно, — просто ответил Малколм. — Пока у нее нет никаких планов и друзей, мой дом остается ее убежищем. Но рано или поздно она захочет выйти замуж, иметь свой настоящий дом и настоящего мужа, и я, по условиям контракта, сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ей.

— А вы? — не унималась Джасмин. — Разве вам не хочется иметь жену и детей?

Он посмотрел на нее так, будто испугался, и Джасмин поняла, что задела его за живое.

— Никогда, — произнес он хриплым от волнения голосом.

— Даже ради дома? — настаивала Джасмин. — Или ради наследников, которые носили бы ваше имя и продолжили традиции рода? Я не верю, что вы говорите искренно.

— Такое невозможно, уверяю вас, — сердито ответил Малколм.

Встав, он беспокойно зашагал взад и вперед по ковру перед камином.

— Но почему невозможно? — не могла понять Джасмин. — Почему несчастливый брак, любовь к прелестной и достойной вашей любви девушке, а затем этот поспешный брак с Марсией должны помешать вам иметь семью? Ведь это так естественно? Вы должны иметь детей, этому дому нужны дети и вам тоже, даже если вы не хотите в этом признаться.

— Дети от еще одного брака без любви? — насмешливо спросил Малколм. — Это не очень разумное решение, уверяю вас.

— Марсия очень красива, — задумчиво произнесла Джасмин. — Но ей уже двадцать пять, и время подумать о будущем. Если вы намерены с ней развестись, то сделайте это поскорее, ради Марсии. — Она вздохнула. — Жаль, что вам предстоит таскаться по судам, но, если это единственный выход, спорить бесполезно. Что ж, — добавила она с печальным вздохом. — С ее красотой, будучи леди Грейлинг с неплохим денежным обеспечением в виде алиментов, она без труда найдет себе мужа.

Малколм бросил быстрый взгляд на Джасмин, словно ее цинизм удивил его.

— Вы хотите сказать, что она получит треть моих доходов? — спросил он.

— Кажется, да. Я не ошиблась? — поинтересовалась Джасмин. — Впрочем, это не столь важно. Меня прежде всего интересует счастье Марсии.

— Я не хочу, чтобы вы думали, — перебил ее Малколм, — будто меня не устраивает ее пребывание здесь и я хочу поскорее от нее избавиться.

— Разумеется, я так не думаю, — быстро промолвила Джасмин. — Я вижу, как хорошо она справляется с ролью леди Грейлинг, бедная девочка, несмотря на все трудности и, простите меня за откровенность, без всякой вашей поддержки. Она уже успела заслужить уважение всех ваших соседей и особенно арендаторов.

— Что ж, она пытается загладить мои недостатки, — мрачно буркнул Малколм.

Вдруг он увидел Джасмин совсем рядом, лицо ее было строгим, серые глаза смотрели на него в упор.

— Но вы, кажется, будете довольны, — сказала она, — если все это пойдет прахом?

— О чем вы? — удивился Малколм.

— О наследстве, которое вы так неожиданно получили, — ответила Джасмин. — Вы погубили свою карьеру, неудачно женились, неужели вы собираетесь продолжать в том же духе только потому, что малодушны, не хотите посмотреть на себя со стороны и боитесь ответственности?

Она перевела дух.

— Если вы и на этот раз потерпите неудачу, стало быть, вам нравится быть несчастным. Да, вы страдали, разумеется, я знаю, что вы страдали, но и другие страдают тоже, такое случается в жизни с каждым. Слабые ноют и терпят неудачу, сильные становятся сильнее, ибо преодолели трудности и победили.

В голосе Джасмин звучали низкие нотки.

— Вы пытаетесь прервать общение с людьми, жить отшельником, потому что женщина, которую вы полюбили и которая тоже испытывала к вам глубокое чувство, умерла. Разве лучше ей было бы увидеть, какую слабенькую; беспомощную любовь вы могли бы ей предложить?

Она, как вы сказали, посвятила всю свою короткую жизнь тому, чтобы дарить людям добро и счастье, она и вам подарила свою дружбу и любовь — все, что у нее было. И потому лишь, что Господь, любя ее, призвал ее к себе раньше, чем вы того ждали, вы собираетесь таким странным образом отблагодарить ее за привязанность и дружбу? Взгляните на себя. Что вы увидите? Человека, забывшего свой долг, повернувшегося спиной к своим святым обязанностям.

— Это неправда! — гневно прервал ее Малколм. — Я выполняю свои обязательства здесь, я отдаю каждую минуту заботам о поместье.

— Неужели вы искренне верите, что это все, что с вас спросится? — неумолимо продолжала Джасмин. — Вы отлично знаете, что это не так. Ваши обязательства распространяются, вернее, должны распространяться гораздо дальше тех нескольких акров земли, которые носят ваше имя.

Вы в долгу не только перед этим парком и домом вашей семьи, но и перед графством, всей округой и даже перед самой страной.

Кто из нас может знать и тем более утверждать, где начинаются и кончаются в эти смутные времена наши обязательства перед соседом?

А вы отлично знаете, как знаю это и я, что не несете своей доли ответственности, ибо, чураясь людей, вы отнимаете у них радость общения, на что они имеют право, и отнимаете так грубо, как отнимают деньги или отказывают в крове и гостеприимстве.

Малколм и сам не знал, зачем он ее слушает, зачем позволяет ей говорить с ним в таком тоне, почему остается и не покидает комнату?

Джасмин Френч была одного с ним роста, говорила тихим голосом, но речь ее была четкой и ясной, и каждое слово было подобно удару молотка. Он знал, что она говорит правду.

Но Джасмин, кажется, решила, что этого ему мало.

— Вы неблагодарны, — продолжала она. — А это, я считаю, самый страшный грех, какой может совершить человек. Вы ни словом не выразили свою благодарность судьбе за то, что она дала вам возможность встретить Элизабет, за то, что вы узнали ее, за минуты несказанной радости, которые были вам подарены и которых никто и никогда не сможет у вас отнять.

Подобно всем людям, вы готовы плакать, когда вам больно, молить судьбу, когда вам чего-то хочется, и ждать счастья, как чего-то положенного вам по праву.

А если дела идут плохо, пусть даже кратковременно, вы ругаете жизнь, впадаете в отчаяние и готовы совершить любой вид морального самоубийства.

Вам не приходит в голову благодарить Господа за милости, которые он вам даровал, за то, что он, по вашему же собственному признанию, дал вам счастье встретить и полюбить святую.

— Вы слишком беспощадны ко мне, — растерявшись, пробормотал Малколм.

Но, протестуя, он не обижался на нелестные слова Джасмин, которые не требовали ни ответа, ни опровержения. Малколм знал, что Джасмин Френч сказала правду.

Он чувствовал себя нагим и пристыженным. Остатки гордости, которой он до сих пор пытался отгородиться от внешнего мира, были безжалостно сорваны, как ненужное тряпье. Но прежде чем он осознал это и прежде чем наступившая пауза вызвала чувство неловкости между ними, Джасмин пожелала ему доброй ночи и ушла, так же неожиданно, как и появилась.

Малколм снова был один. В потухающем камине тлели угли.

— Самый страшный грех, — неожиданно вслух повторил Малколм.


Джасмин Френч уехала. Малколм провожал ее до самого Лондона.

В густой толпе на платформе они пожали друг другу руки, и Джасмин тут же последовала за носильщиком, подхватившим ее вещи. Она выглядела значительной и уверенной в своем хорошо сшитом дорожном костюме.

Джасмин поблагодарила Малколма за дни, проведенные в Грейлинге, и он понял, что пребывание в поместье ей понравилось.