Марсия стояла за дверью и прислушивалась к удалявшимся шагам Малколма; вот он спустился с крыльца, пересек тротуар и пошел к такси.

Ей было слышно, как он расплатился с шофером и зашагал по улице в темноту ночи, как это делает мужчина, если он чем-то обеспокоен или хочет побыть один.

Когда шаги его затихли, она устало пересекла слабо освещенный холл. Поднявшись в свою комнату, Марсия бросила пальто на кровать и, подойдя к окну, широко раздвинула темно-зеленые портьеры и посмотрела на пустую ночную улицу.

Она не надеялась увидеть уходящего Малколма, но ей хотелось вдохнуть полной грудью тот ночной воздух, которым дышал он, и ощутить вкус свободы, которая была у него и которой она так завидовала.

Именно о такой свободе она просила его сегодня вечером, считая брак возможностью избавиться от всего, что было ей так ненавистно.

Раньше, много лет назад, она верила, что замужество — это любовь. Сейчас же, в полном отчаянии, потеряв иную надежду на избавление от угнетающего ее образа жизни, она искала в браке то, что некогда искала ее мать, — возможность убежать от всего, что опостылело.

Если бы Глэдис Флетчер знала, на какие унижения обрекла свою дочь, она, возможно, не была бы столь бессердечна к ней и изменила бы свое жестокое решение, накрепко связавшее судьбы отца и дочери.

Однако Марсия не верила в то, что ее мать способна понять ее.

Второй брак для Глэдис Флетчер оказался подарком судьбы. Живя теперь в мире, к которому всегда тяготела, она не сможет понять стремления молодой девушки быть независимой от мужчин, их опеки и защиты.

Если бы Марсия попыталась объяснить матери, что намерена сама зарабатывать на хлеб, быть во всем самостоятельной и даже готова жить в полном одиночестве и только в Англии, та сочла бы, что Марсия просто истеричка. Глэдис не мыслила себе жизни без мужчины, поэтому никогда не смогла бы понять дочь, которая думала иначе.

За годы жизни на Ривьере Марсия все же обрела друга.

Весной в Канны ежегодно приезжала известная английская писательница. В своей вилле в горах с видом, на город и море она отдыхала и обдумывала сюжет очередного романа. Она была немолода, и ее жизнь шла по строго заведенному ею распорядку. Сколько бы она ни разъезжала, посещая места, расписанные по месяцам, все знали, что если она задумает посетить Канны, то сделает это первого февраля и так же точно покинет город первого апреля.

Состарившись, писательница полюбила собак.

— Они никогда не разочаровывают, — повторяла она не раз. Именно благодаря маленькой беленькой собачке какой-то особой породы в жизнь Марсии вошла эта женщина.

Собаку сбило проезжавшее такси, и Джасмин Френч растерянно стояла над ней, пока ей на помощь не пришла Марсия.

Подняв с мостовой собачку, она с милю пронесла ее на руках в поисках ближайшего ветеринара, который, осмотрев животное, успокоил их. Собачка не очень пострадала, лишь получила несколько ушибов, сказал он, пару дней покоя, и она оправится.

Марсия проводила мисс Френч до ее виллы и была приглашена на чашку чая, за которой последовала необычайно интересная беседа, какой у нее в жизни еще не было.

Они говорили о книгах и Англии.

Марсия успела прочитать несколько романов Джасмин Френч и была знакома с ее книгами о сельской Англии.

Ни один автор, каким бы пожилым и мудрым он ни был, не может устоять перед похвалой и восхищением в глазах юного впечатлительного читателя, да еще если восхищение граничит почти с обожанием.

Мисс Френч говорила, а Марсия слушала. Так вошли в обычай их чаепития под сенью деревьев в саду виллы мисс Джасмин Френч.

За весь год Марсия не написала ни единого письма своему новому другу, но утром первого февраля, в день своего приезда, мисс Френч получила букет нежно-розовых роз. Карточки, от кого они, не было, но, расспросив сторожа виллы, писательница без труда догадалась, кто прислал ей цветы. На следующий день она села и написала своим аккуратным и красивым почерком приглашение Марсии навестить ее. Она, правда, опасалась, что за год пребывания на Ривьере девушка могла измениться в худшую сторону, и была рада, когда убедилась, что этого не произошло.

Марсия, пожалуй, стала чуть более сдержанной и молчаливой, избегала говорить о себе и отце, однако по-прежнему восхищалась мисс Френч и готова была на нее молиться.

За два месяца пребывания писательницы в Каннах они часто встречались, и Марсия никогда еще не была так счастлива.

У нее был друг, с которым она могла говорить на родном языке, кто знал так много о книгах, любил лошадей и считал, что туманный и ветреный день в Англии стоит дороже нескольких месяцев солнца в любой части мира.

Джасмин Френч не пыталась убеждать Марсию смириться со своей судьбой, наоборот. Она раздувала в ее душе, сама того не ведая, огонь протеста. Ее яркие образные рассказы заставляли девушку вспоминать о родной Англии то, что она, казалось, совсем забыла.

За все годы их знакомства Марсия, однако, так и не доверилась своему другу полностью. Джасмин Френч много знала о ней из местных сплетен и разговоров, но, уважая молчание Марсии, не задавала вопросов.

Малколм был первым человеком, кому Марсия сказала, хотя сдержанно и коротко, о своей нелюбви к Каннам и желании уехать отсюда как можно скорее.

Сначала она не могла понять, что вызвало в ней в первую же их встречу такую неприязнь к Малколму. Она почувствовала ее сразу же, когда вошла в бар отеля и увидела, как отец, беседуя с вновь прибывшим джентльменом, пытается добиться его расположения.

Потом, при более близком знакомстве, она поняла, что Малколм, а вовсе не отец и его поведение, заставляет ее испытывать жгучее чувство стыда, переходящее в настоящий гнев. Никому еще полковник не излагал своих планов и идей с такой откровенностью.

Когда они однажды возвращались в пансион после очередного ужина с Малколмом, ее отец с видом победителя неожиданно воскликнул:

— Вот человек, за которого ты должна выйти замуж.

В то мгновение в сумерках он показался ей сумасшедшим.

Именно тогда он наконец сказал ей, не прямо и откровенно, а как всегда, уклончиво и с недомолвками, что ее брак — это единственный выход из положения, в котором они оба оказались.

Отец намекал ей на это и раньше, его надежды не были для нее секретом, но теперь, когда полковник отважился сказать об этом открыто, неприязнь между отцом и дочерью только усилилась.

Что сказано, того не воротишь, и слов не возьмешь обратно. Но с этого момента оба стали чувствовать какую-то тягостную неловкость. Это убеждало Марсию, что с отъездом Малколма из Канн их с отцом жизнь станет еще более невыносимой.

Ужаснувшись откровенному высказыванию отца, яростно, всем своим существом протестуя против сложившейся ситуации, Марсия стала держаться еще более холодно и отстраненно в обществе Малколма.

Но в этот вечер отчаяние ее дошло до предела, и она, не выдержав, произнесла вслух то, о чем думала со дня их первого знакомства.

Она чувствовала, что Малколм — единственный человек, которому она может довериться. Он не похож на остальных джентльменов, которых она встречала на Ривьере. В нем было что-то по-английски надежное, близкое и родное.

К тому же Марсия не сомневалась, что Малколм — не горожанин, и чем больше она думала о нем в последние дни, тем больше интуиция подсказывала ей, что ему можно верить. Для Марсии он был человеком старшего поколения, и это было его преимуществом перед всеми. Она не могла доверять своим ровесникам и опасалась их. Молодые люди слишком настойчиво навязывали ей свое внимание и не желали примириться с тем, что их общество ей неинтересно.

В этот вечер, танцуя с ней в казино, Малколм словно помолодел, стал более человечным. Именно это побудило ее обратиться к нему.

И хотя он отказал ей, это не причинило ей боли и не заставило страдать от стыда.

Ей было понятно его удивление. Обращаясь к нему с такой необычной и неожиданной просьбой, она понимала безнадежность своей попытки, было бы просто глупо надеяться на что-то. В тот момент Марсия впервые испытала уважение к Малколму, какого не испытывала ни к кому в своей жизни. Более того, она почувствовала, что не робеет перед этим человеком и не боится его. В первое время она относилась к нему настороженно, как ко всякому мужчине, если инициатором знакомства с ним был ее отец, ибо это означало, что теперь от нее чего-то ждут, и ради отца она вынуждена многое терпеть.

Но потом сдержанность и молчаливость Малколма стали даже пугать ее. Теперь же она понимала, что все ее страхи были напрасны. Он сам был в беде, его жизнь не сложилась, возможно, он в опасности, и все это как-то сближало их.

Вот почему, поддавшись порыву, она, прощаясь, поцеловала его.

Каждая могла бы сделать это, ведь так целуют ребенка, любимое домашнее животное или даже мужчину, к которому испытываешь просто симпатию или понимаешь, что ему плохо. Такой поцелуй ровным счетом ничего не значит и ни к чему не обязывает — так, просто великодушный дар от чистого сердца.

Одна в своей комнате, Марсия думала о Малколме как о ком-то, кто вошел в ее жизнь и сможет помочь ей.

У него жизненный опыт, он настоящий мужчина и добрый человек.

Однако странно, что ей ни разу не пришла в голову мысль: думает ли он о ней?


Из окон виллы лились медленные звуки рояля.

Малколм, одетый в теплое пальто, почувствовал, как рядом чуть вздрогнула Элизабет — то ли от озноба, то ли от звуков музыки, — и, плотнее укутавшись в меховую накидку, взяла его за руку.

Вокруг них на фоне звездного неба темнели силуэты деревьев, далеко внизу сияло огнями побережье. После теплого дня ночной воздух был холодным, с морозцем, из-за близости заснеженных вершин.

Иван заботливо укутал ноги сестры пледом и лишь потом ушел в дом, взяв с Элизабет обещание, что если она почувствует хоть малейший холодок, то немедленно вернется в дом.