Автор: Кэти Эванс


Книга: Сердцеед


Оригинальное название: Manwhore


Серия: Сердцеед#1.


Переводчик: Иштар


Редактор: Devi


Вычитка: Иштар, Devi


Художественное оформление: Ms.Lucifer


КЭТИ ЭВАНС

СЕРДЦЕЕД


АННОТАЦИЯ

Эту историю я ждала всю свою жизнь, и имя ей - Малкольм Кайл Престон Логан Сент (да-да, Сент, как «Святой»!) Но пусть его фамилия не вводит вас в заблуждение. В этом мужчине нет ничего святого, разве что адское веселье на его вечеринках. Самый горячий предприниматель за всю историю Чикаго, он настоящий мужчина, владеющий слишком большим капиталом и вниманием слишком многих женщин.

Таинственный. Богатый. Легендарный. Всю жизнь пресса вьется вокруг него, выискивая пикантные детали, желая увидеть, реальна ли его сказочная жизнь, или в соцсетях это все обман и ложь. С тех пор, как он стал известен, он очень пристально хранит свои секреты. И вот тут появляюсь я.

Получив задание расследовать Сента и раскрыть его неуловимую личину, я намерена написать о нем историю, которая изменит мою карьеру.

Но я никогда не думала, что он изменит мою жизнь. Шаг за шагом, я начинаю задаваться вопросом, а я ли веду расследование о нем... или это он разоблачает меня.

Что случается, когда мужчина, которого зовут Святым, заставляет вас желать согрешить?


♥ ♥ ♥

Глава 1

РАБОТА МОЕЙ МЕЧТЫ

Этим утром я вошла в офис Хелен, будучи уверенной, что меня уволят. Вообще-то, мое увольнение не входит в обязанности моего босса. Это задача отдела по работе с персоналом. Только вот этот отдел сократили. «Эдж», журнал, для которого я пишу и который люблю с тех пор, как закончила колледж, стоит на краю пропасти.

Три шага внутрь загроможденной комнаты, забитой стопками старых журналов, выпущенных нами и нашими конкурентами, и мой завтрак (кофе с двумя ложками сахара и клубничный джем на цельнозерновом тосте) в желудке превращается в камень.

Даже не отрывая взгляда от папок в руке, Хелен указывает мне на стул напротив своего.

— Рейчел, присядь.

Я тихонько сажусь, и тысяча вещей вертится у меня на языке: я могу работать лучше; я могу работать больше; позвольте мне работать больше, две статьи в неделю вместо одной. Даже: я буду работать бесплатно, пока мы не встанем на ноги.

Мне не по карману работа без оплаты. У меня аренда, я все еще выплачиваю кредит за учебу в колледже, и у моей мамы, которую я очень люблю, проблемы со здоровьем, а страховки нет. Но и работу я тоже люблю. Я не хочу, чтобы меня уволили. Я никогда не хотела ничего другого, только работать там, где сейчас, в это мгновение, пока моя судьба в ее руках.

Вот с такими ощущениями страха и предчувствия приближающейся потери я сижу здесь и жду, когда же Хелен, наконец-то, опустит ту папку и взглянет на меня. И я задумываюсь, когда наши глаза встречаются, станет ли следующей историей, которую я буду рассказывать, то, как она меня уволила.

Я люблю истории. То, как они придают форму нашим жизням. Как они затрагивают людей, которые даже не знают нас. Как они влияют на нас, даже если события происходят не совсем в нашей собственной жизни.

Моей первой любовью стали слова, которые моя мама и бабушка говорили мне о моем отце. Через эти слова я получила то, чего у меня не было в реальной жизни — отца. Я собирала их, объединяла, запоминала истории, которые из них складывались. Куда он повел мою маму на их первое свидание (в японский ресторан), был ли его смех забавным (был), каким был его любимый напиток (“Dr Pepper”). Я выросла с любовью к этим историям и ко всем фактам и деталям, которые позволили мне представить, хотя бы в воображении, воспоминания об отце, который был рядом со мной всю жизнь.

Моя тетя сказала, что это лишь мечты, когда я рассказала, что хочу, чтобы слова стали карьерой, но моя мама продолжала цитировать мать Пикассо. «Мать Пикассо говорила ему, что, если он вступит в армию, он станет генералом. Если станет монахом, то дослужится до должности Папы Римского. Вместо этого он стал художником, он стал Пикассо. То же самое я чувствую по отношению к тебе. Так что, Рейчел, занимайся тем, что любишь».

«Я бы делала это с большим удовольствием, если бы ты тоже занималась тем, что любишь», — всегда отвечала я, испытывая печаль.

«Я люблю заботиться о тебе», — каждый раз говорила мама. Она прекрасный художник, но никто так не считал, кроме меня и крошечной галереи, которая обанкротилась спустя месяц после открытия. Так что у моей мамы была обычная работа, а ее внутренний Пикассо был вынужден замолчать.

Но она пожертвовала так многим, чтобы дать мне образование и не только. Поскольку я довольно стеснительна с незнакомцами, я не получала особого одобрения со стороны большинства своих преподавателей. Ни один из них не верил, что у меня есть способность и силы для настоящей журналистики, так что я справлялась за счет того единственного, что было у меня — поддержки моей мамы и ее веры в меня.

Я работала на «Эдж» почти два года, сокращения начались больше трех месяцев назад, и мы с коллегами боимся, что станем следующими. Все, включая меня, отдаются на 110 процентов. Но для беспечных коммерческих предприятий этого не достаточно. Похоже, что нет другого способа спасти «Эдж», кроме как значительного капиталовложения, которое не предвидится, или публикации более впечатляющих историй, чем те, которыми мы занимаемся сейчас.

Как только Хелен открывает рот, собираясь заговорить, я с ужасом ожидаю услышать «Мы вынуждены тебя отпустить». Я уже обдумываю историю, идею, которую я могла бы преподнести для своей следующей колонки, что-то смелое, что заставит заговорить о нас и каким-то образом позволит мне продержаться на работе чуть подольше.

— Я думала о тебе, Рейчел, — говорит она. — Ты сейчас встречаешься с кем-нибудь?

— Э... Встречаюсь с кем-нибудь? Нет.

— Что ж, это именно то, что я хотела услышать! — она откладывает свои бумаги в сторону и достает с полки один из журналов, бросая его на стол между нами. — Видишь ли, у меня есть предложение для тебя. Возможно, оно потребует от тебя немного изменить свои моральные убеждения. В конце, я думаю, ты будешь с лихвой вознаграждена, — она показывает мне старый журнал, печально улыбаясь. — Это был наш первый выпуск. Пятнадцать лет назад.

— Обожаю его! — говорю я.

— Я знаю, ты всегда интересовалась тем, с чего мы начинали. Поэтому ты мне и нравишься, Рейчел, — говорит она, не выказывая ни малейших признаков теплоты. Кажется, просто констатируя факт. — Знаешь, «Эдж» раньше что-то значил. Все эти годы, ранее, мы не боялись нарушать правила, рисковали там, где другие журналы пасовали. Ты кажешься единственной, кто все еще придерживается этого. “The Sharpest Edge” — «Под пристальным взглядом» — рубрика с наибольшим числом комментариев. Ты сосредоточена на трендах и высказываешь свое суровое, истинное мнение. Даже когда люди не согласны с твоим мнением, они уважают тебя за то, что ты делишься им с такой честностью.

— По этой причине, как мне кажется, в моем офисе сейчас ты, а не Виктория, — она вскидывает голову, указывая вне офиса, на мою величайшую соперницу, Викторию, должно быть, занятую на своем рабочем месте.

Вики. Помимо меня, она единственная упорно трудится в «Эдж» и каким-то образом всегда преуспевает, обходя меня. Я не испытываю враждебности по отношению к Виктории. И все же складывается ощущение, что проходит какой-то конкурс популярности, на который я не подписывалась. Она всегда выглядит чертовски счастливой, когда Хелен недовольна тем, что я написала, и порой я не могу написать ни слова, просто потому, что волнуюсь, что подумает Виктория.

— Видишь ли, я подумываю прищемить кое-кому хвост. Если мы хотим остаться в деле, становится все яснее и понятнее, что требуется что-то более радикальное. Что-то, что заставить людей заметить «Эдж». Ты со мной?

— Я согласна. Если есть возможность вдохнуть в «Эдж» новую жизнь...

— Мы стали такими жалкими, такими трусами; пишем репортажи с безопасного расстояния, боясь высунуться, боясь нажать на кнопку, чтобы не взорваться. Мы гаснем. Нам нужно освещать темы, которые пугают нас, завораживают... а никто не восхищает этот город сильнее, чем наши холостяки-миллиардеры. Ты знаешь, о ком я говорю?

— О плейбоях?

Она улыбнулась.

— О худшем их них, — она протягивает другой журнал. Я смотрю на обложку, надпись на которой гласит: «Святой или Грешник?»

— Малкольм Сент, — шепчу я.

— Кто же еще.

У человека, который смотрит на меня с обложки, идеальное лицо, прекрасные губы и глаза, зеленее донышка пивной бутылки. Его улыбка сулит беду. Она как бы говорит, что ему нравится причинять неприятности и что, чаще всего, он выходит сухим из воды. Но есть и какая-то отстраненность, какой-то холод в его взгляде. О да, эти зеленые глаза сделаны из зеленого льда.

— Я слышала о нем, — я признаюсь, начиная нервничать. — Да и кто из живущих в Чикаго не слышал.

«Безжалостный», как о нем говорят.

«Прожженный бабник», говорят они.

И настолько амбициозен, что утер бы нос бы даже Мидасу. О да. Поговаривают, что Сент не успокоится, пока не заполучит весь мир.