– Так счастлива, что даже не спрашиваешь о причине моей внезапной любви к провинции?

– Вообще-то я задавалась этим вопросом, но сочла за лучшее не приставать к тебе с расспросами, тем более что твой отец тоже несказанно рад такой перемене.

– Рад? Вот как! И тоже не интересуется причиной? – Помолчав, Дэвид бросился в омут очертя голову: – А причина в том, что я влюблен в Лилиа Монрой, мама!

– Во внучку леди Анны? Как странно! Я думала, вы даже незнакомы!

– Мы успели познакомиться... и очень близко.

– О, Дэвид! – огорчилась леди Тревелайн. – По-твоему, это хорошо?

– Хорошо или нет, но так уж случилось.

– Не советую тебе, милый, ставить отца в известность об этом.

– Я и не собираюсь, не волнуйся... во всяком случае, пока. Однако может настать момент, когда придется это сделать.

– Дорогой мой! Только не говори, что намерен жениться на этой девушке! Ох, прости, ради Бога! Я ведь никогда не встречала Лилиа Монрой и незнакома с ней. Однако я много слышала об этой девушке. Она ведь... – Мэри Тревелайн запнулась, и легкий румянец покрыл ее щеки. – Она ведь издалека, не так ли? С островов, где живут язычники?

– Боюсь, что так, мама, – усмехнулся Дэвид.

– Уверена, девушка она в высшей степени достойная, иначе ты, конечно, не влюбился бы в нее. Говорят, она очень красива. Однако нельзя забывать, что она воспитана в далекой стране и принадлежит к иной культуре. Эта девушка – язычница, Дэвид! Твой отец никогда не даст согласия!

– Ни минуты в этом не сомневаюсь. Согласие отца меня ничуть не занимает.

Но, произнеся эти слова, Дэвид понял, что покривил душой. Согласие отца весьма и весьма занимало его, оно было попросту необходимо. Хотя он испытывал отчуждение к этому человеку и мысленно называл его лордом Тревелайном, их связывали семейные узы, и они принадлежали к среде, считающей эти узы священными.

– Боюсь, твое будущее омрачит множество проблем, если ты свяжешь жизнь с этой девушкой. Всем известно, что она полукровка. Конечно, девушка отчасти Монрой, и пока жива леди Анна, на ее происхождение закроют глаза, но общество никогда не примет ее по-настоящему, особенно респектабельные и наиболее знатные семейства. А дети, Дэвид, подумай о них! Ведь и их будут считать полукровками и – презирать!

– Поверь, мама, я не так наивен, чтобы не понимать этого.

– Нет, ты не понимаешь! Думаешь, я пожертвую твоим счастьем в угоду условностям? Нет, дорогой! Твое счастье – это и мое счастье. На ком бы ты ни женился, я буду любить твою избранницу, как родную дочь, никогда и ни в чем не упрекну ее. Но ты не будешь счастлив, твоя страсть сменится горечью и сожалениями. Я думаю не о себе, а о тебе, Дэвид...

– Конечно, мама. – Дэвид поднялся. – Я ценю твою заботу. Пожалуй, мне пора съездить в Лондон навестить Дика.

Мэри Тревелайн улыбнулась:

– А как же бал у леди Анны? До него осталось два дня. Ты и твой друг приглашены, не забывай этого.

– Мы будем там, не волнуйся.

Ричард Берд и Дэвид Тревелайн, такие же пьяные, как несколько недель назад, выписывали кривую по той же самой улице, направляясь к Сочной Джейн и Грудастой Бете. Хотя было уже далеко за полночь, Дик во все горло распевал свое последнее произведение, с которым в этот вечер выступил перед благодарными слушателями в «Лачуге углекопа». Он имел грандиозный успех и без конца повторял, что уж теперь-то обессмертил свое имя. Дэвид тоже не мог пожаловаться на судьбу: еще раньше друзья совершили тур по игорным домам, где он раз за разом выигрывал.

Направляясь в Лондон, Дэвид дал себе слово не думать о Лилиа и весь вечер посвятить развлечениям, еще недавно привычным и желанным. В какой-то мере он преуспел в этом, но все же не вполне. Даже выпив огромное количество спиртного, он видел перед собой неясный облик. Казалось, прекрасный призрак являлся напомнить ему о себе. Вспоминая свои рискованные ставки на зеленом сукне игорных столов, Дэвид невольно подумал, что уж слишком ему везло в карты этим вечером. Возможно, счастье в любви изменило ему.

Внезапно Дик на полуслове оборвал песенку и положил руку на плечо Дэвида.

– Что, дружище, не помогло?

– Это ты о чем?

– Нечего притворяться! Думаешь, Дик Берд слепой? Я то и дело ловил твой меланхолический взгляд – и когда ты пил, и когда метал карты. Твоя постная мина означала, конечно, что ты усердно пытаешься не думать про свою туземную красотку, но ничего не выходит.

Сделав над собой усилие, Дэвид постарался собраться с мыслями. В этот вечер приятели не говорили по душам, и Дик не знал, почему он вдруг оказался в Лондоне после двухнедельного отсутствия. Однако его проницательный друг и без слов угадал многое. Притворяться дальше не имело смысла.

– Ты прав, я пытался не думать о Лилиа, но это попросту невозможно. Я люблю эту девушку, наша идиллия быстро движется к развязке, и можно сказать, я уже стою перед выбором.

– Твоя прекрасная леди стремится к браку?

– Проклятие! Иногда ты просто пугаешь меня! Вот скажи, с чего ты это взял?

– Не вижу в таком простейшем предположении ничего пугающего, дорогой мой Дэвид. Помнишь это: «Но знатная леди и Джуди ОТреди во всем остальном равны»? Женщина есть женщина, дружище, и как бы снисходительно ни относилась она к плотским утехам, рано или поздно ей хочется узаконить их. Ничего не поделаешь, такие настали времена. Родители с детства долдонят дочерям о добродетели, о целомудрии. «И не возляжь ты на ложе с возлюбленным своим, пока не услышишь от него брачного обета. Если же лукавый одолеет тебя, поскорее прикрой грех у алтаря». Ясно? Куда уж тут деваться!

– Не ты ли говорил, что островитянки проще относятся к любви, чем наши благовоспитанные барышни? А теперь получается, что Лилиа так же помешана на браке, как и любая англичанка! По-моему, она упомянула о нем просто к случаю, в шутку.

– Как же ты все-таки неискушен, друг Дэвид. – Дик сочувственно покачал головой. – Не родилась еще на свет женщина, которая бы упомянула о браке просто к случаю, в шутку. Это всегда всерьез, поверь мне, даже если сама она этого не сознает.

– А я говорю, это было мимолетное замечание. Не забывай, ты никогда не встречал Лилиа, а я ее хорошо знаю и люблю, а значит, сердцем чувствую, как обстоит дело. Она из рода алии, вождей, а там, на островах, королевской кровью гордятся еще больше, чем у нас. Лилиа никогда первой не заговорила бы о браке, опасаясь получить отповедь. Она ведь чужая здесь и знает еще далеко не все наши правила и условности. Даю слово, Дик, девушка лишь случайно обмолвилась вследствие недавних событий, о которых слишком долго рассказывать.

– Тогда что же ты так всполошился, дружище? Или ты и сам уже подумывал о женитьбе на ней?

– Подумывал, верно. Впервые за всю мою жизнь, пусть не слишком долгую, мне пришло на ум, что можно и жениться.

– И вся загвоздка состоит в том, что твоя избранница королевских кровей остается для твоих родителей островитянкой, дикаркой и язычницей?

– Хуже, Дик. Она остается таковой даже и для меня самого. Очень жаль, но я ничего не могу с этим поделать. Впрочем, и лучшая сторона моей натуры убеждает меня в том же: если мы свяжем свои жизни и Лилиа придется жить в Англии, это будет не к лучшему... для нее.

– Ну что тут сказать?.. – Дик криво усмехнулся. – Мы, англичане, рабы великого множества условностей, в том числе рабы своего происхождения и воспитания. Даже я, человек свободный душой, как птица, порой ощущаю на своих крыльях какие-то путы. И тогда начинаю сожалеть о том, что делаю, как живу. Полагаю, я был бы более в ладу с самим собой, если бы не отличался от других, ведь англичанину несвойственно быть слишком вольным. К счастью, эти малодушные мысли не часто посещают меня и не отравляют мне существования. Только представь себе Дика Берда добропорядочным и чопорным! Скольких женщин я не уложил бы в постель, сколько бы песенок не написал и не спел, сколько выпивки не согрело бы мою глотку на дружеских пирушках! Стоит только представить себе это, и сомнения как рукой снимает. – Он придвинулся ближе, обдав Дэвида густым запахом бренди. – Что касается тебя, дружище, я уже как-то говорил: бойся чрезмерного любовного жара, он может сжечь дотла. Говорил или нет? А ты не послушался, и дела твои плохи. Мужайся, мой друг, я не покину тебя в беде!

– Пока что я себя не сжег, а всего-навсего отравил спиртным.

– Подумаешь! – Дик расхохотался. – Для нашей Бете это не помеха, она быстро приведет тебя в чувство.

Дэвид вовсе не был в этом уверен, но предпочел оставить сомнения при себе. К тому времени они достигли цели. Как и в прошлый раз, Дик забарабанил кулаками в дверь и объявил о своем приходе громкими воплями.

– Ты, вижу, решил восстановить против нас всю округу, Дики! – раздалось из темноты, когда дверь приоткрылась. – Здесь не глухие! Тебя было слышно чуть ли не от самой «Лачуги углекопа»!

Дик подтолкнул Дэвида, и тот влетел в дверь.

– Моя крошка Джейн, моя дорогая милашка! Все бы ей ругать да срамить бедного Дика, а он ведь кроток, что твой ягненок... ну разве что когда идет по шлюхам, может немного пошуметь. А все потому, что не стыдится этого.

– До чего же мне нравится, как ты выражаешься, Дики! – засмеялась Джейн.

Все было как в прошлый раз: дверь захлопнулась, Дэвид ощутил жаркие округлости Бете. Чтобы поцеловать его, она приподнялась на цыпочки. Острый язычок скользнул вдоль подбородка, по ощущению внезапно напомнив ему кошачий. Руки Бете уже вовсю гуляли по его телу, и Дэвид поспешил расслабиться, очистить мысли от всего постороннего, от того, что могло стать преградой между ним и этим роскошным телом. Он покорно последовал за молодой женщиной к кровати и начал неловко расстегивать одежду.

– Нет-нет, ваша милость, доставьте Бете удовольствие, позвольте мне вас раздеть! – томно прошептала она.

– Да уж, ваша милость, – поддержал ее Дик, – лучше, если она все сделает за вас! Вы уж поверьте, ваша милость, куда лучше!