Миссионер не на шутку испугался. Ближайшее будущее не сулило ему ничего доброго: разделавшись с отрядом Лопаки, островитяне вполне могли обратить неутоленный гнев против единственного оставшегося на виду чужака – Исаака Джэггара. Ведь они знали о его встречах с Лопакой.

Решив, что лучше временно отступить, чем потерять все, в том числе жизнь, миссионер в спешке покинул место событий и укрылся в роще. Он знал, что туземцы не злопамятны и великодушны. Во время сражения все видели Джэггара, значит, никто не свяжет его с похищением девушки. Через пару дней на острове снова воцарятся мир и покой. Лилиа и Коа уже не окажут ни на кого дурного влияния, и вот тогда пробьет его час.

Лопака поразился, заметив, что в битве наступил перелом и удача отвернулась от него. Он попросту не учел такой возможности, ибо считал, что жителей Хана охватит паника и смущение после гибели вождя. И на то была причина. Когда Камехамеха стал королем Сандвичевых островов, народ понемногу утратил прежнюю воинственность – размяк, как говаривал Лопака. Пример подавал сам повелитель, слишком добрый и мягкий. От былой славы и доблести не осталось и следа.

Так думал Лопака, пока не убедился в обратном. Он и небольшой отряд его приверженцев были атакованы с яростью. Мало-помалу их оттесняли к пляжу.

Неистовый гнев захлестнул Лопаку. Как? Уничтожить Коа, захватившего власть, по праву принадлежавшую ему, и не добиться победы в каком-то жалком сражении, когда до цели рукой подать?! Лопака скрежетал зубами, крушил всех, кто попадал под руку, устилал землю телами, но интуитивно догадывался, что все бесполезно. Затуманенные яростью глаза прозрели, и Лопака увидел, что его отряд полностью перебит и он сражается в одиночку. Окончательно опомнившись, Лопака понял, что вскоре разделит участь других. Зная, что есть только один выход, Лопака решил прибегнуть к нему.

Внезапно отшвырнув боевой топорик, он бросился прочь. Началась погоня, но Лопака имел очень важное преимущество перед преследователями. Ненавидя мир, долгие годы царивший на островах, он самозабвенно тренировался на всякий случай. Лопака плавал и бегал часами, поэтому теперь мог бежать хоть всю ночь напролет без остановки. Другие островитяне – ничем подобным не занимались, предпочитая спортивные соревнования и игры.

Место, куда Лопака держал путь, находилось на противоположном берегу острова и было обнесено высокими стенами. Пуюонуа, город-убежище, по преданию, основали боги, спустившись с небес на землю в незапамятные времена. В Пуюонуа брал начало род повелителей острова, вождей. Как прямые потомки богов, они имели право устанавливать законы, различные табу и править. Если табу нарушалось, виновник мог избегнуть наказания, лишь укрывшись за стенами Пуюонуа. Никто не смел коснуться его на земле, некогда освященной присутствием богов. Побежденный воин, достигнув города, также находил там убежище.

Однако все было не так-то просто. Тот, кто нарушил табу, вызывал неудовольствие богов. В отместку за провинность они могли наслать на остров цунами, ураган или извержение – вулкана. Проступок одного подвергал опасности весь народ. Убив виновника, люди отводили возможный гнев богов, а потому любой ценой старались помешать провинившемуся достигнуть города и обрести в стенах Пуюонуа неприкосновенность.

Впрочем, беглеца ожидали трудности и помимо преследования. Чтобы сделать священную землю еще более недоступной, вокруг города испокон веков селились кахуна– жрецы, умевшие общаться с богами, истолковывать подаваемые ими знаки, а значит, обладавшие великой мана. Пределы их обитания также были табу для простого островитянина. Стены города защищались с суши, так что попасть в него представлялось возможным только со стороны моря. Благодаря таким мерам лишь немногим ослушникам удавалось спасти свою жизнь, проникнув в Пуюонуа.

Погоня мало беспокоила Лопаку, он был уверен, что без труда оставит преследователей позади. Так и вышло. Не прошло и часа, как Лопака опередил их настолько, что уже не слышал сзади голосов. Однако опасность еще не миновала. В теплой южной ночи раздавался рокот барабанов, извещавший о приближении провинившегося. Язык барабанов, такой же выразительный, как человеческая речь, говорил о том, что на острове предательски убит вождь, а виновник бежит к городу, надеясь спасти свою жизнь. «Остановить его! Не дать укрыться в священных стенах! Пусть несет заслуженное наказание за свой проступок!» – гремели барабаны.

Лопака оскалил зубы в волчьей усмешке. Он хорошо понимал язык барабанов, но и не подумал ускорить бег. Впереди его ждал долгий путь, и успех зависел от того, сохранит ли он размеренный шаг.

Лопака понимал, что все обернулось бы хуже, не окажись почти все жители острова в эту ночь на брачной церемонии вождя. Лишь кахуна и стражи стен оставались на своих местах. Это означало, что на пути к городу он не встретит ни одной живой души, и да пребудут с ним боги!

Боги! Усмешка Лопаки стала шире и насмешливее. Он не верил ни в богов островитян, ни в белого бога Исаака Джэггара. Лопака ничего не желал так сильно, как посеять семена раздора в среде островитян. Ради этого он и привлек Джэггара на свою сторону, пообещав ему помощь в обращении островитян в христианство, но заручившись при этом его поддержкой в борьбе за власть. Лопака и не думал сдержать слово. Напротив, собирался выдворить обоих белых с острова, как только воцарится, и запретить им являться впредь.

Так же мало верил Лопака и в богов своего народа. Вера простительна для ребенка, но не для зрелого воина. Раз островитяне верят в богов, значит, их разум не выше, чем у детей.

Таким народом легко управлять. Сильный вождь без труда подчинит такой народ своей воле. Лопака и есть этот сильный вождь, бесстрашный военачальник. С ним изнеженные островитяне снова станут настоящими воинами. Захват власти Лопака рассматривал как первый шаг в осуществлении своих планов. Сплотив и физически закалив своих воинов, он триумфально прошествует по всем островам, свергнет старого Камехамеху и станет королем, каких еще не видел мир.

Но тут в приятный ход мыслей Лопаки вторглись воспоминания о недавнем бое и непредвиденном поражении, и улыбка его померкла. Только теперь он понял, что слишком поспешил и к тому же недооценил сторонников Коа. Безрассудно пожертвовав отрядом, Лопака остался один. Теперь придется все начинать сначала: вербовать сторонников, муштровать их – а ведь это заняло у него без малого два года! Все сначала, подумать только!

Настроение Лопаки безнадежно испортилось. Когда наступил рассвет, перед ним открылась мрачная, но прекрасная картина: побережье, усеянное обломками черных скал, некогда сожженных потоками лавы. Волны прибоя с ревом обрушивались на них, вскипая пеной, но снова и снова острые камни скалились из-под воды, словно зубы подводного чудовища. Чуть в стороне вздымались крутые утесы, прорезанные узкими трещинами сырых ущелий. Водопад низвергался со скалы, чтобы внизу, разделившись на отдельные потоки, пробраться сквозь прибрежные джунгли к морю.

Когда впереди показались стены Пуюонуа, Лопака замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Долгий беспрерывный бег утомил его, широкая грудь вздымалась, легкие резало.

Только теперь воин понял, почему за все время пути не встретил никого, даже кахуна. Все, кто был поблизости от города, собрались у его стен, чтобы не дать Лопаке проникнуть внутрь. Каждый держал в руках оружие. У Лопаки не оставалось и шанса в неравной борьбе.

Лопака усмехнулся, ничуть не испуганный. Вчера он недооценил сторонников Коа, зато сегодня они недооценили его, поскольку не приняли никаких мер, чтобы преградить ему путь к морю. Они считали, что никому не достигнуть убежища с моря. Ревущий прибой подхватывал смельчака, играл им, как щепкой, и наконец швырял на острые зубцы скал, где он и находил свою гибель. Это была почти неприступная линия обороны, созданная самой природой.

Лопака быстро приблизился к кромке скалистого берега, едва взглянув на бурные воды внизу. Повернувшись к тем, кто преграждал путь в город, он поднял сцепленные руки и криком бросил им вызов, заглушённый резом прибоя. Мгновением позже Лопака красивой дугой исчез в волнах.

Вода здесь была ледяной из-за впадавшего в море потока с гор. Разгоряченный Лопака ушел глубоко под воду и с трудом вынырнул: течение увлекало его все глубже. На поверхности за дело взялся прибой, так и норовивший бросить дерзкого пловца на рифы. Долгое время Лопаке казалось, что он кружит на месте и у него едва хватает сил на борьбу с волнами. Однако мало-помалу он миновал область прибоя и оказался в сравнительно спокойных и более теплых водах. К тому времени Лопака так устал от борьбы со стихией, что лег на спину, надеясь отдохнуть.

Наконец воин снова двинулся вдоль береговой линии. И вот перед ним возник Пуюонуа, город-убежище. Со стороны моря строители не защитили его стенами, положившись на постоянный прибой и зловещие черные скалы у берега.

Лопака позволил волне подхватить его и высоко поднять на своем гребне, набрал в легкие воздуха и нырнул. Подводное течение тотчас увлекло и понесло его, бросая из стороны в сторону. Сопротивляться ему было невозможно, оставалось лишь держать глаза открытыми и по возможности уворачиваться от рифов, так как дно здесь сплошь состояло из них. Оплошность грозила неминуемой гибелью. Когда течение хоть отчасти ослабевало, воин помогал себе руками и ногами, с трудом пробираясь в лабиринте скал.

Внезапно все кончилось. Его выбросило на каменистый, но довольно ровный берег. Несколько минут Лопака не двигался и, как рыба, хватал ртом воздух. Ему пришлось изо всех сил держаться за выступ скалы, чтобы волны, раз за разом ударяющие в берег, не увлекли его за собой назад в море. Оправившись и встав, Лопака устремился к городу неровным шагом смертельно усталого человека.

По пути он осознал, что растянул связки в одной из лодыжек. Теперь Лопака оказался лицом к лицу с теми, кто жил в святилище, и все они смотрели на него. Предстояло одолеть последний этап на пути к спасению.